Разбойники помолчали еще немного, а потом молодой спросил у пожилого:
– Ты откуда вообще тут взялся?
– Мы решили: один человек может не суметь принести жертву. Надо помочь. Помочь тебе должен я, потому что я проиграл.
Антошин понял: это – конец. Он не найдет молодильные яблоки. Он не узнает тайну бессмертия. Он никогда не вернется в свое время. Он никогда не увидит сына. Бороться с миром, в котором проигравший радостно помогает победителю, невозможно.
– Для того чтобы принести жертву, нужен жрец, – сказал пожилой.
Молодой переспросил:
– Жрец?
– Да, жрец. – Пожилой говорил медленно, словно не привык произносить сразу так много слов. – Тот, кто приносит жертву, – жрец. Поэтому он так и называется.
Эти слова явно взволновали квадратного человека.
Он поднялся, несколько раз кругами обошел лежащего Антошина, потом произнес:
– Люди леса живут по своим законам. Гордый человек – мой подарок Боровому. Боровой страшный. Боровой злой. Мой подарок усмирит его, обрадует. Тогда, может, и не понадобится никакой жрец.
«Точно: Боровой – это людоед! Нет сомнений…» – понял Антошин. Он поднял глаза на пожилого и заорал:
– Ты – старый идиот! Ну почему ты ударил меня, а не его? Почему ты не добил его, когда он валялся тут, среди леса? Почему? Ты мог бы убить его, а потом отвести меня, куда ты там хотел, чтобы омолодиться. Ну почему, почему ты так не сделал?!
Оба разбойника смотрели на Антошина удивленно.
– Гордый человек умеет разговаривать… – печально вздохнул молодой.
– На нашем языке… – подтвердил пожилой.
Они помолчали, и пожилой заметил:
– А ведь он инородец. Инородец – немой, а этот разговаривает.
– Почему думаешь, что инородец? – спросил молодой явно без любопытства.
Пожилой ответил:
– Только инородец может предложить проигравшему напасть на победителя… Инородец, который совсем не знает, как надо жить.
– Дикие люди. Нам никогда не понять законы инородцев, – подытожил молодой и спросил: – Боровому нужен живой человек или мертвый, как ты думаешь?
Пожилой задумался.
Антошин замер.
Пожилой думал, казалось, вечность, потом сказал:
– Живой лучше мертвого. Это закон.
Значит, часы его жизни хоть и ненадолго, но продлятся.
Разбойники подняли Антошина, привязали к дереву.
– Ты не боишься звать нечистую силу? – спросил пожилой. – Может быть, сначала ты попросишь прощения у наших богов?
Этот вопрос снова заставил молодого разбойника занервничать. Он вскочил, начал ходить туда-сюда, даже сорвал несколько ягод земляники и съел их, отчего губы его стали красными, словно у вурдалака.
Наконец он подошел к пожилому и начал говорить, почему-то не поднимая глаз:
– Я скажу тебе, зачем мне нужен Боровой. Только тебе скажу. Я не верю нашим богам: они не помогают мне. А Боровому верю. И он мне поможет. И сейчас. И после смерти. Пусть он страшный, огромный, злой. Но он – хозяин леса. А я – часть леса. И потому он пособит мне. Мы – лесные люди. Значит, всякая сила, которая живет с нами в лесу, – чистая.
Пожилой выдохнул:
– Ты – победитель, значит, ты прав. А тебе известно, как нужно призывать Борового, чтобы он пришел и принял жертву?
Молодой не ответил. Снова зашагал, еще съел земляники, потом подошел к огромному дубу, обнял его и закричал:
– Боровой! Хозяин леса! Я привел тебе гордого человека! Возьми его, Боровой! Он – твой! Я не боюсь тебя, Боровой! Ты – мой хозяин! Ты – хозяин леса, а я часть его! Ты – властелин деревьев, а я – одно из них! Приди! Возьми гордого человека! Ты – хозяин леса, а я – часть его, – повторял молодой. – Приди!
– Ты – властелин деревьев, а я – одно из них, – вторил ему пожилой. – Приди!
Вдруг среди деревьев Антошин заметил человеческую фигуру. Он присмотрелся…
Не может быть!
Сквозь листву, осторожно отводя ветки, к Антошину приближалась абсолютно обнаженная женщина.
Но потрясло полковника не то, что она была обнажена, – в этой стране он уже был готов к чему угодно, – и даже не то, что она была очень хороша собой.
Невероятным… Да что там невероятным! Просто невозможным казалось то, что женщина эта, как два листа на дереве, была похожа на…
Нет! Не может этого быть! Бред! Чушь!
Видение… Это видение, точно! Конечно, видение… Мираж! Несомненно, несомненно – мираж! Почему в пустыне могут быть миражи, а здесь – нет?
Но она была такая реальная, такая близкая, такая…
Ирэна!
«Так, спокойно, полковник. Еще раз войди в ум. Немедленно и навсегда».
Антошин пытался сосредоточиться.
«Ирэны нет и быть не может. Нигде! Даже здесь, в этом странном мире, ее быть не может!
Ее сбил пьяный водитель несколько веков тому назад. Или вперед? Не важно.
Она умерла. Погибла. Она всегда неосторожно переходила улицу, а тут – пьяный водитель.
Она лежала в гробу, словно спала.
Сын все спрашивал у тебя, полковник: «Где мама?» И ты не знал, что ему ответить.
Ирэны не было. Физически ее не существовало. Хотя, безусловно, ты все время думал о ней. Память об Ирэне стала частью тебя.
Но при чем тут память? Физически ее быть не может. Не может!
Или ты думаешь, что, умирая ТАМ, приходят СЮДА?
Это уже не мистика, полковник Антошин, это просто бред. Бред человека, который никак не может взять себя в руки».
…Ирэна шла сквозь листву.
Мираж. Видение. Невозможность. Нереальность. Фантастика. Не мистика, а бред.
Но – черт возьми! – Ирэна шла сквозь листву.
Антошин заметил шрам у нее под грудью. Маленький шрам, полученный ею в детстве… Шрам, который Антошин так любил целовать.
У Николая Васильевича Антошина был сын. У сына, разумеется, была мама.
У Николая Васильевича Антошина была жена. Одна. Любимая. Так случается: одна любовь – и на всю жизнь.
Когда полковник увидел ее впервые, он взмолился:
«Боже, сделай так, чтобы я прошел мимо нее! Именно из-за таких женщин мужчины сходят с ума, бросают профессию, кончают с собой. Из-за таких».
Но Бог никогда не помогает влюбленным избежать любви.
Понять, а тем более описать, за что мужчина полюбил женщину, – невозможно. Вдруг – всегда вдруг, не подготовишься! – появляется женщина, которая перекрывает собой весь мир. Какие еще подробности нужно описывать?
Их роман длился четыре года. Четыре года вместе с Антошиным жила женщина, при взгляде на которую у него начинало бешено колотиться сердце, а во рту становилось так сухо, словно накануне он страшно напился.
Николай Васильевич Антошин – солдат, для которого опасность была смыслом существования, – вдруг начал бояться.
Он боялся только одного: что однажды Ирэна испарится из его жизни. Потерять Ирэну – это было куда хуже, чем потерять жизнь. Потерять Ирэну означало потерять смысл жизни.
И когда Ирэна сказала, что беременна, Антошин обрадовался невероятно. И не только тому, что у него родится сын (а в этом полковник был абсолютно убежден), но, главное, он понял: теперь-то эта женщина навсегда останется рядом с ним.
Она погибла, когда их сыну было два года.
После нее у Антошина не было любимых женщин. Нет, дамы всякие, конечно, появлялись: красивые, умные, великолепные, несчастные, одинокие, сумасшедшие – разные.
Только вот такой, при взгляде на которую сердце начинало бы бешено колотиться, больше не возникло в его жизни.
И вот теперь через лес к нему шла Ирэна, улыбаясь Антошину своей удивительной улыбкой. Улыбкой, которую полковник никогда не забывал, абсолютно точно зная, что больше ее не увидит.
Антошину вдруг стало неловко за Ирэну, ведь сейчас разбойники увидят ее обнаженной…
Занятые своей странной молитвой, разбойники заметили Ирэну, лишь когда та подошла совсем близко.
Ужас сковал их.
Несколько секунд – Антошину показалось: вечность – они стояли прижавшись друг к другу, не в силах сдвинуться с места. Потом медленно, не сводя с Ирэны глаз, спиной двинулись в лесную чащу, повторяя шепотом одно странное слово:
– Боровуха! Боровуха!
Когда лес уже почти скрыл их, они развернулись и опрометью бросились бежать. Долго еще в птичий гомон леса врывался треск сломанных веток.
Кто такая Боровуха? При чем тут Ирэна?
Черт возьми, но ошибки быть не могло! Перед полковником стояла его жена, улыбаясь так, словно ее вовсе не удивляет их невероятная, совершенно невозможная встреча.
Она пришла, чтобы спасти его. Она ведь так его любила! Почувствовала, что ему грозит смертельная опасность, и пришла.
Его ведь предупреждали: здесь может случиться что угодно.
А почему, собственно, это «что угодно» должно быть только плохим?
5
Ирэна начала распутывать веревки, которыми был связан полковник. Она распутывала их не как мираж, а как обыкновенная женщина, орудуя то ногтями, то зубами.
Боровуха? А что может значить это слово? Волшебница? Ведьма? А может, это вообще не имя никакое, а ругательство?
А что? Боровуха! Вполне годится для ругательства. Надо запомнить.
Но какая же она Боровуха… Нет, у нее всегда было иное имя.
Антошин внимательно и без смущения разглядывал свою спасительницу. Никаких сомнений – это была Ирэна: ее длинная шея, маленькая грудь, длинные, чуть полноватые ноги. И шрам под грудью. Тот самый.
Что-то, правда, смущало, но вот что именно – Антошин не мог понять. Да и вообще трудно предаваться размышлениям, когда тебя сначала едва не отдали в жертву, а потом, вместо этого кошмара, к тебе пришла женщина, которая – ты был в этом уверен! – потеряна для тебя навсегда.
Как только освободились руки, Антошин дотронулся до Ирэны. Она была теплая, близкая, живая.
Ирэна улыбнулась.
– Почему ты молчишь? – спросил полковник, помогая женщине развязывать веревки на ногах.
Ирэна не говорила. Только улыбалась такой знакомой, такой родной улыбкой.
Черт возьми, это была ее улыбка! Антошин не спутал бы ее ни с какой другой.
Полковнику ужасно захотелось услышать голос любимой, но Ирэна, кажется, не собиралась разговаривать вовсе.
Наконец Антошин был свободен.
Он взял женщину за руки и снова спросил:
– Ну почему, почему ты молчишь?
Ирэна смотрела на него влюбленными глазами – так, как она смотрела всегда. Этот обезоруживающий взгляд нельзя было спутать ни с чьим иным. Вообще женщины боятся смотреть так откровенно на своих возлюбленных. Ирэна не боялась.
– Скажи хоть словечко! – взмолился Антошин.
Женщина молча взяла его руки и его руками обняла, обвила себя.
Антошин почувствовал давнее, никогда не забываемое тепло.
Это была Ирэна. Его Ирэна.
По-прежнему улыбаясь, женщина вывела полковника на поляну.
Солнце стояло высоко. Его лучи ударяли о листья деревьев и разбивались на маленькие огоньки. Было ясно, что там, над кронами деревьев, должна стоять удушающая жара, но здесь, на небольшой полянке, было даже прохладно и весело от прыгающих золотых лучиков.
Ирэна легла на траву.
– Ну почему ты молчишь?! – почти уже закричал полковник.
Вместо ответа Ирэна чуть привстала и взяла его за руку.
Сердце выскакивало из горла. Во рту – Сахара. Ладони предательски увлажнились.
Антошин смотрел на свою Ирэну сверху вниз.
Ирэна обняла его, прижалась.
И не было уже ни сомнений, ни мыслей.
Прыгнув в эту странную страну, он снова нашел женщину, о возвращении которой даже не мечтал.
Антошин погладил Ирэну по волосам, посмотрел в ее – конечно же ее! – глаза.
– Ну скажи, скажи мне хоть что-нибудь! – взмолился он.
Ирэна молчала. Улыбалась и молчала.
И тут раздался незнакомый мужской голос:
– Ну что ж это такое! Опять ты за свое!
Ирэна вскочила и мгновенно растворилась в чаще леса.
Перед Антошиным стоял огромный толстый бородатый мужик в зеленом кафтане и зеленой шапке.
– Меня ж звали – не тебя! – крикнул мужик в глубь леса. – Чего ж ты-то примчалась? Я тебе сколько раз говорил: будешь с первым встречным вести себя неприлично – выгоню из леса. Даром, что жена! Выгоню!
Неужели это и есть тот самый страшный и таинственный Боровой, которого звали разбойники? Людоед Боровой, которому его хотели принести в жертву?
А почему он называет Ирэну своей женой?
Или все-таки… Обман? Такой жестокий, ужасный обман? Мираж? Видение?
Но она же была рядом? Ирэна! Он чувствовал ее! Не может быть ошибки!
Полковник покосился на Борового.
Он действительно был огромен, но при этом совсем не казался страшным. Из-под густых черных бровей на мир смотрели глаза пожилого уставшего человека.
– Куда пошла-то?! – крикнул Боровой в чащу леса.
И тотчас оттуда вышла красивая молодая женщина с длинными белыми волосами. На ней был яркий зеленый сарафан, украшенный ожерельем из орехов и листьев.
– Да ладно, муженек, ты не злись… – вздохнула она. – Это ж я так – от тоски. Вижу: человек. Смотрю: женщину свою страсть как любил. Ну, я ею и прикинулась.
Это был чужой голос. Не Ирэны. Да и сама красавица больше не напоминала погибшую жену полковника.
Боровой посмотрел на Антошина:
– Любил, что ли, женщину свою?
– Да, – буркнул ошалевший Антошин.
– Куда дел женщину?
– Погибла.
– Не уберег, значит. – Боровой присел на корточки, загородив собой весь белый свет. – Ну, если любил, неужто не понял: женщина – это ж не только тело, правильно? Что ж ты неосторожный-то такой? Всяк знает: Боровуха – ну, жена моя то есть – может прикидываться женой путника. Ты – путник?
– Угу.
– Вот я и говорю. Идешь-то издалека?
– Да.
– Ну, так что ж ты, путник, идущий издалека, не знаешь разве, если б у вас тут с Боровухой моей любовь случилась, ты бы тут же и помер, к возлюбленной своей отправился, в Вырий. Спасибо, я подоспел.
«Куда?» – хотел спросить Антошин, но решил лишних вопросов не задавать. И так в себя он приходил с трудом.
– Я просто пошутить хотела… – начала было Боровуха.
– Цыц! – прикрикнул на нее Боровой. – Знаю я твои шутки. Из-за тебя меня люди бояться стали. А ты – тоже… – Он махнул на Антошина своей огромной рукой. – Любимая женщина – она ж светиться должна изнутри… А эта? Срам один. Да и родинок на ней нет. Ты что, не заметил, что на ней нет родинок? – с некоторым удивлением спросил Боровой. – Родинки – человеческие метки, у моей их быть не может.
«Вот что меня смущало! – понял Антошин, тут же вспомнив родинки своей возлюбленной. – У нее родимых пятен нет! Ну и мир тут у них! Ну и законы! Главное, с ума не сойти…»
Боровой встал, подошел к Боровухе:
– Слышишь ты, жена, эти свои глупые игрища-то брось! Дубом Перуновым клянусь: выгоню из леса-то! Куда это годится, чтобы хозяина леса люди боялись?
«Нормальный вроде человек, – подумал Антошин. – Или не человек? Но все равно – нормальный. Зря разбойники пугали: он не злой совсем. И не людоед. Уставший он. Злые люди редко бывают уставшими».
Боровой снова повернулся к полковнику:
– Твоя-то не чудила?
– Нет.
– Повезло… А идешь-то куда?
«Действительно, – подумал Антошин, поднимаясь, – куда я иду? Ах да – за молодильными яблоками я иду. Вот куда. Что-то там про бессмертие узнавать».
– Молодильные яблоки ищу.
Боровуха захохотала так, что сидящая на ветке маленькая птичка в ужасе взлетела к самым небесам.
Боровой строго цыкнул на жену. Ее смех тут же оборвался.
Боровой спросил без тени иронии:
– Бессмертием интересуешься?
– Да вроде… Вы не знаете случайно, где молодильные яблоки отыскать можно?
И снова захохотала Боровуха. И снова взглядом своим оборвал ее смех Боровой.
Сказал, обращаясь к Антошину:
– Я перед тобой вроде как виноват… Ну, из-за жены моей, шутницы… Помочь бы тебе очень хотел… Но где молодильные яблоки искать – не ведаю.
– А кто ведает?
– Ведьмы… Ведьмы потому и ведьмы, что ведают. Ты, путник, видать, очень издалека идешь и наших законов не знаешь. А у нас тут все просто: Боровой лесом командует, Водяной – водой, ведьмы – ведают, жены – чудят… У вас не так, что ли?
Антошин задумался и ответил:
– У нас не так.
– Плохо у вас тогда. Потому что где порядка нет, там беспорядок. Вот с молодильными яблоками беспорядок и получился. Раньше они на острове Буяне росли, а как остров-то утонул – где искать? То-то и оно… Только ведьмы знают.
– А ведьму как найти?
И снова его вопрос вызвал взрыв хохота у Боровухи.