Мы шли уже около двух часов, а я всё ещё боялся остановиться. Собаки бросали на меня всё более умоляющие взгляды, а Душка всё чаще дёргал меня за ухо и всё сильнее тёр живот.
Наконец я решил, что мы достаточно далеко отошли от Тулузы и можем теперь не бояться полицейского.
Войдя в первую попавшуюся булочную, я попросил отвесить полтора фунта хлеба.
– Вот хороший хлеб, здесь ровно два фунта, – сказала булочница. – Для вашего зверинца это немного. Их надо накормить, бедных зверюшек!
Конечно, для нас это было немного, но если бы я купил два фунта, то от моих денег ничего не осталось бы на завтра. Быстро сделав в уме подсчёт, я сказал булочнице, что мне вполне достаточно полутора фунтов хлеба и я прошу её не отрезать мне больше.
– Хорошо, хорошо, – ответила она.
От чудесного шестифунтового хлеба, который мы прекрасно съели бы целиком, она отрезала требуемое мной количество и положила его на весы, слегка подтолкнув их.
– Здесь на два сантима больше, – заметила она и бросила в ящик мои деньги.
Я нередко встречал людей, которые не брали сдачу мелкими деньгами, говоря, что они им не нужны. Но для меня эти два сантима имели огромное значение, и я ни за что бы от них не отказался.
Однако я не посмел потребовать их обратно и молча вышел из булочной. Собаки, увидя хлеб, радостно запрыгали, а Душка повизгивал и дёргал меня за волосы. Мы не пошли далеко.
У первого попавшегося по дороге дерева я прислонил арфу к стволу и растянулся на траве. Собаки уселись передо мной: Капи – посередине, Дольче – с одной стороны, Зербино – с другой. Только Душка, менее утомлённый, чем все, стоял, готовясь стянуть тот кусок, который ему понравится.
Разделить краюху хлеба было делом нелёгким. Я разрезал её на пять по возможности равных частей и раздавал их маленькими ломтиками. Каждый по очереди получал свой кусок. Душка, которому требовалось меньше, чем нам, быстро насытился. Тогда я спрятал три куска из его доли в мешок, решив отдать их позже собакам.
После небольшого отдыха я дал сигнал к отправлению. Теперь нам во что бы то ни стало нужно было заработать на еду для следующего дня.
Приблизительно через час мы пришли в деревушку, которая казалась вполне подходящей для выполнения моих планов.
Я одел своих артистов для представления, и мы в полном порядке вошли в деревню. К несчастью, с нами не было Виталиса с флейтой. Обычно его представительная фигура привлекала к себе все взгляды. Я был мал, худ, и на моём лице отражались беспокойство и неуверенность.
Во время нашего шествия я смотрел по сторонам, желая видеть, какое впечатление мы производим. Увы, люди смотрели на нас, но за нами никто не последовал.
Придя на небольшую площадь, посреди которой находился фонтан, осенённый тенью платанов, я взял арфу и заиграл вальс. Музыка была весёлая, пальцы мои легко бегали по струнам, но на сердце было тяжело и нерадостно.
Я приказал Зербино и Дольче протанцевать вальс. Они послушно принялись кружиться в такт.
Несколько женщин вязали и разговаривали между собой, сидя у порогов своих жилищ, но никто из них не двинулся, чтобы подойти к нам. Я продолжал играть, Зербино и Дольче продолжали танцевать.
Вдруг один маленький ребёнок, такой крошечный, что он едва мог ходить, отошёл от своего дома и направился к нам. Я стал играть тише, чтобы не напугать, а, наоборот, привлечь его.
Протянув ручки и покачиваясь, ребёнок медленно приближался. Через несколько шагов он очутился возле нас. Его мать подняла голову и с испугом увидела, что его нет рядом. Но вместо того чтобы подбежать к нему, на что я надеялся, она позвала его, и малыш послушно вернулся обратно.
Быть может, местные жители не любят танцев? Я приказал Зербино и Дольче лечь и запел мою неаполитанскую песенку. Никогда, вероятно, я не исполнял её с таким старанием.
Я начал петь второй куплет, когда заметил человека в куртке и фетровой шляпе, который быстрыми шагами направлялся к нам.
Наконец-то! Я запел с ещё большим одушевлением.
– Эй, – закричал он, – что ты тут делаешь, негодяй?
Я замолчал, ошеломлённый таким обращением.
– Ответишь ли ты мне, наконец? – заорал он.
– Пою, сударь.
– А есть у тебя разрешение петь на площади нашего округа?
– Нет, сударь.
– Тогда уходи прочь, пока я не забрал тебя.
– Но, сударь…
– Изволь называть меня сельским стражником и убирайся вон, скверный попрошайка!
Сельский стражник! На опыте моего хозяина я уже знал, что нельзя противоречить ни полицейским, ни сельским стражникам.
Я круто повернулся и быстро пошёл по той дороге, откуда пришёл. Попрошайка! Это неверно: я не просил милостыни. Я пел, танцевал – зарабатывал свой хлеб. Разве я делал что-нибудь дурное?
Через пять минут я уже вышел из этой малогостеприимной, но хорошо охраняемой деревни. Собаки бежали за мной, печально опустив головы, понимая, очевидно, что нас постигла неудача.
– Теперь придётся ночевать под открытым небом и без ужина, – обратился я к ним.
При упоминании об ужине раздалось общее ворчание. Я показал им оставшиеся у меня деньги.
– Вот всё, что у меня осталось. Если мы истратим эти деньги сегодня вечером, нам не на что будет поесть завтра утром. А так как сегодня мы уже ели, благоразумнее подумать о завтрашнем дне. – И я положил деньги обратно в карман.
Капи и Дольче молча наклонили головы, но Зербино, который был не очень послушным, продолжал ворчать.
Решив таким образом вопрос о еде, я должен был теперь позаботиться о ночлеге. К счастью, погода стояла прекрасная, и спать под открытым небом было даже приятно. Надо только найти такое место, где бы можно было спрятаться от волков, если они водятся в этой местности, и от сельских стражников. Последних я боялся гораздо больше, чем волков.
Дорога тянулась бесконечно. Последние лучи заходящего солнца исчезли, а мы всё ещё не находили ночлега.
Теперь мы шли в большом лесу, который там и сям перемежался прогалинами. Посреди этих прогалин возвышались гранитные глыбы. Место было печальное и заброшенное, но я подумал, что эти глыбы гранита могут послужить нам на пользу и защитить от ночного холода. Свернув с дороги, я стал пробираться среди камней. Вскоре я увидел большую гранитную глыбу, образующую как бы пещеру. Ветер нанёс туда много сухих сосновых игл. Ни о чём лучшем мы не могли и мечтать. У нас была постель, где мы могли растянуться, и крыша, которая нас укрывала. Не хватало только куска хлеба на ужин. Но об этом следовало забыть.
Прежде чем лечь, я приказал Капи сторожить нас. И верный пёс остался снаружи, на посту часового. Я мог спать совершенно спокойно: Капи предупредит, если кто-нибудь подойдёт к нам близко.
Я завернул в свою куртку Душку и растянулся на ложе из сухих игл; Зербино и Дольче свернулись у моих ног. Но заснуть я не мог: беспокойство моё было сильнее усталости.
Первый день нашего путешествия был весьма неудачен. Каков-то будет завтрашний? У меня оставалось всего-навсего три су. Как я прокормлю животных и себя, если не смогу давать представления? Намордники, разрешение петь, откуда я их возьму? Неужели нам придётся умереть с голоду где-нибудь в лесу, под кустом?
Размышляя обо всём этом, я смотрел на звёзды, которые сверкали в тёмном небе. Стояла полная тишина: ни шелеста листьев, ни крика птиц, ни скрипа повозки на дороге. Как я был одинок и заброшен! Глаза мои наполнились слезами, и я горько заплакал. Милая матушка Барберен! Бедный Виталис!
Вдруг я почувствовал на своих волосах лёгкое дыхание, влажный и тёплый язык лизнул меня в лицо. Это был Капи. Услыхав, что я плачу, он пришёл утешить меня. Тогда я крепко поцеловал его мордочку. Он жалобно заскулил, и мне показалось, что он плачет вместе со мной.
Глава X
Плавучий домик
Когда я проснулся, было уже поздно. Птицы щебетали в листве. Где-то вдали звонил церковный колокол. Солнце высоко стояло в небе. Его горячие, живительные лучи согревали и тело и Душу.
Быстро приведя себя в порядок, мы направились в ту сторону, откуда слышались звуки колокола. Там находилась деревня, там несомненно была и булочная. Когда ложишься спать без обеда и ужина, голод даёт о себе знать спозаранку. Я решил: истрачу последние деньги, а там видно будет.
Мне не пришлось спрашивать, где находится булочная. Моё обоняние стало почти таким же тонким, как у собак, и я издали почувствовал вкусный запах горячего хлеба. Завтрак мы съели мгновенно, так как каждому досталось только по очень маленькому кусочку. Ведь на наши деньги мы не могли купить даже одного фунта хлеба.
Теперь нужно было подумать о заработке. Я пошёл по деревне в поисках подходящего места для представления, приглядываясь к людям, стараясь угадать, как они отнесутся к нам.
Я не собирался устраивать представление тотчас же: было слишком рано; но я хотел подыскать удобную площадку и вернуться сюда среди дня. Я был всецело поглощён этой мыслью, как вдруг услышал позади себя громкий крик. Быстро обернувшись, я увидел, что Зербино удирает от какой-то старухи. Воспользовавшись тем, что я не обращал на него внимания, он вбежал в чужой дом и стащил кусок мяса.
– Держите вора! – кричала старуха. – Держите его, держите их всех!
Чувствуя себя в известной мере виновным за поступок моей собаки, я бросился бежать. Что я буду делать, если старуха потребует от меня деньги за украденное мясо? Платить мне нечем, и меня могут задержать. Капи и Дольче не отставали от меня, а Душка, сидевший на моём плече, крепко вцепился мне в шею, чтобы не упасть. Нас, вероятно, не догнали бы, но могли остановить идущие навстречу люди. К счастью, на нашем пути попалась поперечная уличка. Я кинулся туда, и мы помчались со всех ног, пока не очутились в открытом поле. Я остановился только тогда, когда мне уже нечем было дышать. Мы пробежали не меньше двух километров. Я оглянулся: сзади никого не было. Капи и Дольче бежали следом за мной, а Зербино отстал, по-видимому, для того, чтобы съесть украденный кусок мяса.
Я позвал его. Но он, отлично понимая свою вину, бросился от меня прочь. Я должен был строго наказать Зербино, иначе и другие собаки могли последовать его примеру. Но как заставить его вернуться? Пришлось обратиться за помощью к Капи.
– Приведи ко мне Зербино! – приказал я ему.
Капи послушно отправился выполнять моё приказание. В ожидании собак я решил передохнуть и собраться с мыслями. К тому же местечко, где я остановился, как нельзя лучше располагало к отдыху.
Совершенно неожиданно мы очутились на берегу Южного канала. Вода, зелёные деревья, свежая трава, маленький ручеёк, вытекающий из расселины скалы, заросшей цветущими растениями, – всё радовало глаз, и ждать здесь возвращения собак было чудесно.
Однако прошёл час, а собаки не появлялись. Я начал уже беспокоиться. Наконец прибежал Капи, один, с опущенной головой.
– А где же Зербино?
Капи с виноватым видом улёгся у моих ног, и тут я заметил, что одно ухо его окровавлено. Значит, Зербино не послушался. Приходилось ждать, когда он добровольно явится с повинной.
Я растянулся под деревом и привязал Душку, опасаясь, как бы ему не вздумалось последовать за Зербино. Капп и Дольче легли возле меня.
Время шло. Зербино не показывался, и я незаметно для себя уснул.
Когда я проснулся, солнце стояло высоко над моей головой. Но, и не глядя на солнце, я знал, что уже поздно и прошло много времени с тех пор, как я съел последний кусок хлеба. Видно было, что собаки и Душка тоже очень проголодались. Капи и Дольче сидели с унылым видом, Душка гримасничал. А Зербино так и не появлялся.
Я его звал, свистел, но он не шёл. Хорошо позавтракав, он спокойно спал где-нибудь под кустом.
Положение моё становилось критическим: если я уйду, он может потеряться и не найти нас; если останусь ждать, то не смогу ничего заработать нам на пропитание. А голод давал себя чувствовать всё сильнее и сильнее. Собаки в отчаянии не сводили с меня глаз, Душка тёр живот и недовольно ворчал.
Быть может, животным станет легче, если я сыграю что-нибудь весёлое? Во всяком случае, если я буду играть, а собаки и Душка – танцевать, то время пройдёт быстрее.
Я взял арфу и, став спиной к каналу, заиграл вальс. Сначала мои актёры, по-видимому, совсем не были расположены к танцам: кусок хлеба их устроил бы больше, но мало-помалу они оживились, музыка начала производить надлежащее действие, они забыли о голоде. Я играл, а собаки танцевали.
– Браво! – внезапно раздался позади меня звонкий детский голос.
Я быстро обернулся и увидел небольшую баржу, которую тянули на буксире две лошади, находившиеся на противоположном берегу. Такой странной баржи я ещё никогда не встречал. Она была гораздо короче тех, которые обычно плавают по каналам, а на её палубе находилась веранда, увитая вьющимися растениями. На веранде стояла молодая женщина с красивым, но печальным лицом, а возле неё лежал мальчик моих лет. Очевидно, это он и крикнул «браво».
Оправившись от изумления и решив, что здесь мне как будто ничто не угрожает, я приподнял шляпу, чтобы поблагодарить за аплодисменты.
– Вы играете для собственного удовольствия? – спросила меня молодая женщина; она говорила с иностранным акцентом.
– Мои артисты должны ежедневно упражняться, а кроме того, я хотел немного развлечься.
Мальчик сделал знак, и дама нагнулась к нему.
– Не сыграете ли вы ещё что-нибудь? – спросила она меня, подняв голову.
Разве я мог отказаться сыграть для публики, так кстати появившейся?
– Что вам угодно: танец или комедию?
– Конечно, комедию! – закричал мальчик.
Но дама перебила его, сказав, что предпочитает танец.
– Танец – это будет слишком коротко, – возразил мальчик.
– После танца мы можем, если пожелает почтеннейшая публика, показать различные фокусы, которые исполняют в лучших цирках Парижа.
Так говорил Виталис, и я старался произнести эти слова с не меньшим достоинством, чем он.
Как хорошо, что они отказались от комедии! Мне было бы очень трудно устроить представление без Зербино, к тому же у меня не было необходимых вещей и костюмов.
Я снова взял арфу и заиграл вальс. Тотчас же Капи обнял лапками Дольче, и они принялись кружиться. Затем Душка протанцевал один. После этого мы показали все свои фокусы и совсем забыли об усталости. Мои артисты, очевидно, поняли, что за свои труды они получат обед, и не щадили сил, так же как я не щадил себя.
Во время одного из номеров неожиданно вылез из-за куста Зербино. Когда его товарищи поравнялись с ним, он как ни в чём не бывало стал на своё обычное место и начал исполнять свою роль.
Играя на арфе и наблюдая за моими артистами, я в то же время поглядывал на мальчика. Меня удивляло, что он совсем не двигается, хотя ему, по-видимому, очень нравилось наше представление. Он лежал вытянувшись неподвижно, поднимая только руки, чтобы нам аплодировать. Казалось, он был привязан к доске, на которой лежал.
Ветер незаметно пригнал баржу к нашему берегу, и я мог теперь хорошо его разглядеть.
У мальчика были светлые волосы и такое бледное личико, что сквозь тонкую кожу на лбу просвечивали голубые жилки. Выражение его лица было болезненным, кротким и грустным.
– Сколько мы должны заплатить за представление? – спросила меня молодая женщина.
– Это зависит от того, насколько вам понравилось наше представление.
– Тогда, мама, нужно заплатить очень дорого, – заявил мальчик.
Потом он добавил ещё несколько слов на непонятном мне языке.
– Артур хочет поближе посмотреть на ваших артистов, – обратилась ко мне молодая женщина.