За окном тьма хоть глаз коли, он раскатал матрац на своей нижней полке, застелил постель, лёг. Полежал. Встал. Нет, лучше забраться на вторую полку, что тут внизу потом будет, его абсолютно не волнует. Перестелил на верхнюю полку, снял брюки, пиджак, оказался в трико и рубашке, влез, улёгся. Он лично спит, а прочие пусть как хотят. Поезд с шумом и грохотом летит и летит в бесконечном пространстве ночи. Блондинка в соседнем купе хохочет и хохочет, прямо заливается над анекдотами связиста. Фу, наконец-то перестала, а он уж боялся, что всю ночь напропалую будет веселиться. Вот теперь нормально, можно спать.
Задремал ненадолго, потом сразу проснулся, сел, соскочил на пол. Бросился натягивать ботинки. За стенкой негромко визжала женщина, будто сдерживая себя. Голос непохож на соседский, однако определённо из капитанского купе. Ещё какую подселили неуравновешенную? А где тогда Алла? Витенька выскочил в коридор, рванул соседнюю дверь и, слегка качнув корпусом вправо – влево – вперёд – назад, мягко вошёл в купе, сделал, пританцовывая, ещё два шага, оказавшись прямо перед кремлёвским связистом.
Зажатая в тёмном углу грузным телом капитана, Алла сверкнула взглядом затравленного животного, а увидев рядом Витеньку, точно напугалась ещё больше, даже визжать перестала.
Правой рукой капитан крепко охватил её талию, а левой вытащил из выреза платья одну штучку, как базарная баба-торговка цыпушку из корзины, и весь трясся, обрадовано смеясь, разминая пальцами. Очень красивый узорный лифчик валялся на столике перед ними, между бутылкой коньяка и тарелочкой с аккуратно нарезанными лимонными дольками. Выражение лица девушки быстро переменилось, появилась жалкая мольба: помоги, если сможешь. Она не была уверена и в Витеньке. Капитан тоже оглянулся. Удивлённо. Это кто здесь?
Открыт полностью со всеми своими болевыми точками, да ещё руки заняты. Можно вырубить сразу, можно заставить помучиться. Но первым делом Витенька коленом блокировал возможный удар ногой снизу, и далее молниеносно, расслабленными пальцами пробежал по глазам, носу, щекам и кадыку вояки. Тот дёрнулся назад, стукнувшись затылком о стену. О, пьяная реакция. Вообще никакой противник. Что, однако, не помешало капитану мгновенно догадаться о неприятностях, его поджидающих в самые ближайшие секунды, – мигом оставил дамские прелести. Не до жиру, быть бы живу, вскинул ладошки вверх к плечам, и расплылся добродушной улыбкой: мы тут ничего, так просто сидим, по-дружески балакаем.
Витенька небрежным кивком головы отодвинул его в сторону, предложил руку даме. Проводил до своего купе, прихватив со стола лифчик. От неё тоже попахивало коньяком и лимоном. Откуда-то немедленно возникла проводница, взялась за щёки, сказала грустно: «Ой-ёй-ёй!». Алла опустила растрёпанную голову. Войдя в своё купе, Витенька сразу запрыгнул на вторую полку, лицом к стенке.
– Может, перейдёте в свободное купе? – спросила проводница соболезнуя. – Или к женщинам?
– Спасибо. Мне здесь с… молодым человеком надёжнее будет.
– Понятно. Ну, так даже лучше. Ох, уж эти военные, с ними всегда проблемы, меры-то никакой не знают, напьются до чёртиков и начинают бузить. Молодой человек, вы берите второе одеяло, не беспокойтесь, я к вам селить никого больше не буду.
– Мне и так нормально, – ответил Витенька, не оборачиваясь.
Когда проводница вышла, соседка быстро закрыла дверь на защёлку. Минуты три что-то молча делала стоя, то ли раздевалась, то ли одевалась, потом подняла нижнее сиденье, рылась в своих вещах, потом опустила и, шелестя бумагой, села.
«Книжку читать теперь будет всю ночь? Какая, однако, тяга к просвещению!», – жёлчно думал Витенька. Он не любил спать при свете. Терпел, терпел, повернулся. Прежняя, красиво причёсанная блондинка сидела за столиком, и что-то задумчиво писала на листе. На молчаливый вопрос улыбнулась загадочно и сказала:
– Пишу письмо мужу.
«Оп-па-на!»
– А у вас что, есть муж?
– Не спрашивайте – не совру.
Пышные золотистые волосы чертовски красиво лежат на плечах. Витенька опять почувствовал лёгкое восхищение, вздохнул и отвернулся к стенке.
– Нет у вас мужа, – произнёс он, понимая, что такие вещи нельзя говорить женщинам. – Не было, и никогда не будет.
– Это ещё посмотрим.
Ему показалось, что разбудила она его совсем глубокой ночью. В купе по-прежнему горел свет, Алла стояла одетая в свою блестящую чёрную шубку, смотрела ему в лицо, золотые волосы сногсшибательно блистали на пушистом воротнике.
– Вставайте, Виктор, проводите меня.
– Что? Уже приехали?
– Нет, сейчас будет станция, я хочу отправить письмо немедленно.
Жмурясь, Витенька глянул на часы:
– Да уже одиннадцать, никакая почта не работает.
– Глупый, есть же почтовые ящики.
– И что, так срочно надо отправлять?
– Совершенно срочно. Вставайте, Виктор, я же серьёзно говорю.
Он спрыгнул на нижнее сиденье, сунул ноги в ботинки, начал шнуровать.
– Мне неудобно вам напоминать, однако давайте наденем брюки, вы всё-таки с девушкой пойдёте. Я бы и без вас сходила, но боюсь. Одевайтесь, я отвернусь.
Витенька вынужден был снова натянуть костюм, из которого вырос, накинул пальто и открыл дверь. Поезд уже тормозил длинными, крепкими рывками.
– Там холодно, вот ваша шапка и шарф. Давайте помогу, вы спросонки ничего не соображаете.
И начала примерять шапку, будто покупала в магазине, поворачивая его голову в разные стороны, Витеньке было немного стыдно, но приятно. Потом завязала длинный шарф. Он хотел застегнуть пальто, Алла не позволила.
– Так вы очень хороши, не будем застёгиваться, – и пошутила. – Я умираю: такой мужчина!
Она и правда развеселилась, глаза блестели, как у сумасшедшей.
– И вы тоже наденьте шапку, – счёл необходимым напомнить Витенька, – Мороз-то собачий.
– Ничего, обойдусь, – лихо встряхнула волосами, они взлетели в воздух и снова блестящей волной легли на воротник.
– Всё, идёмте!
Схватила под руку и потащила на выход. Проводница открыла дверь, стояла, улыбалась. «Явно благоволит Алле. Почему?» На узком перроне горели яркие фонари, а дальше за ним чистое белое поле сияло алмазами в ночи. Он спрыгнул со ступеньки в пушистый, только что выпавший снег. Через поле светились окна низеньких изб, утопавших по крыши в сугробах. Рядом с Витенькой на платформе оказалась девчонка в валенках, фуфайке, мохнатой шали. Лицо её в тени, но глаза сверкали восхищённым блеском, почти как у Аллы.
– Помоги мне, пожалуйста, милый, – соседка протянула руки, стоя на подножке.
Он легко подхватил её, чувствуя теплоту стройного тела под шубой, мягко опустил с собою рядом.
– Девочка, ты не скажешь нам, где здесь поблизости есть почтовый ящик? – спросила Алла особенным голосом, каким в детских сказках разговаривают феи.
В искрящемся ночном воздухе её лицо выглядело волшебно молодым, волосы неправдоподобно светились на тёмном меху. Как заворожённая, боясь расстаться с парочкой глазами, девчонка только на мгновение кивнула в сторону, на столб посреди поля. На верхушке столба висел старомодный фонарь в виде тарелки, очень ярко освещая всё заснеженное поле. А внизу синий почтовый ящик. А вокруг сугробы, и ни тропинки к этому ящику.
«Откуда она знала, что именно на этой остановке будет так? Запросто могло ведь не быть ни фонаря, ни поля, ни девчонки, а лишь какой-нибудь встречный товарняк с цистернами нефти.»
И Витенька побрёл, держа письмо в руке, по пышному свежевыпавшему снегу, лёгкому, как тополиный пух, испытывая странное счастье и звон в ушах. Так должно было быть, но когда-нибудь в будущем. Снег сыпался под штанины и сухо щекотал ноги. До ящика метров двадцать. Можно незаметно подсмотреть, узнать адрес, но решил не делать этого. Зачем? Конверт гулко стукнулся о дно совершенно пустого ящика. На нём стояло одно-единственное слово: ТЕБЕ. Витенька повернул обратно. Девчонка сияла, забыв о мокрых рукавичках и замёрзших ногах.
– Милый, ты такой добрый, я так тебя люблю, – Алла зажмурилась и потянулась к нему губами.
Витенька догадался, что весь этот спектакль она устраивает для девчонки, совершив над собой некоторое усилие, подыграл: взял руками холодное, свежее на морозе лицо, осторожно поцеловал губы. Затем помог подняться обратно в вагон, ощущая невероятно близкое тело под шубой, будто она там голая. Поезд тихо двинулся с места. Девчонка ликующе взмахнула варежками, оставшись в счастливом мечтающем прошлом, на краешке серебристого поля, усеянного россыпями драгоценных камней. Проводница гулко задраила металлическую дверь, как люк подводной лодки.
– Ночь на дворе, а ребёнок бегает поезда встречает, – недовольным голосом проворчала она. – Тоже ведь добегается. И куда только родители смотрят?
Они вернулись в купе. За стенкой сладко храпел капитан, выпивший свой коньяк в одиночку. Витенька быстро скинул пальто с шапкой и шарфом, не церемонясь, – брюки, пиджак, запрыгнул на свою полку, отвернулся к стене и попросил:
– Только свет выключите, ладно?
Свет погас немедленно. В голубоватой темноте без ночника она быстро разделась и юркнула под два одеяла.
Спать не хотелось. В зеркале на двери отражались фонари полустанков, которые поезд проскакивал, не замедляя хода. Снова представилось, как заходит в купе ОН, высокий, стройный, с чёрными усами. А может, опустить ему воротник? Опустила воротник – и снова: вот ОН, стройный, высокий, щёки румяные с мороза… Нет, слишком румяные, чувствуется мальчишка, а ну, вышел, вышел в коридор! Так, щёки посмуглее сделаем, пусть даже лёгкая мужественная щетина будет… Нет. Ещё бомжей мне здесь не хватало! Гладко выбрить, сбрызнуть туалетной водой, так, пошёл… вот заходит, легко опускает огромный чемодан, скидывает пальто… Стоп!!! Куда? Не то… Вернём на исходную позицию… А заступник уже уснул. Сопит, как маленький.
Ей жарко. Накушалась коньяка с капитаном, дура. Сняла одно одеяло, свернула, сделала заслон от окна, чтобы холодом не так несло. Вспомнила, как больно хватался пьяный связист, уже до того набравшийся сверх меры, сделалось ужасно обидно, слёзы навернулись, вот ведь скотина какая! Вообще убрала с себя одеяло, осталась лежать на простынке. Эй, ну где ОН там? Входите уже. Ой, нет ещё! Минуточку… Этот кружевной лифчик не нужен. Его грубо сдёрнул капитан – сразу и без разговоров, как дешёвый трофей. Сняла и засунула под подушку, закинула руки за голову: вот теперь пусть ОН входит!
У Витеньки замёрзла голова. От окна дуло. Он проснулся, решил перевернуться в сторону двери, а ноги замотать другим одеялом. Перевернулся и вдруг увидел Аллу! В окне замелькали прожектора, их мощный свет, отразившись от зеркала в двери, высветил всю её почти обнажённую фигуру на нижней полке, голову на закинутых руках. Глаза были широко раскрыты и требовательно глядели прямо перед собой! Как только не холодно? Мягко, неслышной белкой-летягой спланировал вниз.
ОН! Пришёл. Наконец-то!
Из купе они вышли по-семейному, под ручку. Виктор нёс один-единственный чемодан, в котором легко уместились вещи Аллы. Лицо проводницы выражало радостную надежду:
– Счастья вам, – пожелала она на прощание.
С вокзала заехали к Алле, в её однокомнатную квартирку, и жаркая купейная ночь продолжилась там, затянувшись на весь день и вечер. Вечером он вспомнил о родителях, позвонил им, сказал, что задержался у друзей в общежитии и что скоро приедет. Алла слушала, как он это говорит, сидя в комнате на кровати. Поняв, что Виктор сейчас уйдёт, начала одеваться.
– Нет, погоди ещё немного, – сказал молодой человек, вернувшись от телефона. – Я потом, позже, съезжу домой, и сегодня же вернусь к тебе.
И опять снял с неё голубое платье. Позже вечером действительно поехал домой.
– Витенька, где ты был? На тебе лица нет! – воскликнула мама в прихожей.
Мама не знала, что нет не только лица. Всего прежнего Витеньки больше не было. И на это смешное обращение он лишь устало усмехнулся. Его тревожило странное чувство, будто отсутствовал здесь лет двадцать, и вот совершенно случайно заехал, а тут всё по-прежнему, и мама всё так же сейчас начнёт уговаривать попробовать варёного мяса, салат и паровые котлеты, которые раньше он не переносил, но которые были, конечно же, полезнее жареных, и заранее бояться, что не станет есть суп, а потому закричит с кухни: «Я уже налила!». Дивясь самому себе, начал рассказывать о поездке, а родители смотрели на странного Витеньку, ничего не понимая. Мама бросилась накрывать стол, его усадили, принялись кормить, по привычке уговаривая попробовать то и это.
Виктор молча смёл первое-второе-третье, потом всё, что было на столе, заглянул в холодильник, не закрывая дверку и не чувствуя вкуса, быстро расправился с варёной свеклой и морковью, приготовленными для завтрашнего винегрета. Пустую тарелку задумчиво вернул обратно на полку, вытащил остатки колбасы, сыра, сметаны, сел за стол и всё съел с хлебом. Испуганные родители принялись в четыре руки мазать бутерброды с маслом, он лопал, словно не замечая, запивал сладким чаем, и при этом смотрел страшно голодными глазами. Когда масло в маслёнке кончилось, сразу сказал правду:
– Я женился сегодня.
Папа вздёрнул брови, а мама так и села на ближний стул.
– На ком? – поинтересовался папа с каким-то нервным смешком.
– На девушке, конечно, – кратко пояснил сынок.
– На Ане? – пришла в себя мама.
– На Алле. И перехожу жить к ней, на днях мы подадим заявление в загс.
– А откуда… А когда ты с ней познакомился?
– Вчера вечером, в поезде. Ну, ладно, мне пора. А то троллейбусы не пойдут, придётся пешком.
– Так ты уйдёшь???
– Конечно, мам, собери по-быстрому вещи в чемодан: носки, трусы, рубашки, ну, всё необходимое.
Мама кинулась собирать вещи. Наконец-то в пришедшем незнакомце она узнала сына. Собираться Витенька по-прежнему не умел.
– Я завтра же позвоню, – сказал он, выходя из квартиры и здорово согнувшись под тяжестью чемодана.
– Сегодня! – грозно потребовал папа. – Как приедешь, чтобы сразу позвонил, а то ведь я сам позвоню! И поговорю серьёзно!
Телефон они всё же с него стребовали, но больше ничего. Следующими, кому довелось ощутить изменения, произошедшие в Витеньке, оказались партнеры на занятиях в спортивной секции. Здесь он имел легкомысленную кличку «Танцор», ибо бойцом был техничным, это признавали все, но при работе на полном контакте летал битой грушей, многократно оттачивая технику падений. А тут буквально за какие-нибудь полгода всем вдруг стало с ним трудно. Прозвище видоизменилось, Витенька сделался «Танцующим носорогом». Пришлось тренеру взять его в спарринг-партнёры, и уже у него для напарника от двух слов осталось только одно, просто «Носорог», под этим именем Виктор и вошёл в анналы местного каратэ. А в учёбе всё осталось по-прежнему, лишь перестал играть в гляделки с Анькой, но как учился на тройки с четвёрками, так и продолжил это несложное дело. Через два месяца состоялась свадьба. Витенька настолько внешне переменился, что родители с трудом признавали своего мальчика в весьма крепком серьёзном парне, когда тот забегал в гости «чего-нибудь перекусить». Витенька страшно много ел («Она его не кормит!», – возмущалась мама), кажется, ещё вырос и уж точно раздался в плечах. Откуда ни возьмись появился мощный торс и грубоватый мужской голос, лицо стало твёрже, смуглее, исчезли ямочки и румянец. Совсем взрослый мужчина. Даже Алле слегка не по себе сознавать, как за столь короткий срок ОН выполнил практически все её фантазии того милого вечера, когда лежала на нижней полке вагонного купе полуголая и гоняла его туда-сюда, перекраивая на ходу под себя. Теперь никто не мог сказать, что она старше Виктора почти на десять лет. Он выглядел на двадцать шесть, она на двадцать пять. (Уже пятый год подряд.) И всё чудесно!