Что-то мне подсказало что с обедом у меня опять облом. Так можно и полинять не вовремя.
Да, так и есть. Я попала в руки экологических активистов, а оттуда сразу так люди живыми не выходят.
Лидия Сергеевна начала агитацию и пропаганду даже не отдышавшись.
– Мы – за толерантность, – поведала она мне сразу. – Нас очень радует, что в Совете Федерации слушается «Национальная концепция действий в интересах животных». Это исторический документ, он даст нам наконец Инструменты.
Лидия сверкнула в меня стёклами очков. чтобы я осознала серьезность исторического момента.
– Наконец, мы сможем положить конец геноциду животных. Мы поставим заслон…
– Вчера, кажется, ваш заслон кончился дракой?
– Мы… Мы здесь толерантно относимся к дракам. Ой, да у нас драки… Подерутся, и пиво идут пить потом вместе. У памятника Ленина, у райисполкома каждую субботу махаются, после дискотеки. Но вот хомяков – Хомяков мы не дадим обижать. Нет, не дадим!
В голосе экологической активистки появились героические оттенки. Не знаю как, но собравшись вдвоем женщины сразу стали походить на массовый экологический пикет.
– Иногда мне кажется, что вам всякие кошки собаки тараканы дороже людей, – неосмотрительно спросила я.
Экологическая активистка ужаснулась.
– Вы совершенно недооценивает важность борьбы за права животных! Сегодня вы пренебрегаете правами Хомяков. А завтра сбрасываете сточные воды в Северский Донец, и губит там Рыбу! Рыбу!!! А потом… Понимаете… Вы же не представляете, как мы жили до этого. Мы прозябали, а не жили. Хомяк преобразил наш город, он сделал его знаменитым. Хомяк – главное событие десятилетия в нашем райцентре. Да что десятилетия! У нас последние сто лет, со времен приезда в наш город в 1918 году товарища Артема ничего такого не случалось! В нашем Краеведческом музей за эту неделю побывало столько же человеко-посещений как за поседение три календарных года!. Приезжал сам Губернатор! Два часа у нас был тут, обошел каждый дом, на вертолёте прилетал, обещал построить спортивную площадку с сеткой, открыть музей ГУЛАГ-а… Я уверена – теперь у нас в городе будет Центр Толерантности! И все это – только благодаря Хомяку! Только благодаря Хомяку! Благодаря нашей выдающейся непримиримой борьбе за его права, за права животных. Я вам скажу больше.
В глазах активистки возник торжественный блеск, обещающий что-то невероятное.
– Мы выступает за то, чтобы на главной площади города власти поставили памятник Хомяку Тёме. Без него мы бы никогда не вышли из этого вечного запустения.
– Но там же Ленин? – возразила я.
– Напротив, напротив, – примирительно захлопотала Людмила Ивановна, – Напротив Ильича! Представляет, как красиво? А пусть Ильич указывает рукой на Хомяка Тёму. А Тёма лапкой на Ильича. И потом – сравните: что сделал для нашего города Ленин, и что сделал Хомяк?! Разве можно это сравнивать?!
Последние прозвучало как окончательный и решительный аргумент, снимающий все вопросы. Памятнику – быть, поняла я. Ильич потерпит.
– Возможно, – голос активистки задрожал, и она почти заплакала, – К нам даже приедет Касьянов!
– Каспаров, – поправила её вторая, в сломанных очках, оказавшаяся той самой легендарной Карлой Лазаревной, и они немного поспорили.
– Но Ильича мы тоже уважаем, уважаем, – активистка испуганно заглянула мне в глаза, как бы гадая, а вдруг я комуниска?
Вопрос с моей политической ориентаций прояснить не удалось: справа от нас, прямо у парадного входа в Прокуратуру резко тормознул ментовский уазик. (Почему они всегда так резко тут тормозят?).
– Да не кидался я дохлыми воробьями, млин, в ваши машины, что я, совсем дурак, что ли!
Из машины выгрузили синюшного вида человека в грязной одеже. Человек ругался.
– И наручники ослабьте, гады. Все руки затекли!
– Ща я тебе дам «гада», – незлобно пообещал круглолицый милиционер, и повел подозреваемого в чрево Дворца Закона. – Вон, у тебя вся одежда в вещдоках, перистый ты наш. Ща тебе будут воробьи да галки, голубок.
Поняв, что надо делать ноги, пока мне самой не определили тут процессуальный статус, я потихоньку отошла на цирлах, оставив активисток наблюдать за очередным вопиющим нарушением прав и свобод человека и гражданина, и скрылась.
Оставалась девочка. Адрес был известен, и я просто позвонила в дверь. Мне открыла мама с печальными глазами. Мне позарез нужно было фото девочки с хомяком. Меня бы убили если бы я не привезла фото девочки с хомяком. Все было бессмысленно без фото. Мне так и сказали: «Без фото не возвращайся». (Но денег на обратный билет правда дали.)
– Я Юлия Петровна, из «Хомяковской правды» …. Я очень бы хотела поговорить с вашей дочерью, – завела я шарманку сделав маме настолько несчастные глаза, насколько натренировалась на своей, ну, в своё время, конечно.
Мама, ничего не сказав, утонула куда-то вглубь бесконечного тёмного коридора. За её спиной обнаружилась дочь с такими же грустными глазами.
– Зря она открыла, – утомленным голосом промолвило дитя, – Вы задолбали уже. Капец.
Я объяснила всё про фото. Про хомяка. Про то, что меня уволят, и то, что тогда я умру, а она будет виновата.
– Ну и вешайтесь, мне-то что, – ответило дитятко.
Оставался последний шанс. Я достала айфон, и показала прямо в лицо этому жестокому организму.
– Отдаю за фото с хомяком.
Честно сказать, айфон был не нов, я давно хотела новенький, бла-бла-бла, а тут такой шанс – и новый айфончег наною, и материльчег крутой заодно.
Девочка постояла в двери, глядя на телефон, и стала всё грустней, грустней, грустней, и наконец заплакала.
Этого я не ожидала.
– Нет никакого хомяка, – сказала она вытирая слёзы, – Я Таисию Сергеевну толстой жопой обозвала, а потом сказала, что это я про хомяка. А она на меня заяву накатала. А хомяка у меня нет, он сдох зимой. А дурак из прокуратуры, Крысин этот, сказал что я его прячу, чтобы не отняли, но он его всё равно найдет.
Девочка снова попыталась заплакать, но у неё не получилось.
Мир рушился. Задание сорвано. Мне не подарят не то что айфон, а даже верёвку. Поняв друг друга, мы молча простились. Медленно – тук-тук – стучу каблуками по лестнице, переживая о своей бессмысленной жизни.
– Хорошо, что папа тоже умер, – вдруг услышала я гулкий глас сверху, когда уже прошла целый пролет, – и не видит всего этого.
Дверь захлопнулась.
Вечерело. У памятника Ленину, за цветочной клумбой пацаны с расстановкой оттачивали хук слева друг по другу. Ильич, хитро прищурившись, показывал рукой на здание, где вскоре, наверное, откроется клетовский Центр Толерантности и Музей ГУЛАГа, (ведь губернаторы не врут). Поодаль, клетовчане и клетовчанки под надзором усиленного пикета полиции митинговали за и против хомяка. «Клетовцы против клеток!» – скандировали первые. «Каждому коту – с утра по хомяку!» – бодро и цинично перекрикивали их кричалками вторые. Поодаль чернелась группа казаков, которые, по всем признакам, давно готова была навалять и тем и другим, и лишь подозрительно поглядывала на ментов, не зная в точности их планов. Три автозака в переулке и полицейский вертолет в небе внушали уверенность гражданам в силу Вертикали и незыблемость Верховной Власти.