Последний довод был убедителен. Козлов вздохнул, поправил фуражку, встал с телефонной трубкой.
– Ваше имя и фамилия?
– Клава. Клава Румянцева я! Продавец, живу недалеко.
– Хорошо, Клава. Едем.
Капитан положил трубку на аппарат. Потянул вверх руки и снова зевнул. Нажал на кнопку пульта. Внутри щелкнуло, зашипело, раздался голос.
– Лейтенант Востриков слушает.
– Востриков… вот что… Бери машину, езжай к магазину на Стаханова, 23. Оттуда баба звонила, продавец продуктового магазина. Говорит, что рядом машина двое суток стоит с пацаном в салоне. Разберись, что к чему. Доложишь мне лично. Понял?
– Так точно, товарищ капитан!
– Действуй!
Капитан Козлов снова сел на стул, прислонился головой к стенке, закрыл глаза. Он вчера принял лишнего, отмечая возвращение из отпуска. Голова гудела, руки предательски дрожали. Был уже поздний вечер, все сотрудники разошлись по домам, в коридорах стояла тишина. Козлов задремал.
Спустя полчаса его разбудил телефонный звонок. Капитан чертыхнулся, потянулся к телефону и, потеряв равновесие, едва не упал.
– Оперативный дежурный слушает!
В трубке раздался голос лейтенанта Вострикова.
– Товарищ капитан! Баба права оказалась. Всё так! Тут пацан в машине запертый сидит. Смотрит как-то странно. Вокруг никого нет. Машину не открыть, нужны ключи. Или спец по этому делу.
– Где я тебе возьму спеца по вскрытию тачек в это время? Все дрыхнут уже давно! Мать твою! Давай, дождемся утра, как говорится, утро вечера мудренее…
– Товарищ капитан! Да пацан… тово… как бы не сдох. Продавщица говорит, что больше двух суток там сидит. Без воды и пищи. Вон, едва голову держит.
Капитан грязно выругался, стукнул по столу кулаком.
– Ну так тогда разбей стекло у машины, вытаскивай пацана и дуй сюда! Что мы с ним будем делать – не знаю! Первый раз на моей службе такой случай! Номер машины запиши! Выполнять!
– Есть!
Спустя полчаса у дверей отделения раздался шум. Запыхавшийся лейтенант тащил за руку маленького мальчика. На лбу ребенка была большая кровоточащая царапина, рубашка порвана в двух местах. Капитан поднялся со стула, шагнул им навстречу.
– Таааак! Ну и красавец! Чё он весь в крови-то! – рявкнул Козлов.
– Так вы сказали – вытаскивай через окно. Я его разбил, а двери все равно не открывались. Пришлось тащить. Еле справился, он упирался. Укусил меня за руку. Вот, в итоге порезал лоб и рубаху порвал.
Мальчик стоял, опустив голову. На скулах капитана заходили желваки. Он наклонился к ребенку, взял его за чуб и резким движением поднял голову.
– Так ты, гаденыш, кусаться вздумал, когда тебя спасают? Где твои родители? Или с кем ты был? Почему тебя бросили? Отвечай!!
Мальчик резко мотнул головой, высвобождая свои волосы от хватки полицейского. Это привело капитана в ярость. Он снова ухватил ребенка за чуб и дернул. И тут встретился с мальчиком взглядом. Отпустил руку, попятился от неожиданности. На капитана смотрели глаза взрослого человека. С ненавистью и презрением. У детей не бывает такого взгляда.
– Ладно… ладно… – забормотал Козлов. – Расскажи нам, где твои родители? Почему ты один сидел в машине?
Мальчик молчал, не опуская своего ненавидящего взгляда. Полицейские недоуменно переглянулись.
– Что с ним? Может, глухонемой? – спросил лейтенант.
– Может. Черт его знает? Или больной какой-то. Номер машины переписал?
– Так точно!
– Давай, пробей по базе. Выясни, кому принадлежит машина.
– Есть!
– У тебя в загашнике нет какой еды, случайно? И попить.
– Бутерброды с колбасой, котлеты. Жена собрала на дежурство. Вода минеральная…
– Тащи!
Лейтенант метнулся в соседнюю комнату. Козлов по-прежнему не мог отвести взгляда от глаз ребенка. Тонкая струйка крови сползала по лбу мальчика, накатывалась на левую бровь. Когда она стала заливать глаз, ребенок вытер рукавом лицо и снова опустил голову. Капитан облегченно вздохнул.
– Сейчас, собака-кусака, мы тебя накормим и выясним, чей ты. Ишь, как смотрит, чисто волчонок! Сейчас я «Скорую» вызову, чтобы тебе обработали рану.
Позвонив по телефону, капитан подошел к мальчику, протянул ему руку.
– Ладно, давай знакомиться! Меня дядя Петя зовут. А тебя как?
Ребенок молчал. Служивый, вздохнув, отошел. В коридоре послышались быстрые шаги. Запыхавшийся Востриков положил на стол большой пакет, вытащил из него пластиковую тарелочку, вилкой выудил две котлеты, хлеб, несколько кусочков колбасы; из бутылки минеральной налил жидкость в пустой стаканчик.
– Вот! Подходи, парень, ешь! Не стесняйся! Ну, давай же…
Мальчик молча смотрел на стол и по-прежнему стоял на месте. Лейтенант взял стаканчик с минералкой, протянул его ребенку.
– Давай, давай! Я точно знаю, что сильно пить хочешь! Как тебя звать-величать? Пей!
Мальчик взял из рук мужчины стакан, медленно выпил жидкость. Полицейские облегченно вздохнули. Востриков улыбнулся, налил из бутылки еще.
– А теперь пожуй котлеты. Я их только что в микроволновке подогрел. Очень вкусные, жена старалась!
Мальчик посмотрел на мясное изделие, и гримаса отвращения на секунду исказило его лицо. Он потянулся, взял стакан с минеральной водой, выпил половину, осторожно поставил его обратно. И снова посмотрел на Вострикова своим недетским взглядом. Лейтенант вздрогнул, отвел глаза, засуетился, убирая еду в пакет.
– Не хочешь, как хочешь! Я пошел к компьютеру, пробью там номер машины.
– Давай, лейтенант, – капитан встал, взял мальчика за руку. – А ты, Молчалин наш, посиди пока в обезьяннике. Тут не детский дом, не богадельня, а милиция. Сам понимаешь, брат, мне работать надо. Сейчас Востриков найдет адрес раздолбаев, которые тебя бросили в машине, и отвезет туда. Вот так.
Заперев за ребенком тяжелую решетчатую дверь, капитан снова сел за пульт, стараясь не смотреть в сторону мальчика. Спустя четверть часа приехали два санитара «Скорой помощи». Козлов открыл обезьянник, вывел оттуда ребенка. Старший санитар, мужик лет пятидесяти, от которого пахло спиртным, наклонился к мальчику, рассматривая рану на лбу.
– Где это тебя так угораздило-то? А? – спросил он строго. – Подрался с кем и сюда попал? Что молчишь? Стыдно? Такой маленький, а уже в милицию угодил? Поколение «пепси», мать вашу! Давай, сейчас обеззаражу!
Мальчик сделал попытку уклониться от руки санитара с тампоном, смоченном в йоде. Второй санитар, молодой, крепко схватил его за голову, сжимая ладонями уши, держал.
– Ну вот, делов-то! Готово! Стоило ли нас вызывать? В полиции нет йода? – спросил старший.
– Не в этом дело… – капитан встал, подошел вплотную к санитару. – Капитан Козлов. А тебя как?
– Синицын моя фамилия. А что?
– Вот что, Синицын. Тут дело посложнее, чем ты думаешь. Пацан почему-то не разговаривает. Как будто больной. Или глухонемой. А может этот… как его… видел недавно по телику… Вот! Вспомнил! Аутист! Понятно?
– Может быть. И что?
Капитан замялся, словно о чем-то размышляя. Старший санитар зашел к мальчику за спину и со всей силы громко хлопнул в ладоши, одновременно заорав: «Бей!!»
Ребенок вздрогнул и оглянулся на санитара.
– Вот. Уже выяснили, что он не глухой. Прекрасно слышит… – удовлетворенно произнес Синицын. – Сейчас мы его разговорим!
Он наклонился к мальчику и стал с ним разговаривать. Ребенок молчал. С каждой секундой санитар распалялся все больше и больше. Наконец, он схватил мальчика за ухо и с силой вывернул его. На лице ребенка появилась гримаса боли, но он не издал ни звука.
– Черт… – санитар растерянно выпрямился. – Похоже, тяжелый случай. Читал про это как-то. Расстройство называется мутизмом.
– Вот вот, – капитан приободрился. – Поступил к нам как беспризорник. И мы не можем выяснить, кто он и откуда. Поэтому отвезите его в детский дом для детей с отклонениями. Там пока побудет. А мы тем временем выясним, кто его родители. Есть зацепки.
– Нет, это не в нашей компетенции… – заартачился Синицын. – Как мы его повезем? Где документы? У нас его не примут. Лучше вы определите пацана в вашу детскую комнату полиции.
– Ты не понял меня, Синицын! – капитан нахмурил брови. – Детская комната? Есть такая! Вон там, по коридору, третья слева. Она просто так называется. Там журнал лежит, куда мы заносим адреса разных малолетних хулиганов. И всё. Как мы его туда запишем? А находиться долго здесь детям не положено. Понял?
– Нет. Мы не обязаны вести его в детский дом! – Синицын явно не хотел связываться с этим делом.
Капитан подошел к нему вплотную, ноздрями втянул воздух. Поморщился.
– Синицын! Ты же не хочешь, чтобы у тебя на работе начальство узнало, что ты нетрезвым ездишь на вызовы? А?
– Не хочу… – пробормотал обескураженный врач.
– Ну, так бери пацана и дуй в детдом. Надеюсь, знаешь куда. А там сообщи, что за ним скоро приедут родители. Милиция их найдет и вызовет. Понял, Синицын?
– Понял…
– Ну, и лады!
– Бумагу какую черканите, капитан! Хоть не с пустыми руками мы пацана пристраивать поедем.
– Сделаю!
Капитан сел за стол, взял лист бумаги, написал несколько строк, шлепнул квадратным штампом и отдал его санитару. Синицын с удовлетворением прочел текст, хмыкнул, кивнул своему помощнику.
– Забирай его! Повезем в детдом. Дорога не близкая, километров 50 пилить.
Когда за врачами и мальчиком закрылась дверь, из коридора вышел лейтенант Востриков.
– Нашел, товарищ капитан! Пробил машину, выскочил адресок. Из Москвы они, живут на Берсеневской набережной. Фамилия родителей – Савельевы. А где пацан?
– Санитары повезли в детский дом. Завтра с утречка сдадим смену, меня подбросишь домой, а потом сгоняешь на своем «Жигуленке» в Москву. По адресу. Магарыч не забудь с этих идиотов родителей взять. Адресок записал?
– Так точно! Бумажка у меня в кармане.
– Ну и славно. Уф… отбоярились.
Вот так я и попал в этот детский дом. Санитары едва уговорили толстую тетку, которая дежурила в ту ночь, тыкали ей в лицо бумажкой от мента, клялись божились, что завтра за мной родители приедут. Я спустя несколько дней узнал, что когда утром Козлов и Востриков поехали с дежурства домой, в их машину на полной скорости врезался самосвал с пьяным водителем. «Жигули» сгорели вместе с полицейскими.
Меня завели в большую комнату, где спали дети, положили на голый матрац. И я вскоре уснул. Только через пару дней заведующая детским домом приказала меня постричь наголо, мне выдали специальную одежду, а мою куда-то дели. Я понимал, что папа и мама никогда не приедут за мной. Я ждал только бабушку Клаву, мать моей мамы. А у папы не было родителей. Однажды на мой вопрос, где же они, мама с серьезным лицом сказала мне, что папа жил в детском доме. Я не понимал, что такое детский дом, спросил маму. Но она прекратила разговор, сказала, что мне лучше не знать. И вот теперь я узнал, что такое детский дом… Так… пора бы мне делать свой ход. Но времени еще много, может, Лена вернется в зал?
Саша сделал очевидный ход, перевел часы. Противник двинулся королем в центр доски, что тоже легко просчитывалось. Вот теперь начиналось самое главное. Юный шахматист бросил взгляд в зрительный зал. Лены на ее привычном месте не было. Саша нервно заерзал на стуле, несколько раз провел ладонью по волосам ото лба до затылка. Журналисты знали – это явный признак волнения Савельева. Еще бы – на кону стояли не только титул гроссмейстера, выход в турнир на первенство мира, но и гарантированные сто пятьдесят тысяч долларов, первый приз соревнования. В пресс-центре кипели страсти, заключались пари на исход партии. Многие авторитеты ставили резюме: атака белых авантюрна и должна заглохнуть. Однако при этом черные должны были делать единственно правильные ходы, пройти по краешку пропасти и не оступиться, не качнуться, не сплоховать. Саша поднял руку, чтобы сделать важнейший ход. Зал замер. Многие видели, что у атаки белых есть две возможности. Какую из них выберет шахматный вундеркинд? В полной тишине было слышно, как скрипит новенький ботинок на ноге противника Савельева, когда тот, сидя на стуле, нервно совершает быстрые покачивания коленом вверх-вниз. Но Саша медленно отвел руку от своих фигур, бросил взгляд в зал и снова задумался…
– Кого они притащили, эти долбаные санитары? Ни документов настоящих, ни имени, ни фамилии! Ты хоть спросила, из какого отделения «Скорой» они? Нет? Ну, так сама бери этого немого к себе домой и воспитывай! Как я его оформлю? Подобрали на улице беспризорника? Подкидыш! Меня за это по головке не погладят! Ты понимаешь?
Заведующая детским домом с полчаса орала на толстую дежурную, принявшую ночью бессловесного ребенка. Рядом с женщиной на стуле сидел Саша и угрюмо смотрел в пол. Дежурная оправдывалась.
– А что мне делать было, Зинаида Васильевна? Выкидывать пацана на улицу? Врачи «Скорой» уверяли, что на следующий день за ним приедут родители. Полиция обещала.
– Где эти родители? Уже четвертый день пошел! Если бы озаботились, спохватились, давно бы отыскали! Или хотя бы заявили в розыск. Если порядочные, нормальные люди. А этот… весь поцарапанный, рубашка порвана. Смотрит волчонком! Явно больной. Может, папаша и мамаша алкоголики. Да не может, а скорее всего! Врачи сказали, что он слышит?
– Да…
– Значит, не глухонемой! Черт его знает, что с ним? Поеду к начальству, докладывать, ставить его к нам на учет. Возни сколько, ты не представляешь! Это тебе не отказники из роддома. Там есть подпись мамаши и всё! А здесь? Звонила в отделение, где писульку врачам дали. Так вот. Те два дежурных, что приняли пацана, на следующее утро погибли в автомобильной аварии. Сгорели в машине. Самосвал с пьяным водителем в них въехал. Откуда они приняли пацана – никто не знает. В журнале не отмечено! Всё, привет! Тут Шерлок Холмс должен искать концы. А какие шерлоки служат у нас в полиции – ты сама знаешь без меня! Тьфу!
Подчиненная растерянно топталась на месте, часто вытирая пот с лица. Она уже сильно жалела, что в ту ночь смилостивилась и уступила врачам.
Боялась, что своенравная Зинаида Васильевна просто выгонит ее с работы. И тогда чем ей, одинокой мамаше, будет кормить двух своих девочек? В этом небольшом городке так тяжело было с работой. Многие уехали в столицу в поисках лучшей доли.
– Значит так, Прохорова! – заведующая встала из-за стола. – Определяем его в младшую группу. К глухонемым. А там видно будет. Может и заговорит потом. Посматривай за ним, чтобы никого не обижал. Или чтобы его не лупили старшие. Поняла?
– Да, Зинаида Васильевна! – в голосе работницы появились нотки радости.
– Всё! Я к начальству поехала.
Директриса вышла из-за стола, обдав Сашу запахом каких-то резких, отвратительных духов. Позже, учуяв этот запах у представительниц прекрасного пола, мальчик отходил подальше от них.
Прохорова взяла мальчика за руку и повела по коридору. Дети из разных комнат с интересом смотрели на новенького. Каждый раз для них это было событием в череде будничных, однообразных дней. Саша еще не знал, что самыми главными событиями были приезды новых потенциальных родителей, которые смотрели на детей и выбирали, кого бы усыновить или удочерить. И самые горькие слезы проливались после их ухода. У Прохоровой каждый раз при этом сжималось сердце, ей хотелось не просто плакать, а рыдать, выть по-волчьи. Настолько горьки были эти детские слезы…
Глава 2-я. Лена
Лена быстро шла по улице со злым выражением на красивом лице. Прохожие останавливались, недоуменно оглядывались на девушку. Два человека спросили, что с ней случилось, но она отворачивалась, ускоряла шаг. Несколько раз она прикладывала правую руку за куртку, и со стороны могло показаться, что у девушки болит сердце. Но это было не так. Лена сжимала рукой свои очки в очень красивой современной оправе, которые лежали во внутреннем кармане. При этом она тихо разговаривала как будто сама с собой, задавала вопросы и отвечала на них.