– Гражданин Беленький?
– Беленький, – насторожился дружинник, убавив на полсантиметра челюсть.
– Гражданин Беленький извещаю вас официально: на ваше заявление о приёме в органы безопасности дан полный и категорический отказ. Психологический тест выявил склонность к подлейшему предательству, отягощённому карьеризмом вкупе с тягой к сладкой жизни. Более того, оказывается, вы уже изначально за границей сдаться нацелились, сделаться двойным агентом, продавая за доллары своих будущих коллег – наших честных, смелых, любящих родину разведчиков. Сами понимаете, очередной генерал Калугин органам покуда не требуется, ещё с прежним толком не расхлебались. Придётся трудиться на ниве народного хозяйства. Ситуация ясна или требуются дополнительные разъяснения?
Выразившись подобным недвусмысленным образом, Егоров забрал из похолодевших рук вахтера-любителя пропуск, проследовав мимо походкой свободного человека, живущего в демократической стране, а не какой-нибудь там заштатной Америке, оставив дружинника в глубочайшем недоумении трогать отвалившуюся вниз челюсть, размерами которой действительно нетрудно будет удивить какого-нибудь археолога лет этак через триста.
Они взбежали на этаж не так скоро, как прежде, спасаясь от профессора, но всё одно запыхались, хотя вахтер и не думал бросаться в погоню, напротив, лихорадочно размышлял: куда бы ему скрыться, в какое подполье уйти? К бабушке дёрнуть на место жительства, наплевав на защиту диплома, или в контрактники пойти записаться. Нет, лучше все-таки сначала к бабушке слинять в Белоруссию, а уже от их деревеньки тропой Собчаков рукой подать до польской границы. И старшекурсник немедленно отправился к себе в комнату собирать вещи.
– Откуда знаешь про Беленького?
– А что, разве неправда? Иди сходи за ним – он уже вещи собирает, бежать намылился…
Макс вспомнил взгляд профессора Щура, предстоящий экзамен и тяжело вздохнул: что будет завтра с ним, Максимом Криницыным, какие удары судьбы падут на голову? Под ложечкой снова противно засосало.
– Давай сюда свои семечки.
– А ты мне дай книгу почитать.
– Всё равно ничего не поймёшь.
– А вдруг?
Высыпав на стол семечки из карманов, Егоров принялся изучать книжку профессора Щура с просветлённо-восторженным лицом, чуть не пыхтя от удовольствия. В какие-нибудь двадцать минут благополучно пролистав от корки до корки, даже год выпуска изучил и количество печатных листов.
– Слушай, может, за меня и экзамен завтра сдашь? Понял что-нибудь?
– Не-а, – утирая пот со лба произнёс Егоров. – Сплошная абракадабра, но дюже приятно написано, увлекательно, не оторваться, будто «Щит и меч» про Йогана Вайса перечитал по новой. Это Цифал хотел прочесть, барабашка моя внутренняя. Но и книжки ему маловато для того, что бы смыться в райские миры, слышь, Макс, возьми меня завтра на экзамен, вдруг пригожусь? Очень хочется с Щуром побалакать.
– Пошли не жалко, подсказывать будешь, если что. А мне, кстати, тоже сон про твоего Цифала как-то приснился жуткий, про жизнь клонов на Земле в будущем. А людей, кстати, я что-то не приметил. Вымерли, как мамонты, небось… Ладно, давай книгу, учиться буду.
– Ни пуха тебе завтра, ни пера.
– К чёрту, – привычно кинул вслед уходящему Макс, ни о чём таком не подозревая, но вместе с тем коротко и ёмко предвещая суровое сёмино будущее.
ГЛАВА 9
Первый танец продолжался десять минут, потом двадцать, Тайва с каждым па чувствовала себя лучше и лучше, ей даже стало казаться, что всем извечно неудовлетворенным мечтаниям о настоящей любви, с величайшим до самого гробушника, а может быть, и прямо в нем, суждено будет сбыться именно сегодня.
Дабы не спугнуть счастья, она приложила голову к груди кавалера, прислушиваясь, что скажет ей его пламенное сердце. Задумчиво прикрытые реснички Алика вдруг затрепетали, он рывком прижал партнёршу к себе, хотя до этого водил на скромном расстоянии. «Ожил мертвец», – констатировала Тайва, несколько отдаляясь, как советовали делать букинистические женские пособия.
Между делом она не забывала делиться возникающими чувствами с полусотней подружек, и передавая им даже некоторую толику от своего удовольствия, что бы никто не назвал ее потом жадиной-говядиной. Подружки, которым не так повезло сегодня, совместно переживали общую радость, охали, ахали, некоторые взвизгивали от скорого счастья. Ей пока только приятно. Всевышний создал нас для получения удовольствий, – думала она, извиваясь чувственным молодым телом в новомодном танце, – стало быть, смертный грех от них отказываться.