Вечером в замок пришла мать раненого. Она, с плачем поблагодарила Готфрида за сына и опустилась на колени. Готфрид нахмурился и поднял с земли женщину. Так чтобы никто не видел, он сунул ей пару серебряных монет. У пострадавшего парня была сломана ключица и вряд ли в ближайшее время он смог бы работать.
Женщина улыбнулась сквозь слезы и сказала:
– Возьмите это… – она сунула за наплечник лат Готфрида какую-то бумажку. – Эту молитву мне прислал мой брат, который ушел с крестоносцами в Иерусалим. Если бы он написал мне письмо на ста листах, он не написал бы больше.
Записка легко уместилась между железом лат и прокладкой из войлока. Готфрид забыл о ней сразу же, потому что было слишком много дел и слишком мало времени для молитв.
А дела шли все хуже и хуже… В конце концов Готфрид признался Эрмелинде, в том, что в Берингаре скоро наступит голод.
В замке снова появился старый Йохан Обенау. Эрмелинда ожила… Она стала прежней деятельной женщиной. На ее бледном лице уже не было тени страдания, а темные глаза смотрели твердо и властно. Дела удалось поправить, но долги все равно увеличивались.
Вскоре в замок приехал сын старого друга Йохана Обенау – Август Бибер. Это был сорока пятилетний, полный, спокойный мужчина с водянистыми голубыми глазами. В Дрездене Августа называли «барон-купец» и в этом насмешливом прозвище была большая доля истины. Барон Август Бибер ни разу не участвовал в войнах, предпочитая им торговые операции. Еще поговаривали, что барон является тайным союзником короля Генриха IV, но слух был тихим, а долги знати оборотистому барону огромными. Изощренный ум Августа Бибера мог все. Он мог в считанные дни собрать огромную армию, но она всегда опаздывала к началу боевых действий и в итоге присоединялась к победителю; он мог дать в долг своему злейшему врагу, но тот, как правило, прогорал на запланированной сделке и платил своим недвижимым имуществом, отданным под залог за гроши; он мог выстроить богатую церковь, разорив при этом десяток деревень.
Эрмелинда приняла барона холодно, но именно холодность и даже надменность больше всего понравились толстяку Августу Биберу. Его первым комплиментом владелице Берингара было искреннее слово «королева» и других уже не было. Август Бибер не страдал от недостатка воображения, он просто не мог видеть Эрмелинду другими глазами. Барон был невысок ростом, и когда он смотрел на Эрмелинду, он смотрел на нее снизу вверх.
В сентябре 1097 года Эрмелинда третий раз вышла замуж. Август Бибер был счастлив и на некоторое время переехал из Дрездена в Берингар. К замку тотчас потянулись нити сотен торговых сделок, заговоров и интриг. Штат замка разросся чуть ли не в трое, но, сначала по настоянию Эрмелинды, а потом и уже по своему собственному желанию, барон оставил верного Готфрида начальником гарнизона. Сначала водянистые глаза Августа Бибера посматривали на Готфрида с явным подозрением, но потом взгляд смягчился, правда, так и не став до конца доброжелательным.
Как уже было сказано, барон избегал войн как больших, так и малых, но избежать их полностью было невозможно. Весной 1098 года Берингар обложили войска графа Адольфа Краузе – непримиримого врага Генриха IV, мечтавшего только об одном – повесить короля. За не имением под рукой Его Величества для скорого и справедливого исполнения своего приговора, граф решил заняться его тайным (по его убеждению) приспешником.
Прежде, чем Август Бибер собрал и организовал союзников, Берингар целый месяц жил в осаде. Замок выдержал все обстрелы из тяжелых катапульт и три штурма. Если бы осажденные только оборонялись, замок наверняка пал. Но Готфрид проводил вылазку за вылазкой, а его копье и меч сеяли вокруг страх и панику. Воины охотно слушались своего предводителя, потому что Готфрид умел не только воевать, но и чувствовать пульс войны. Вылазки из замка всегда начинались крайне не вовремя для врага, а заканчивались тем, что озлобленные неудачей рыцари и солдаты графа Краузе, бросались следом за солдатами Готфрида, но налетали на стены и запертые ворота и их потери возрастали едва ли не вдвое.
– Этому малому цены нет! – как-то раз, в постели, сказал своей красавице-жене Август. – Если бы он не стал рыцарем, из него получился бы отличный дровосек, способный одним ударом срубить дуб или повар, который за минуту смог бы нашинковать целую бочку капусты.
Эрмелинда мало говорила о Готфриде и сердце барона (к его удивлению оказавшееся способным к ревности) постепенно успокаивалось. Правда, он потихоньку и тщательно расспросил всех слуг об отношениях Готфрида и Эрмелинды, прежде чем его сердце успокоилось окончательно.
Август Бибер стал выказывать Готфриду дополнительные знаки внимания и утроил его жалование. Несколько раз он предлагал рыцарю сопровождать его в своих деловых поездках в Дрезден, но Готфрид упорно отказывался. Берингар находился в глухом месте, и его оборона всегда должна была быть на высоте.
Летом 1098 года осаду замка сняли окончательно, а Эрмелинда родила девочку. Одна ножка малышки была короче другой, но Эрмелинда восприняла эту ужасную новость спокойно в отличие от всех и даже от мужа.
Август Бибер последними словами ругал графа Адольфа Краузе затеявшего войну в самый неподходящий момент. Барон был убежден, что именно осада замка – грохот обстрелов из катапульт, всеобщее озлобление солдат и страх жителей замка – отразились на внутриутробном развитии маленькой Агнеты. Едва ли не впервые в жизни напившись допьяна, барон дал страшную клятву, отомстить неистовому графу чего бы это ему не стоило.
Между тем Европа стремительно менялась, и причиной этому был Клермонтский собор 1096 года провозгласивший начало крестовых походов в далекий Иерусалим во имя освобождения Гроба Господня. Граф Адольф Краузе потерявший надежду победить не только короля, но даже его мелкого приспешника барона Бибера, ушел в сторону Византии с первым же из отрядов воинов Господних. Август Бибер постарался найти «своего человека», который постоянно будет рядом с графом и рано или поздно позаботится о том, чтобы граф, если он даже дойдет до Иерусалима, там бы навеки и упокоился.
Устроив дела личной мести, барон едва ли не сразу забыл о ней и радостно потирал руки. Судя по блеску его водянистых глаз, его одолевали грандиозные деловые проекты.
– Пришло мое время, дорогая, пришло!.. – заявил он Эрмелинде.
Возбужденная Саксония, Бавария, Тюрингия, Франция, Италия и Англия думали только о крестовых походах. Их подготовка требовала оружия, провианта, фуража и людей.
– Нам нужно перебираться в Дрезден, – пояснил барон.
Эрмелинда спокойно взглянула на оживленного мужа и пожала плечами. Поскольку ответ был неясным, барон повторил свое требование.
– Я никуда не поеду, – ровным голосом сказала Эрмелинда.
Барон попытался выяснить причину отказа, но вдруг натолкнулся не на какую-то конкретную мысль, а на что-то расплывчатое, что можно было бы назвать эмоциональным отторжением самой его идеи.
Разность взглядов в самом прямом смысле этого слова, когда мужской логике противостоит женская эмоциональность, быстро привела к открытой и громкой ссоре. Утром ссора возобновилась и продолжалась до тех пор, пока Эрмелинда не закрылась в спальне.
– Это черт знает что! – заявил барон.
Утром он уехал в Дрезден один.
11.
В течение трех лет барон Август Бибер бывал в Берингаре только наездами. Со временем его визиты становились все короче. Барона больше волновали осада Никеи и взятие Антиохи. В 1099 года пал Иерусалим. Европа неистовствовала от радости. Впрочем, ее внутренние проблемы только притихли, и участие в них умного человека давало ему блестящие перспективы и возможности. Барон Бибер кипел энергией, но именно в Берингаре он не находил ни одного человека способного понять его. Поэтому упоминание черта, когда барон покидал замок, становились все более частыми.
Эрмелинда со временем вскормившая грудью маленькую Агнету, отдалилась от нее, словно видела в маленькой, хромой и некрасивой девочке отражение барона Бибера. Остальные дети тоже сторонились девочки, и она частенько одиноко играла под вязом возле черного входа в кухню. Когда она заболела корью, этого никто не заметил. Девочка провела ночь на улице, под тем же вязом, уснув на лавочке.
Утром на Агнету натолкнулся Готфрид и не слова не говоря, взял девочку к себе. Комната рыцаря, довольно просторная, с камином и двумя узкими и высокими окнами, вдруг показалась рыцарю слишком прохладной, хотя на дворе уже стояла середина мая. Готфрид уложил девочку на свою кровать, сам разжег камин, а затем, едва ли не за шиворот приволок Кифера Тойца. Тойц был немножко пьян после вчерашнего дня рождения толстой поварихи, но, увидев у себя под носом рыцарский кулак, мгновенно протрезвел и взялся за работу.
Агнета выжила, но не покинула комнату Готфрида. Маленькой девочке было слишком одиноко и страшно в замке. При любой попытке отправить ее в детскую комнату (в которой она всегда была одна), Агнета возвращалась и плакала под дверью спальни Готфрида.
Эрмелинда только пожала плечами, узнав о привязанности дочери, но поскольку это был верный Готфрид, она согласилась, чтобы девочка какое-то время пожила вместе с ним. Это «время» превратилось в шесть лет, но даже потом Агнета ежедневно заглядывала в комнату «дяди Готфрида» и не стеснялась наводить там порядок, если прислуга плохо выполняла свою работу.
Старшая дочь Эрмелинды Идан вышла замуж за французского графа Эдье в 1101 году и уехала в Париж. Крайне редкие письма от нее были короткими и рассказывали скорее о делах ее мужа, французской погоде и королевском дворе, но не о ней самой.
Средний сын Герард ушел в крестовый поход в 1103 году и уже через три месяца погиб в бою под далекой Эдессой. Младший Астор ушел вслед за братом на три года позже, и от него не было вестей.
Эрмелинда погрустнела… Она отчаянно скучала по детям, но двое были далеки, а третий уже никогда не вернется в замок. Эрмелинда плакала по ночам, и жизнь казалась ей пустой и лишенной смысла. Возраст хозяйки Берингара уже перевалил за сорок, и иногда она с грустью рассматривала в зеркале свое отражение.
В 1105 году из далекого Иерусалима вернулся некий рыцарь Андрэ Нижу. Плохо одетый, с горящими глазами фанатика, он долго бродил по Дрездену, разыскивая барона Бибера. Он нашел его на одном из приемов саксонского курфюрста и с бешенным криком «За графа Адольфа Краузе!», ударил его ножом в спину. Барон умер, не приходя в сознание, на следующий день.
Эрмелинда исполнила долг жены и увезла тело мужа в Берингар. Став в очередной раз вдовой, Эрмелинда сказочно разбогатела, потому что дела барона шли настолько превосходно, что каждый третий саксонец считал его своим личным врагом. Смерть барона решила многие проблемы, Эрмелинда не страдала алчностью и многие должники барона Бибера если и не вздохнули с облегчением, то, по крайней мере, получили и передышку в выплатах, и снижение по процентам.
Эрмелинду ждали в Дрездене – ведь ей было всего сорок три и она была баснословно богата! – но женщина осталась в Берингаре. Она ждала писем от Идан и Астора и сама вела хозяйственные дела замка. Ее мир был упорядочен, чист и светел. Правда, в нем почти не было места для младшей дочери Агнет.
Что касается Готфрида, то верный страж Берингара всегда был рядом со своей хозяйкой. Когда та принимала гостей в зале, он – в полном вооружении и латах – снова стоял рядом с пустующим троном ее мужа. Фигура рыцаря остужала горячие головы. Она делала несуразные требования более реальными, а часто и просто малозначительными и успокаивала слабых, ищущих поддержки у влиятельной госпожи.
Эрмелинда по-прежнему была красива и ее спокойная, изящная красота могла покорить кого угодно…
12.
Племянника графа Константина Асколонского звали Адалбречт, что в переводе со старонемецкого означало «яркое благородство» и ему было всего девятнадцать лет. Почти мальчик на вид, он был удивительно красив и едва ли не по-детски нежен благодаря этой красоте. Он и его мать Грета Харман были вынуждены покинуть Святую землю по очень простой причине – граф Аскалонский нашел новую жену и та вела в его замке так, словно Грета – троюродная сестра графа по материнской линии! – была ее служанкой. Правда, ходили и другие слухи, что юный Адал, принятый в личный отряд графа, проявил трусость в бою, а его стремление к сладострастию было едва ли не болезненным влечением. Но это были только слухи. Едва взглянув в лицо Адалбречта, Эрмелинда верила только ему и его матери.
Гости задержались в замке Берингар сначала на неделю, а через две Адалбретч провел ночь в спальне Эрмелинды. Сорокапятилетняя женщина влюбилась в молодого человека со всей страстью и неистовством, на которую была еще способна ее природа. Ее любовь была похожа на неутолимую жажду. Сам Адал принимал все как должное.
Первой о свадьбе заговорила Грета Харман. Адал пожал плечами. Эрмелинда, оставшись с Гретой одна, сначала покраснела до кончиков волос, но, справившись с собой, она гордо вскинула голову и сказала, что согласна на все и любит Адала всей душой.
Осенью 1107 года Эрмелинда вышла замуж четвертый раз. Но счастье оказалось коротким. Адал оказался настолько любвеобильным, что не брезговал девушками с кухни, и деревенскими простушками, привозящими в замок свежее молоко. Почти каждый месяц он на неделю уезжал в Дрезден и слухи о его похождениях шли волна за волной. Любовь Адала к деньгам оказалась не меньшей, а траты на подарки многочисленным возлюбленным огромными.
Эрмелинда ревновала своего ветреного супруга, но каждый раз прощала его, тем более что Грета Харман, успевшая стать ее верной подругой, была постоянно рядом с ней. Многочисленная прислуга Берингара и родня Эрмелинды была бессильна помочь ей. Эрмелинда могла выгнать из замка любого слугу, сказавшего дурное слово об Адале, и безвозвратно рвала родственные связи. Даже старый, восьмидесятилетний Йохан Обенау решившийся поговорить начистоту со своей племянницей после краткого разговора с ней, больше не показывался в замке, а через полгода Эрмелинда не приехала на его похороны.
Только два человека в замке могли безбоязненно посмеиваться над Адалом и говорить о нем все, что думают. Это были Готфрид и Агнета. Готфрид был честен от природы и не знал страха, а десятилетняя девчонка оказалась не по годам умной и наблюдательной.
Эрмелинда избегала дочери и своего верного рыцаря. Грета Харман, растолстевшая за два года жизни в замке Берингар как мышь на дармовой крупе, не смогла сделать большего. Если она принималась говорить об Агнете или Готфриде, Эрмелинда опускала голову и ничего не говорила в ответ. Это был дурной признак и, опасаясь гнева владелицы Берингара, Грета замолкала.
Жизнь в замке снова изменилась. Но, став более яркой, она не стала более живой. Эмоциональный мир Эрмелинды был переполнен, но если рядом не было Адала, все вокруг вдруг пугало ее своей серостью и пустотой. Чтобы не отпускать мужа в Дрезден, она попробовала устраивать пышные приемы в замке, но родственные отношения были уже испорчены, а многочисленные должники не прибавляли веселья в Берингаре.
Тогда Эрмелинда заговорила о путешествии в Святую землю. Грета ужаснулась и принялась рассказывать ей о диких болгарах, византийцах и арабах.
– Но разве смерть обходит кого-нибудь стороной? – Эрмелинда нашла в себе силы улыбнуться.