Глава третья
Гвардейский поручик
Беглый
По тракту из Москвы в Петербург мчался на тройке молодой офицер. Мчался офицер по срочным делам, даже в новогоднюю ночь ехал. Верстах в трех от почтовой станции, что возле села Чудова, ямщик вдруг осадил лошадей. Слез с козел, нагнулся.
– Что там? – крикнул офицер из санок.
– Мальчонка, никак… – ответил ямщик. – Замерз, должно быть. Морозище-то какой!
– Ну, давай его сюда, – сказал офицер и приподнял укрывавшую ноги доху.
Положили мальчонку на дно санок, в теплое место. Отогрелся он, отошел, шевельнулся. Приоткрыл офицер доху.
– Ты кто? – спрашивает.
Молчит найденыш.
– Ты кто? – повторил офицер.
– Митька я, Мышкин, – ответил мальчонка.
– Мышкин! – усмехнулся офицер. – Да как тебя сюда занесло?
– Беглый небось, – ответил за Митьку ямщик. – По всему видать, беглый.
– Н-да… – произнес офицер. – Так что же нам с тобой делать?
– Да что делать! – ответил ямщик. – Сдадим его, ваше благородие, на станции – там разберутся.
Впереди как раз мелькнул огонек. Санки подъезжали к селу Чудову. Соскочил ямщик с козел, отбросил с ног офицера доху.
– Вылазь и ты, беглый, – сказал Митьке.
Офицер пошел на станцию, ямщик замешкался у лошадей, а Митька – раз! – и в сторону.
Вышел офицер со смотрителем станции, а Митьки и след простыл.
– Тут был, – стал оправдываться ямщик. – И куда он девался? Утёк небось, как есть утёк. Шустрый такой, не зря что беглый.
– Бог с ним, ваше благородие, – сказал смотритель. – Много их тут, беглых, шатается.
Двинул офицер ямщика по затылку рукой и опять ушел в дом. Угнал и ямщик лошадей. А Митька в это время сидел за сугробом в придорожной канаве, не зная, как быть. И вдруг видит: подают новую тройку. Вышел офицер, сел в санки. Тогда Митька выпрыгнул из канавы, догнал санки и пристроился сзади на полозьях.
Резво бегут свежие кони, разлетается из-под полозьев снег, взлетают санки на ухабах – только держись! Держится Митька, слететь боится. Под дохой сидеть было тепло, а теперь холодно. Жмется Митька, трет ладошкой щеку, а сам чувствует – замерзает. И не стало у Митьки больше сил сидеть сзади. Покрутился, покрутился и стал пробираться по саночным распоркам к сиденью. Долез, смотрит – офицер спит.
Приподнял тогда Митька край дохи – и шмыг в санки! И сразу стало тепло, хорошо. Свернулся калачиком и заснул. Проснулся Митька оттого, что кто-то тормошит его за плечо. Открыл сонные глаза. Смотрит, над ним стоит офицер.
– Ты как здесь?
Митька все и рассказал. Засмеялся офицер.
– Вот я тебя сейчас властям сдам! – говорит, а у самого на лице улыбка. Понравился, видать, офицеру Митька.
Чувствует Митька, что офицер про власть просто так, чтобы припугнуть, говорит.
Повел офицер Митьку на станцию. Накормил и опять спрашивает:
– Так что же нам с тобой делать?
– Возьми с собой, барин, – произнес Митька.
– С собой! – усмехнулся офицер. – В Питер?
– Возьми, барин! – просит Митька. – Да я тебе всё, что хошь, буду делать. На дудке играть буду!
– На дудке? – переспросил офицер. – Ну разве что на дудке. – И опять улыбнулся.
Ночь была новогодняя. Выпил офицер чарку, потом вторую. В глазах появились веселые огоньки.
Может, если бы не выпил офицер в эту ночь лишнюю рюмку, так бы и остался Митька на большой дороге. Да от вина человек добреет. Взял гвардейский офицер с собой Митьку в Петербург.
В Петербурге
И началась у Митьки новая жизнь. Живет он в самом Петербурге на Невском проспекте, у поручика лейб-гвардии императорского полка Александра Васильевича Вяземского.
Гвардейский поручик Митьке нравился. Молод, весел поручик. Ростом высок, статен, а как наденет парадный мундир – глаз не оторвешь! А главное, Митьку не обижает. И Митька в лепешку готов разбиться, лишь бы угодить поручику. Кофе научился варить. Сапоги чистил так, что они за версту блестели; за табаком бегал, парик расчесывал. Был Митька вроде как денщиком.
А еще Митька бегал на Литейный проспект, к дому генерал-аншефа[4] Федора Петровича Разумовского и там через девку Аглаю передавал для генеральской дочки от гвардейского поручика записочки и приносил ответы. Нравилось это Митьке. И дочка генеральская нравилась. Стройная, белокурая, не то что деревенские девки.
А еще Митька любил, когда поручик про войну рассказывал. Здорово рассказывал! У Митьки даже дух захватывало.
Пробыл Вяземский на войне год. Воевал с турками, к Черному морю ходил, реку Рымник переплывал, на стены турецкой крепости лазил.
Слушает Митька. А самому кажется, что это вовсе не поручик Вяземский, а он, Митька, вплавь через реку Рымник перебирается, лезет на стену турецкой крепости и гонит турка к Черному морю.
– Ну как, пойдешь в солдаты? – спрашивает поручик.
– Пойду, – отвечает Митька.
А вечерами, бывало, собирались у поручика товарищи. В карты начинали играть. Митька и здесь в услужении: вино разливает, пустые бутылки на кухню относит. Потом поручик заставляет Митьку на дудке играть. Играет Митька – все смеются. И Митьке весело. Нравились Митьке поручиковы товарищи. Шумят, кричат, все молодые, шпорами звенят. А потом Митька двери за каждым закрывает и каждый дает Митьке по полкопейки. Проводит Митька гостей – поручика укладывает спать: стянет сапоги, мундир снимет, уложит Вяземского в постель и одеялом еще прикроет.
Останется Митька один. Наденет на себя гвардейский мундир, шпоры прикрепит, шпагу нацепит. Сядет Митька за стол, нальет рюмку вина, поднимет, выпьет.
Эх и жизнь! Нравилась эта жизнь Митьке.
Человека убили
Заспорили как-то поручик Вяземский с драгунским майором Дубасовым, кто важнее: офицер гвардейский или армейский.
– Гвардия есть опора царя и Отечества! – кричал Вяземский. – Гвардии сам Петр Великий положил начало.
– Опора, да не та, – отвечал Дубасов. – Гвардейские офицеры – одно только название, что гвардия. Сидите в Петербурге, на балы ходите. А кто за вас Отечество защищает, кто кровь проливает? Мы, армейские офицеры.
Обозлился Вяземский, полез в драку. Только Дубасов был умнее. Драться не стал, а бросил к ногам поручика перчатку: вызывал Вяземского на дуэль – стреляться.
Узнал Митька о случившемся, думает: «Как так, из-за такого дела – и стреляться? Мало ли на селе мужики спорят. Так ежели из-за каждого спора стреляться, скоро и живых не останется».
Достал поручик ящик с пистолетами, почистил, щелкнул Митьку по носу и поехал за секундантом.
Лег поручик в этот день раньше обычного. Лег и сразу заснул.
А Митьке не спится. «Как это так? – думает. – Завтра стреляться, а он хоть бы хны».
Утром, еще не рассвело, приехал за поручиком секундант.
Оделся поручик, умылся, выбежал на улицу и сел в возок.
– А как же я? – остановил его Митька.
– Что – ты? – говорит поручик. – Сиди дома, вари кофе. Через час буду. – Потом подумал, добавил: – А коли беда случится, поезжай, Митька, в Рязанскую губернию, разыщи поместье Василия Федоровича Вяземского, скажи: мол, так и так. У него и останешься. Понял?
– Понял, – ответил Митька, а самому про это и думать страшно.
И стал Митька ждать поручика. Ждет час, второй, третий. Нет поручика. «Ну, – решил Митька, – убили».
А вечером поручик вернулся. Весел, насвистывает что-то. Бросился Митька к нему.
– Ну как? – спрашивает.
– Что – как?
– Ну, дувель эта самая…
– А, дуэль! – усмехнулся поручик. – Что дуэль… Застрелил я его. Вот и всё. – И щелкнул Митьку опять по носу. – Только утром это еще было.
А у Митьки от этих слов как-то и радость прошла. «Чего стрелялись? – думает. – За что человека убили?»
На войну
Не сошла поручику дуэль с рук.
Про убийство майора Дубасова узнала сама императрица Екатерина Великая. Приказала она разжаловать поручика из гвардейских офицеров и направить в действующую армию.
А в это время как раз война с турками шла. Русские осадили турецкую крепость Измаил.
Под Измаил и послали Вяземского.
И стал он теперь не гвардейский офицер, а просто поручик армейский.
– Плохи наши дела, – сказал поручик Митьке. – Опять на войну. Да нам не привыкать! На войне еще интереснее.
И Митька думает: интереснее. А все же из Петербурга уезжать жаль. Да и не знает Митька, что с ним будет. Говорит поручику:
– А что со мной будет?
– Поедешь, – отвечает Вяземский, – в Рязанскую губернию.
– Вот те раз! – опешил Митька. Смотрит на поручика, чуть не плачет.
Походил, походил, а потом подошел к Вяземскому, говорит:
– А возьми меня, барин, с собой!
– Как – с собой? – удивился поручик.
– На войну, – отвечает Митька.
– На войну?
– На войну.
– Так что ты там будешь делать?
– Турка бить буду, – говорит Митька.
– «Турка»! – расхохотался поручик. А сам подумал: «Может, и взять?»
И вот помчались поручик и Митька через всю Россию на перекладных от Балтийского до самого Черного моря. Менялись тройки, летели версты, проносились сёла и города. Митька сидел важный: Митька на войну ехал.
Измаил
Неприступной считалась турецкая крепость Измаил. Стояла крепость на берегу широкой реки Дунай, и было в ней сорок тысяч солдат и двести пушек. А кроме того, тянулся вокруг Измаила глубокий ров и поднимался высокий вал. И крепостная стена вокруг Измаила тянулась на шесть верст. Никак не могли русские генералы взять турецкую крепость.
И вот прошел слух: под Измаил едет Суворов. И правда, вскоре Суворов прибыл. Прибыл, собрал совет.
– Как поступать будем? – спрашивает.
– Отступать надобно, – заговорили генералы. – Домой, на зимние квартиры.
– «На зимние квартиры»! – передразнил Суворов. – «Домой»! Нет, – сказал. – Русскому солдату дорога домой через Измаил идет. Нет дороги отсель иначе!
И началась под Измаилом новая жизнь. Приказал Суворов насыпать такой же вал, какой шел вокруг крепости, и стал обучать солдат. Днем солдаты учатся ходить в штыковую атаку, а ночью, чтобы турки не видели, заставляет их Суворов на вал лазить. Подбегут солдаты к валу – Суворов кричит:
– Отставить! Негоже, как стадо баранов, бегать! Давай снова!
Так и бегают солдаты то к валу, то назад. А потом, когда научились подходить врассыпную, Суворов стал показывать, как на вал взбираться.
– Тут, – говорит, – лезьте все разом, берите числом, взлетайте на вал в один момент.
Несколько раз Митька бегал смотреть Суворова. А как-то Суворов приметил Митьку и спрашивает:
– Что за солдат?
– Солдат гренадерского Фанагорийского полка! – отчеканил Митька.
– Ай-яй! – удивился Суворов. – Солдат, говоришь?
– Так точно, ваше сиятельство! – ответил Митька. К этому времени Митька уже научился рапорт как следует отдавать.
Посмотрел Суворов на Митьку, подивился, говорит:
– Ну, раз солдат, так другое дело. Солдатам у нас почет. – Снял Суворов свою шляпу и низко Митьке поклонился.
Только дело на этом не кончилось. Вызвал, оказывается, в тот же день Суворов поручика Вяземского и приказал Митьку домой отправить.
Загрустил Митька. Да и поручик привык к мальчику, отпускать не хочется. Тянули они с отъездом. А чтобы Суворову и генералам на глаза не попадаться, сидел Митька больше в палатке, все выходить боялся.
Между тем русская армия подготовилась к бою. Суворов послал к турецкому генералу посла – предложил, чтобы турки сдались. Но генерал ответил: «Раньше небо упадет в Дунай, чем русские возьмут Измаил».
Тогда Суворов отдал приказ начать штурм.
«Вставай, барин!»
В ночь на И декабря 1790 года русские пошли на приступ.
Отдернул Митька полог палатки, стал смотреть. Палатка как раз так стояла, что из нее крепость была видна. Только сейчас была ночь, туман, и Митька ничего не видел. Лишь слышал громыхание пушек и ровный гул солдатских голосов.
А когда наступил рассвет, Митька разглядел, что русские уже прошли ров, поднялись на крепостной вал и по штурмовым лестницам лезли на стену.
Шла стрельба. Над крепостью поднимался дым. На стене, один к одному, словно воробьи на изгороди, сидели турки. А вокруг крепости – и прямо перед собой, и слева, и справа, куда хватал глаз, – видел Митька, как двигалось, как колыхалось и плескалось со всех сторон огромное солдатское море. И казалось Митьке, что это вовсе и не солдаты и Измаил не крепость, а гудит перед ним, перекатывается и воет огромный пчелиный рой.
И вдруг внимание Митьки привлек русский офицер. Опередив других, офицер уже был почти на самой стене. Он ловко карабкался по лестнице, взмахивал шпагой и что-то кричал. Присмотрелся Митька – и вдруг признал Вяземского.
Вот поручик пригнулся, вот снова выпрямился… Вот свалил выстрелом высунувшегося из-за стены турка.
– Ура! – закричал Митька. – Ура!
А поручик уже на стене. Еще никого нет, а Вяземский там. Стоит машет шпагой. Сбило с поручика шляпу, сорвало парик. Развеваются по ветру русые кудри. Отбивается поручик от турок и снова что-то кричит и кричит. И вот Вяземский уже не один, рядом с ним русские солдаты. Прыгают солдаты по ту сторону стены.
И вдруг видит Митька, как поручик хватается за бок. Роняет шпагу… Минуту держится… Потом приседает, неловко поворачивается и падает вниз.
– Барин, барин! – кричит Митька, выбегает из палатки и бросается к крепости.
Подбегает к стене, хватается за штурмовую лестницу.
– Ты куда? Смерти захотел?!
Митька не ответил. Кто-то схватил его за ногу.
– Пусти, дяденька! – Митька выдернул ногу и кошкой полез вверх.
Влез, глянул вниз – и чуть не вскрикнул. Там один на одном, крест-накрест и просто так лежали побитые солдаты: русские, турки – все вместе. А совсем рядом, в узких, запутанных улицах Измаила, шел бой и неслись крики… Страшно стало Митьке; хотел повернуть назад, потом перекрестился, закрыл глаза и прыгнул внутрь крепости.
Крадется Митька у самой стены, смотрит, не видать ли поручика. И вдруг видит: из-под убитого турка торчит знакомый сапог и шпора знакомая. Подбежал Митька, отвалил турецкого солдата, а под солдатом лежит поручик Вяземский.
– Барин, барин! – закричал Митька. – Вставай, барин!
А Вяземский лежит, не шелохнется. Приложил Митька ухо к груди поручика – дышит. Тихо, но дышит. Обрадовался Митька и опять свое.
– Вставай, барин, вставай! – трясет Митька поручика за плечо.
А Вяземский словно и не живой.
Взял тогда Митька поручика за ворот мундира и по земле потащил из крепости. Тяжело мальчишке – в поручике пудов до пяти, – но тащит. Плачет, но тащит. У самых ворот столкнулся Митька с Суворовым.
– Ты как здесь? – удивился Суворов.
– Да я… – начал было Митька и растерялся. Стоит, вытирает слёзы.
Посмотрел Суворов на Митьку, на раненого.
– Поручик Вяземский? – спрашивает.
Митька кивает головой.
– Тот, что крепостную стену первым взял?
Митька опять кивает.
Крикнул Суворов солдат, приказал унести героя. А Митьку подозвал к себе, отодрал за ухо и сказал:
– Беги вон, и чтобы духу твоего тут не было!
Медаль
Два дня и две ночи просидел Митька в санитарной палатке, у постели поручика Вяземского. На третий день поручик пришел в себя, признал Митьку.
А еще через день пожаловал в палатку Суворов.
Узнал Митька Суворова – спрятался. Поручик было привстал.
– Не сметь! Лежать! – крикнул Суворов. Подошел к постели Вяземского. – Герой! – сказал. – Достоин высочайшей награды. – И спрашивает: – А где твой денщик?
– Так я, ваше сиятельство, отправил его в Рязанскую губернию, – отвечает Вяземский.
– Давно?
– Давно.
– Так, – говорит Суворов. – Дельно, хорошо, когда офицер исправен. Похвально. А то ведь вралей у нас – о-о! – сколько развелось.
– Так точно, ваше сиятельство! – гаркнул поручик и думает: «Ну, пронесло!»
А Суворов вдруг как закричит:
– Солдат гренадерского Фанагорийского полка Дмитрий Мышкин, живо ко мне!
Притаился Митька. Не знает, что и делать. А Суворов снова подает команду. Выбежал тогда Митька:
– Слушаю, ваше сиятельство! – и отдает честь.
Улыбнулся Суворов.
– Дельно, – говорит, – дельно! – Потом скомандовал «смирно» и произнес: – За подвиг, подражания достойный, за спасение жизни российского офицера, жалую тебя, солдат гренадерского Фанагорийского полка Дмитрий Мышкин, медалью!
Подошел Суворов к Митьке и приколол медаль.