– Так и обстоит дело, – подтвердил епископ, – ведь к старым повинностям сеньор без конца добавляет новые. Он не ограничивается тем, что умножает поборы с вина, скота, птицы, покоса, зерна, а вводит новые подати, например, на выжимание сока из винограда, что растет на участке крестьянина. Я уже не говорю, сколько вытягивает господин из своего крепостного за помол зерна и выпечку хлеба.
– От такой жизни уйдешь, куда глаза глядят, – резюмировал сын Эда. – Наверное, так и происходит? – обратился он к епископу.
– Именно так, – кивнул тот. – Потом они останавливаются в каком-либо месте, желательно ближе к городу, и начинают выкорчевывать леса. Получается большое поле. Они засевают его. Но у каждой земли есть свой хозяин. Узнав о новом поселении на землях, которые не приносили раньше никакого дохода, бароны берут под свою опеку беглых крестьян. Оброк, правда, они тоже устанавливают, но совсем небольшой, как правило, продуктами. Франки называют таких крестьян госпитами. Эти госпиты нередко прибывают в окрестности Туля как со стороны франков, так и с германских земель. Я охотно принимаю их, и они безумно рады невысокому налогу и тому, что находятся под защитой городских стен. Каждое утро они везут в город продукты, которые обменивают или продают. Возвращаются в свои дома с новой одеждой, обувью или другими товарами, которые покупают у ремесленников. Таким образом, друзья мои, – широко улыбнулся епископ, – город Туль процветает, и его окружает столь большое число деревень, что им не видно конца с самой высокой сторожевой башни, где висят набатные колокола. Отсюда делаю для себя важный вывод: хочешь жить богато – не скупись, дай и людям, окружающим тебя, жить хорошо, они воздадут тебе за твою доброту сторицей.
На этом разговор закончился. Солнце палило немилосердно, и решено было переждать жару у Лана, правого притока Рейна. Заночевали в Вецларе, потом у самой границы Саксонии переправились на пароме через Везер. Здесь путешественникам повстречался странствующий монах в темной рясе. За плечами у него висела котомка с носильными вещами, в руке он держал посох. Увидев епископа, подошел, низко склонился, поцеловал руку.
– Издалека идешь? – спросил Бруно.
– Хожу по городам, проповедую слово Божие, – смиренно ответил монах.
– Не боишься лихих людей? Немало их бродит окрест в поисках добычи.
– Кто посмеет напасть на бедного инока, слугу Господа? А случись так – посох в руке у меня, что ни говори – оружие. Святые апостолы, спутники Христа, ходили по земле с посохом, а ведь мы, монахи, суть те же апостолы, коли проповедуем слово Христово.
– И будете вознаграждены за это в жизни вечной, – осенил инока крестом епископ. Затем спросил: – Далеко ли направляешься нынче? Вижу, нам по пути.
– В Гослар, ваше преподобие. Там моя обитель.
– А ну, приятель, расскажи об этом городе, – подъехав ближе, вмешалась в беседу Агнес. – Говорят, король нынче там?
Епископ бросил укоризненный взгляд на дочь и покачал головой. Потом, поймав взгляд случайного попутчика, милостиво кивнул:
– Говори. Вот мул, садись в седло. Негоже нам, верховым, слушать тебя пешего.
Путник ответил на это:
– Монах привык странствовать пешком, мул не для него. Но коли предлагают, ему дозволено сесть на осла. Сам Иисус въехал на осле в Иерусалим.
Бруно, улыбнувшись, велел подвести к нему одного из ослов, которых вели в поводу его слуги.
– Город совсем мал, – начал монах, устремив взор в сторону гор, куда они направлялись, – лежит у подножья массива, он называется Харц. С гор течет речка, русло ее прямо посреди города. Вода ее прозрачна, как янтарь, и сладка, как виноградный сок. Немногие, однако, посещают эти места. Здесь не увидишь ни одной повозки купцов и редко когда встретишь жителя одной из деревень: южнее города нет торговых путей, да и рек других тоже, кроме этой, которая несет свои воды на север, к морю.
– Как же так вышло, что король поселился в этом богом забытом краю? – поинтересовалась Агнес.
– Потерпи, сеньор рыцарь, скоро ты все узнаешь, – бросил на нее благосклонный взгляд монах. И продолжал: – Этот городок, который ты называешь забытым краем, по правде, богаче любого из тех городов, где ты, вероятно, уже побывал. История Гослара началась не так давно. Немногим больше века тому назад при Генрихе Птицелове здесь поселились крепостные крестьяне, бежавшие от своих господ. Сюда никто не захаживал, и жили они себе мирно до той поры, пока однажды волею случая здесь не проехал император Оттон со своими придворными. Увидев деревню, он остановился, а один из его слуг отправился по окрестностям в поисках пищи. И вот, подъехав к горам с луком в руке, он увидел горную лань. Она стояла на выступе скалы и гордо глядела на всадника, недоумевая, что ему здесь надо. Но едва он натянул тетиву лука, как лань бросилась наутек. Всадник дал шпоры скакуну, но конь его неожиданно заупрямился. Сколько рыцарь ни бился – конь ни с места; стоит себе и копытом бьет землю. Только звук какой-то странный при этом, будто не земля внизу, а металл. Подивился всадник, опустился на колени, да и поднял с земли кусок тяжелого белого камня, что конь выбил копытом. С этим камнем и вернулся обратно. Товарищи его вместе с императором накинулись на него, вопрошая, где же добыча, а он, опустив голову, рассказал им о своей неудачной охоте и о том, как его конь не пожелал преследовать лань. А потом показал тот камень, что подобрал. Император подозвал казначея, которого повсюду возил с собой, и спросил его, не знает ли он, что это за порода. Тот взял этот камень в руки, тотчас изменился в лице, затрясся весь и обратился к всаднику:
«Есть ли там еще такие камни? Много ли их?»
«Вся земля горит серебром в этом месте» – ответил ему тот.
«Это и есть серебро! – вскричал казначей. – Быть здесь городу, государь, и потекут отсюда деньги рекой в казну государства!»
И повелел император построить здесь имперский город, который стал самым богатым, богаче даже Ахена и Кёльна, поскольку кроме огромной серебряной жилы, здесь обнаружили залежи медной, железной и других руд.
Надо сказать, германские императоры часто объезжали территории для утверждения своей власти над подданными, и имели резиденции, где останавливались со свитой. Генриху Святому для этой цели служил Верл, но, видя, что Гослар на глазах превращается в процветающий и зажиточный город, государь перенес свою резиденцию туда. Еще бы, жить рядом с серебряными рудниками! С тех пор преемники Генриха подолгу живут здесь, бывает, что и годами. Отец нашего короля Конрад велел выстроить в городе самые красивые дома, какие и вообразить себе невозможно. Генрих Черный продолжает его дело, возводя новые здания, церкви и часовни. По красоте и величию с сими храмами божьими не сравнится ни один. Берусь смело утверждать это, поскольку побывал во многих городах. Сообщение же с Госларом происходит только через северные, западные и восточные ворота. Именно отсюда идут дороги, и здесь всегда людно.
– Где же обитает сам король? – спросил Ноэль. – Ведь ему подобает жить во дворце. А его двор? Дворец должен быть огромным, как в Ахене.
– Так оно и есть, рыцарь, – ответил на это монах, – только дворец в Госларе шире и красивее. Сам король велел возвести его, для этого позвал лучших мастеров. Его начали строить тому уже пять лет, и ныне он готов к приему гостей. Король переехал туда со всем двором, а строители начали добавлять пристройки – павильон, часовню и казармы для солдат. Скоро вы увидите этот дворец – чудо творения рук человеческих, свершенное волею небес. Уста немеют при взгляде на диво дивное, одобренное государем и освященное святыми отцами города. И, едва возвели это чудо, как город стали называть «домашним очагом» немецких королей.
Монах не обманул. Едва кавалькада миновала южные ворота города, обнесенного каменной стеной, как взорам путников предстали в большинстве своем двухэтажные дома – ровные, однотипные, с украшенными фасадами, сверкающие на солнце, будто жемчужины на нитке. Повсюду, куда ни кинь взгляд, – башни, колокольни. Шпилей почти нет. Гослар, как и все города в XI столетии, строился в романском стиле. Однако готика, пока еще робко, но уже шла в наступление.
Вскоре показалась речка, о которой говорил монах, через нее были перекинуты мосты. Вот церковь святого Якоба – приземистая, с коротким нефом, расписанная красочными узорами. По фасаду стоят рядами фигуры святых, над порталом – Богоматерь с младенцем в обрамлении из дубовых листьев. Дальше высокий дом с выступающими один над другим этажами, за ним особняк с башенками и ряд домов, упирающийся в рыночную площадь с фонтаном. За этой площадью, в конце Мельничной улицы, кавалькада остановилась. Но не у монастыря, он остался левее, и монах, простившись, давно уже ушел туда. Перед путниками раскинулся вширь королевский дворец, подобно которому никому из них не приходилось видеть.
Здание поражало своей массивностью и великолепием. С первого взгляда на него казалось, будто в середине – тело грозного орла; портал – его голова с клювом, а по бокам – огромные крылья, которые он опустил навсегда, не в силах больше их поднять. По всему фасаду дворца тянулась галерея с арочными дугами, опирающимися на резные капители колонн с каннелюрами, что придавало зданию, наравне с орлом, вид аббатства. Главный вход был оформлен в виде двух далеко выступающих вперед каменных стен, между которыми в глубине чернели ворота. Над ними портал из двух рядов колонн с арками, друг над другом. Отсюда в обе стороны идут два крыла: левое – в сторону церкви с колокольней и арочным проходом, и правое, ведущее к парковому ансамблю.
Епископ послал доложить о себе. Ожидая ответа, обернулся к Агнес:
– Как тебе это чудо у подножья Харца, дочь?
– Похож на орла. Вылитый царь птиц.
– Скоро этот орел взлетит. Добыча далеко, но я укажу ему направление. Эти когти вырвут скверну из тела Церкви, тем самым исцелив его.
– Полетим и мы вместе с орлом, – прибавил Ноэль.
– Непременно, брат!
– Как! Вы оба отправитесь в Рим вместе с королем?
– Помощь никогда не бывает лишней, тем более, от своего брата. Полагаю, король будет только рад этому.
– Но ведь вы даже не знакомы! Как можно быть столь уверенным?
– Надеюсь, монсеньор, вы дадите государю добрую рекомендацию. Успеху дела послужит и то, что Генрих одинок, если не считать супруги и ребенка. Обе его сестры умерли, так что из всех родственников у него остались я, Агнес и его дядя. И хотя в жилах хозяина этого дворца нет нормандской крови, думаю, он окажет нам радушный прием и не сочтет нас узурпаторами. Я говорю это, прекрасно зная, что король вспыльчив и у него крутой нрав.
– Бывает, – согласился епископ, – если стать ему поперек дороги или ослушаться его приказаний. Но, в общем, он неплохой человек и даже веселый. Вы не раз убедитесь в этом. При общении с ним избегайте трех вещей, которых король не терпит. Впрочем, узнав вас обоих, могу с уверенностью сказать, что вам это не грозит.
– Что же это за три вещи, отец?
– Король не любит, когда ему или кому-либо в его присутствии льстят, лукавят и угождают.
– Тактика вонючих псов! – воскликнула Агнес, поднимая лошадь на дыбы. – Наш дед таких презирал, и мне нравится, что хотя бы в этом Генрих Черный похож на него.
– А что ты скажешь ему про свой пол? – обеспокоенно спросил епископ. – Не следует лгать королю, а ведь ни один смертный не скажет, что перед ним женщина. Придется тебе выдать себя, да еще и в присутствии придворных, которые будут на приеме.
Агнес не успела ответить: ворота раскрылись, и епископа со свитой пригласили во дворец.
Глава 9. В королевском дворце
Отпустив свой отряд, который расположился во дворе правого крыла замка, епископ Бруно в сопровождении двух рыцарей, оружие которых забрал Арни, направился во дворец.
Король Генрих Черный встретил гостей, сидя в кресле с высокой спинкой и подлокотниками из дерева в виде двух лежащих львов. По обе стороны от него стояли придворные, а у ног лежал огромный черно-пегий кобель. При виде вошедших он поднялся и зарычал, но Генрих, положив руку ему на загривок, успокоил его.
Трон стоял на возвышении, к нему вели три ступеньки. На самой верхней, прямо у собачьей морды, сидел человечек в шутовском колпаке с бубенчиками и с любопытством разглядывал гостей. На губах его играла дурацкая улыбка, да и лицом он явно смахивал на дурачка, но глаза у шута были умные, взгляд цепкий. Наглядевшись, он поднялся, подошел к королю и, придав себе испуганный вид, сказал:
– Братец, не пора ли нам с тобой улепетывать отсюда? Эти двое, что с епископом в митре, кажется, пришли, чтобы разломать твой дворец. Погляди, одному из них впору ударом кулака свалить Минотавра, а другому – махать ослиной челюстью, разя филистимлян.
– Успокойся, Полет, дядя не станет приводить в дом врагов, – улыбнулся король и, встав с кресла, пошел гостям навстречу.
Генрих Черный был плотный, среднего роста мужчина двадцати восьми лет. Лицо круглое, обрамленное прядями черных волос; завитые, они чрезмерно розданы в стороны, будто щеки у хомяка, и оттого голова его напоминает грушу. Усы густые, ровные, доходят до уголков рта. Нос прямой, глаза карие, излучают жизнерадостность. Они притягивают, в них хочется заглянуть. Любая женщина, отважившаяся на это, не преминула бы сказать: «Ах, государь, знаете ли вы, что у вас красивые глаза?»
На голове Генриха корона, на плечах мантия, расшитая золотыми нитями и украшенная драгоценными камнями. Походка у него ровная, уверенная, взгляд смел, горд, голову он держит прямо.
– Ваше преосвященство, я рад видеть вас у себя во дворце, – произнес король, припадая к руке епископа. – Вы первый гость, посетивший меня в новых чертогах, которые я недавно выстроил. Правда, они не совсем закончены.
– Перестань, Генрих, – едва заметно улыбнулся Бруно одними уголками губ. – Кого ты хочешь ввести в заблуждение относительно нашего родства, своих придворных? Только новички в этом зале могут не знать, что ты мой двоюродный племянник.
– Хорошо, пусть будет так, – сделал король величественный жест рукой. – Но ты все же епископ, дядя, лицо важное, первое после монарха. Столь высокий духовный сан порождает в человеке известную степень величия, притупляя порою дружеские и родственные чувства. Разве так не бывает?
– Не будем об этом, Генрих, ты прекрасно меня знаешь. Спросил бы лучше, все ли кости остались у меня целы, пока я добирался до тебя по ухабистой дороге. Впрочем, ее я не видел как таковую, вместо этого мой мул лавировал между рытвинами и буграми, стараясь не поломать себе ноги и не сбросить при этом седока.
– Что поделаешь, епископ, в южном направлении идут только паломники да бродяги, торговые же пути в другой стороне. Подожди, доберусь и до южных ворот, вот только закончу этот дворец. Как он тебе понравился?
– Выше всяких похвал. Я знал, что у тебя хороший вкус. Однако, государь, я к тебе по делу, ты, наверное, уже и сам догадался.
– Волнения в епархии? Туль готовит восстание против своего епископа? Одно слово, дядя, и я предам огню и мечу этот город. Я хорошо помню услуги, которые ты оказал в свое время моему отцу и мне. Именно твоей дипломатии обязан я тем, что мятежный князь Богемский принес присягу империи в Регенсбурге, и ныне он мой самый преданный вассал. Это позволило мне сплотить баварцев и богемцев в борьбе против крестьянского короля[21]. Так я стал сюзереном венгров и их государя Петра. Затем ты нашел князя Казимира, мы с тобой вернули ему Польшу, и теперь он тоже присягнул на верность германскому королю. Неплохой щит, черт возьми, на востоке от набегов славянских племен; и огромное войско там, которое я всегда смогу поставить под свои знамена. И вот теперь ты у меня, епископ, и просишь, как я догадываюсь, о помощи. А эти рыцари, что с тобой? Вероятно, они здесь затем, чтобы клятвенно подтвердить сказанное тобою? Говори же, чего ты хочешь от меня? Идти на Туль?