– Ну, и что дальше?
Я застегнула лифчик и поправила груди. Жизнь в хостеле в определенной мере раскрепощала. И потом еще работа в женском коллективе, и всем приходилось переодеваться в этой тесной каморке…
– Ребекка говорит, что ты живешь чуть ли не на улице. Ты, наверное, знаешь, что мы живем в одной квартире? Так вот, есть одна свободная кровать.
– Она серьезно, – добавила Уитни и распустила золотистые волосы. – Есть кровать.
– И шкафчик, – хихикнула Хоуп.
– Мы тут поговорили и решили, что ты, может, захочешь подселиться… Платишь три сотни в месяц, включая коммуналку.
Я провела в городе не так много времени, но понимала, что это бред.
– Три сотни? Что за сарай вы снимаете?
– Аренда стоит две тысячи, – поправила София. – Если поделить на всех, получается три сотни. Остальное идет на коммунальные платежи.
Это было ближе к истине. Разве только…
– И сколько вас там живет?
– С тобой будет восемь.
В сравнении с хостелом разница получалась не особая.
– Давайте я останусь сегодня у вас, осмотрюсь и завтра приму решение.
– Отлично! – Хоуп протянула мне джинсовую юбку, такую, что едва хватало прикрыть трусики.
– Это не моя.
– Знаю. Но думаю, тебе будет клево.
Она уже влезала в мои мешковатые брюки, так что я не стала спорить и натянула юбку. Лишний раз в ней наклоняться не стоило. У Хоуп были округлые, даже немного пышные формы, поэтому я приспустила юбку на бедра, чтобы добавить длины.
Хозяин просиял, когда увидел, что я ухожу вместе с остальными.
– Так ты теперь жить с ним, так? Ты уверенный?
– Джулиан, гости давно разошлись.
Он отбросил итальянский акцент и хлопнул меня по плечу.
– Они славные. Я рад, что ты теперь с ними.
Его словам я готова была поверить даже до того, как увидела квартиру. По первому впечатлению, Джулиан был человеком жестким, но справедливым. И я убедилась в этом, когда явилась на собеседование, со всеми вещами, и он предложил мне пробную неделю. Джулиан прикидывался урожденным итальянцем: посетители почему-то думали, что еда от этого становится лучше. При этом он был крупным и довольно толстым, с редеющими рыжими волосами, и усы полностью скрывали верхнюю губу. Он считал, что работа говорит о человеке больше, чем слова, и судил людей соответствующе. Под конец испытательного срока Джулиан просто протянул мне план на следующую неделю, и там стояло мое имя.
Мы ушли в три часа утра. Я старалась запомнить дорогу, улицы и поезда, и, когда мы добрались до квартала, не ощущала особого беспокойства. Ноги изнывали после беготни на высоких каблуках. Преодолев немало лестничных пролетов, мы поднялись на последний этаж и выбрались на крышу. Там все было заставлено садовой мебелью и крытыми грилями, а в одном углу было что-то вроде грядок с марихуаной. Далее мы спустились на один пролет по пожарной лестнице и пошли вдоль длинной вереницы окон. Пока София возилась с замком, Хоуп хихикала, рассказывая мне про извращенца у дверей. В хостеле таких было несколько.
В квартире было светло и очень просторно. У стен по двум сторонам стояли по четыре кровати, а в центре несколько диванов были расставлены квадратом. Островная тумба отделяла кухню от жилой зоны. И в ванной был просторный душ с десятком леек, направленных в разные стороны.
– Мы не интересовались, кто жил здесь до нас, – тактично объяснила Ноэми. – Это просто душ, оргий мы там не устраиваем.
– И убеждаете в этом рабочих из сервисной службы?
– Нет, пусть пофантазируют.
Я невольно улыбнулась. Мне нравилось с ними работать. На кухне постоянно шутили или переругивались, жаловались на придирчивых клиентов или флиртовали с поварами и мойщиками. Я уж и забыла, когда в последний раз столько улыбалась.
Они побросали сумки и переоделись, в пижамы или кому что удобнее. Но спать никто не собирался. Уитни достала учебник по психологии, а Эмбер между тем расставила двадцать стопок и разлила по ним текилу. Я потянулась за одной, но Ноэми вручила мне стакан водки.
– Текила для занятий.
Я устроилась на одном из диванов и следила, как Катрин проверяет Эмбер. Каждый вопрос стоил одну стопку. Если Эмбер ошибалась, то выпивала, если отвечала верно – выпивал кто-нибудь из нас по ее выбору. Первую стопку она протянула мне. На вкус смесь водки и текилы была омерзительной.
Мы просидели до самого утра. Ноэми, Эмбер и Уитни отправились на занятия, а мы наконец отключились. После обеда, когда мы проснулись, я поставила свою подпись в договоре аренды и впервые внесла оплату, с чаевых за две ночи. Теперь у меня был дом, примерно так.
* * *
– Вы сказали, что жили третью неделю в городе? – спрашивает Виктор, перебирая в уме возможные города. В речи Майи не слышно характерных признаков, по которым удалось бы определить ее происхождение. Он почти уверен, что она делает это намеренно.
– Верно.
– Где вы жили раньше?
Вместо ответа она допивает воду. Потом аккуратно ставит бутылку на угол стола и прислоняется к спинке. Медленно потирает плечи забинтованными руками.
Виктор встает и снимает пиджак. Потом обходит вокруг стола и укрывает ей плечи. Майя напрягается, но Виктор делает все аккуратно, чтобы не прикоснуться к ней. Он возвращается к своему месту, и напряжение проходит. Она продевает руки в рукава. Пиджак ей велик и собирается в складки, но ей, похоже, вполне комфортно.
Нью-Йорк, предполагает Виктор. Большая квартира-студия, рестораны открываются едва ли не под вечер. К тому же она говорит «поезда» вместо «метро» или «подземки», и это неспроста. Он отмечает про себя, что нужно связаться с нью-йоркским отделом: может, у них что-нибудь есть на нее.
– Вы где-нибудь учились?
– Нет. Только работала.
Кто-то стучит по стеклу, и Эддисон выходит. Майя с некоторым удовлетворением смотрит ему вслед, потом вновь переводит взгляд на Виктора.
– Что заставило вас отправиться в город? – спрашивает он. – Насколько я понял, вы никого там не знали и у вас не было определенной цели. Так почему?
– А почему нет? Почему бы не попробовать что-то новое? Не сменить обстановку?
– Или не сбежать подальше?
Она лишь приподнимает брови.
– Как вас зовут?
– Садовник звал меня Майей.
– Но прежде вас звали иначе.
– Иногда проще было забыть, – девушка теребит край рукава, скатывает его и снова расправляет. Такими же ловкими движениями она, должно быть, заворачивала приборы в салфетки. – Ты там взаперти, и никаких шансов выбраться или вернуться к прежней жизни. Так зачем цепляться за нее? Зачем лишний раз причинять себе боль воспоминаниями о том, чего уже не вернуть?
– Иными словами, вы забыли?
– Иными словами, он звал меня Майей.
* * *
Пока рисунок был еще не готов, я жила в изоляции от остальных девушек. За исключением Лионетты. Она по-прежнему приходила каждый день, мы разговаривали, она натирала мне спину мазью и показывала мне свою татуировку – без тени стыда или отвращения. Этот узор стал ее частью, как дыхание или естественная грация. Точность прорисовки была поразительная, и мне стало интересно, насколько искажались детали, когда приходило время обновлять краски. Но спрашивать об этом меня как-то не тянуло. Хорошая татуировка может продержаться много лет, прежде чем придется ее освежать. Я старалась не думать о том, каково это, провести в саду столько лет.
Или о другом, худшем из возможных исходов.
Мне по-прежнему добавляли снотворное в еду. Лионетта приносила поднос в комнату, и мы ели вместе. Периодически я просыпалась не у себя в кровати, а на жесткой кушетке, и Садовник поглаживал готовые участки рисунка, проверяя, как заживает кожа. Он так и не позволил мне взглянуть на себя, а металлические стены, в отличие от стеклянных в моей комнате, не давали отражения.
Он напевал за работой. Сам по себе голос был приятный, но одновременно с механическим треском иголок контраст получался жуткий. В основном это были хиты прошлых лет: Элвис, Синатра, Мартин, Кросби, порой даже сестры Эндрюс. Странное было чувство, лежать там против своей воли и терпеть, пока он ставил на мне свое клеймо. Хотя альтернативы я тогда не видела. Лионетта говорила, что она опекала всех девушек до тех пор, пока их крылья не были готовы. У меня еще не было возможности исследовать Сад, поискать выход. Лионетта то ли знала, что выхода нет, то ли ее это не волновало – я еще не могла сказать с уверенностью. Поэтому я просто позволила ему закончить этот чертов рисунок. Я не спрашивала, что произойдет, если не подчиниться ему, как-то помешать… Только однажды заикнулась, но Лионетта вдруг побледнела, и я сменила тему.
Она никогда не водила меня по коридору, только в Сад – через пещеру за водопадом. И мне казалось, что это неспроста. Или она не хотела мне показывать что-то, или не желала, чтобы я увидела, а это не одно и то же. Неважно, я могла подождать. Может, это из страха. Или из прагматизма.
Примерно под конец третьей недели Садовник закончил с рисунком.
Все утро он усердно трудился, был крайне сосредоточен и почти не делал перерывов. В первый день прошелся вдоль позвоночника, нанес внешние контуры крыльев, прожилки и обозначил крупные узоры. Потом начал от кончиков крыльев, двигаясь к позвоночнику и чередуя участки, чтобы кожа успевала заживать. Он был очень скрупулезен.
Потом жужжание стихло. Он стер кровь и лишнюю краску, при этом руки у него дрожали, хотя прежде такого не было. Затем задышал часто и прерывисто, осторожно втирая мне в кожу холодную и склизкую мазь.
– Ты великолепна, – произнес он хрипло. – Просто безупречна. Бесценное пополнение для моего Сада. А теперь… теперь нужно дать тебе имя.
Он провел большими пальцами по позвоночнику, там кожа заживала быстрее всего. Затем пальцы скользнули к шее и коснулись затылка. К его рукам пристала жирная мазь, и волосы у меня слиплись, потяжелели. Потом он без предупреждения стянул меня с кушетки, так что ноги мои коснулись пола, а туловище осталось лежать. Я слышала, как он расстегивает ремень и ширинку, и крепко зажмурилась.
– Майя, – прохрипел он, обхватив меня за талию. – Теперь ты Майя. Моя.
* * *
Ее прерывает громкий стук в дверь. Она вздрагивает, но при этом не скрывает облегчения.
Виктор ругается про себя, подходит к двери и резко ее распахивает. Эддисон жестом просит его выйти.
– Что, черт возьми, стряслось? – шипит Виктор. – Она как раз начала говорить.
– В кабинете подозреваемого кое-что обнаружили, – Брэндон протягивает ему прозрачный пакет с кучей водительских прав и удостоверений. – Похоже, тут все, кого он держал.
– Во всяком случае, те, у кого были документы, – Хановериан берет пакет – черт, сколько же в нем карточек – и слегка встряхивает, чтобы прочесть некоторые из имен. – Ее документы тоже нашлись?
Эддисон протягивает ему второй пакет, совсем небольшой, с одной карточкой. Это нью-йоркское удостоверение, и Виктор узнает ее с первого взгляда. Она чуть моложе, черты лица мягче, хотя выражение то же.
– Инара Моррисси, – читает он вслух, но Эддисон качает головой.
– Специалисты все просканировали и теперь сопоставляют. Но эту проверили первой. Еще четыре года назад никакой Инары Моррисси не существовало. Номер страхового свидетельства принадлежит двухлетней девочке, умершей в семидесятых. Отдел в Нью-Йорке отправил человека к последнему указанному работодателю, это ресторан «Вечерняя звезда». По адресу в удостоверении находится заброшенное здание, но мы позвонили в ресторан и узнали адрес квартиры. Агент, с которым я говорил, даже присвистнул. Район, должно быть, не из лучших.
– Да, она говорила.
– Да уж, она заслуживает доверия.
Виктор не отвечает, поглощенный изучением карточки. Эддисон прав, это подделка – но какая, черт возьми… Он вынужден признать, что в обычных обстоятельствах купился бы на нее.
– Когда она перестала появляться на работе?
– Два года назад, по словам ее босса. Судя по налоговым выплатам, это так.
– Два года… – Виктор возвращает большой пакет, а маленький, с одной карточкой, складывает так, чтобы тот поместился в карман. – Пусть проверят остальные как можно скорее. Привлеки людей из другой группы, если получится. Опознание девушек в больнице имеет первостепенное значение. Потом раздобудь нам пару наушников, чтобы оперативно получать новости из Нью-Йорка.
– Будет сделано, – Эддисон бросает хмурый взгляд на дверь. – Она и в самом деле говорила?
– Разговорить ее было не так уж сложно, – Виктор усмехается. – Тебе надо жениться, Эддисон, а еще лучше воспитать пару дочерей. Она лучше многих, но моделей поведения никто не отменял. Нужно только слушать и подмечать важное. Слышать то, что не сказано словами.
– Вот поэтому я предпочитаю беседовать с подозреваемыми, а не с жертвами, – и, не дожидаясь ответа, Брэндон уходит обратно к аналитикам.
Раз уж пришлось выйти, можно воспользоваться паузой. Виктор быстро проходит по коридору в основной офис подразделения. Лавируя между столами, направляется в угол, используемый в качестве кухни и зоны отдыха. Берет кофейник с подставки и придирчиво нюхает. Кофе остыл, но еще не застоялся. Виктор наполняет две кружки, более-менее чистые, и ставит их в микроволновку. Пока они греются, он роется в холодильнике в поисках чего-нибудь съедобного.
Торт со дня рождения – не совсем то, что он ищет, но сгодится. Виктор кладет на бумажные тарелки два больших куска, набирает несколько пакетиков с сахаром и сухими сливками. Потом пальцами подхватывает обе кружки и направляется в комнату техперсонала.
Эддисон хмурится, но придерживает тарелки, чтобы Виктор смог установить наушник. Он не пытается скрыть его – девушка слишком умна для этого. Установив наушник в нужном положении, Хановериан берет тарелки и возвращается в комнату.
Она с удивлением смотрит на торт. Виктор сдерживает улыбку, пододвигая к ней одну из тарелок и кружку.
– Я думал, вы, возможно, проголодались. Не знаю, пьете ли вы кофе.
– Не пью, но все равно спасибо, – она делает глоток, морщится, но проглатывает и делает еще один.
Виктор ждет, пока она не откусит от своего куска.
– Расскажите мне о «Вечерней звезде», Инара.
Нет, она не вздрагивает и не давится. Только замирает на краткий миг. Виктор и не заметил бы этого, если б не смотрел на нее. Она проглатывает и слизывает крем с губ, оставляя ярко-красные следы.
– Такой ресторан, но это вам уже известно.
Виктор достает из кармана пакет с удостоверением и кладет на стол. Майя касается пальцем карточки и на секунду прикрывает лицо.
– Он сохранил их? – спрашивает она с недоверием. – Это как-то…
– Глупо?
– Ну да, – девушка задумчиво морщит лоб, потом накрывает карточку ладонью, словно хочет спрятать. – Всё?
– Насколько мы можем судить.
Она мешает кофе в кружке и смотрит на маленький водоворот.
– Но Инара не более реальна, чем Майя, верно? – осторожно спрашивает Виктор. – И ваше имя, и ваш возраст – они же вымышлены.
– Для своих целей они вполне реальны, – мягко возражает девушка.
– Да, чтобы найти работу и крышу над головой. Но что было прежде?
* * *
Нью-Йорк славен тем, что никто и никогда не задает тебе вопросов. Понимаете, это одно из тех мест, куда едут все. Это мечта, это цель. Место, где можно скрыться среди миллионов людей, желающих того же. Никого не волнует, откуда ты и почему уехал, потому что все сосредоточены на себе и на своих желаниях. У Нью-Йорка такая богатая история, но все, кто там живет, думают лишь о будущем. Даже если ты из Нью-Йорка, то все равно можешь где-нибудь исчезнуть, и никто тебя не найдет.
Я сложила все, что у меня было, в вещевой мешок и чемодан, и села в автобус до Нью-Йорка. Там я разыскала столовую для бездомных, и мне разрешали спать там, если я помогала на кухне. Кое-кто из таких же добровольцев рассказал мне про парня, который сделал документы его жене, нелегально приехавшей из Венесуэлы. Я набрала номер этого парня, и уже на следующий день ждала его возле библиотеки, сидя у статуи льва.
Он опоздал на полтора часа. Это был странный тип среднего роста и худой, и вид его не внушал особого доверия. Вся его одежда была жесткой от соли и покрыта пятнами, о происхождении которых я старалась не думать. Прямые волосы практически свалялись в дреды. Он постоянно шмыгал и то и дело оглядывался, а потом подносил рукав к лицу и вытирал красный нос. Не исключено, что это был гений своего дела, но непонятно, на что уходил его заработок.