11.
Множество рук подхватили наш багаж, а оборудование тотчас погрузили на импровизированную тележку – шаткую конструкцию из наспех сколоченных досок, поставленную на разболтанные велосипедные колеса. На Пингелапе нет автомобилей и мощеных дорог, есть только грунтовые или посыпанные гравием тропинки, пересекающие в разных направлениях лес. Все эти тропинки, прямо или через другие дорожки, выводят на главную дорогу, обставленную домами, крытыми жестью или широкими листьями. Выйдя на главную улицу, мы пошли по ней в сопровождении десятков восторженных детей и нескольких молодых взрослых (мы пока не видели людей старше двадцати пяти – тридцати лет).
Наше прибытие – со спальными мешками, водой в бутылках, медицинским и съемочным оборудованием – было явлением беспрецедентным (местных детей привели в восторг не столько наши фотокамеры, сколько жужжащий звук их затворов, и в течение всего дня дети имитировали этот звук, играя с банановыми стеблями или кокосовыми орехами). В нашей процессии было что-то невероятно праздничное при полном отсутствии всякой программы и порядка. У этого шествия не было вожаков, оно производило впечатление полной безалаберности и обоюдного удивления. Островитяне, раскрыв рот, смотрели на нас, а мы – точно так же – на них. Мы шли, делая частые остановки и сворачивая на боковые тропинки, обходя множество местных домов. По дороге сновали многочисленные поросята. Вели они себя довольно беззастенчиво и равнодушно, не как привязчивые домашние животные, а скорее, как равноправные и вполне самостоятельные хозяева острова. Нас сразу удивил окрас свиней – они были черно-белыми, и мы почти серьезно заинтересовались – не специально ли они выведены страдающими ахроматопсией людьми.
Никто из нас, естественно, не произнес этого вслух, но наш переводчик Джеймс, сам страдающий ахроматопсией, – талантливый молодой человек, который (в отличие от большинства островитян) провел долгое время вне острова и получил образование в Гуамском университете, – все понял по нашим взглядам и сказал: «Наши предки привезли с собой этих свиней, когда прибыли на остров тысячу лет назад. Еще они привезли хлебное дерево и ямс, а также мифы и ритуалы нашего племени».
Несмотря на то что поросята носятся по деревне в поисках съестного (они очень любят бананы, гнилые манго и кокосовые орехи), все они, как сказал Джеймс, кому-то принадлежат. Более того, по количеству свиней судят о зажиточности и социальном статусе семьи. Поначалу свинина была королевским блюдом, никто, кроме короля, нанмварки, не имел права ее есть, и даже теперь свиней забивают редко, только по случаю особых церемоний и праздников
12.
Кнут был очарован не только свиньями, но и богатством растительности, которую он видел вполне отчетливо, быть может, даже лучше, чем мы с Бобом. Для нас, людей с нормальным цветовым зрением, вся растительность была просто оттенками зеленого цвета, для Кнута же это была полифония яркости, тональностей, форм и текстуры, которые он легко различал. Он сказал об этом Джеймсу, и тот ответил, что воспринимает растительность точно так же, как и остальные жители острова, страдающие ахроматопсией, – никто из них не испытывает трудности в различении растений. Джеймс полагал, что в этом им помогает монохромный пейзаж. Почти все здесь было зеленым, за исключением красных цветов и плодов, которые островитяне иногда не замечали, особенно при определенном освещении
13.
– Но как вы поступаете с бананами? Можете ли вы, например, отличить желтый банан от зеленого? – спросил Боб
14.
– Не всегда, – ответил Джеймс. – Для меня светло-зеленый банан может выглядеть как желтый.
– Но как вы тогда отличаете спелые бананы от недозрелых?
Вместо ответа Джеймс подошел к банановому дереву и вернулся с выбранным им ярко-зеленым бананом, который и протянул Бобу.
Боб начал чистить плод. К его удивлению, кожура сходила с него очень легко. Боб опасливо откусил небольшой кусок, а потом с удовольствием доел банан до конца.
– Видите ли, – сказал Джеймс, – мы ориентируемся не на цвет, а внимательно смотрим на плод, ощупываем его, нюхаем. Мы знаем – мы принимаем в расчет все его свойства, а вы ориентируетесь только на цвет!
Я видел очертания Пингелапа с самолета – три островка, образующие ломаное кольцо вокруг центральной лагуны диаметром около полутора миль, и теперь, шагая по узкой полоске земли, разделяющей волнующийся океан с одной стороны, и безмятежную лагуну с другой расстоянием в несколько сот ярдов, я вспомнил о том благоговении, какое испытали европейские мореплаватели, первыми ступившие на эти острова, так не похожие своей формой на сушу, которую они видели прежде. «Это подлинное чудо, – писал в 1605 году Пирар де Лаваль, – созерцать каждый из этих атоллов, окруженный каменным валом, сооруженным без малейшего участия человека».
Кук, совершавший многочисленные плавания в Тихом океане, тоже был заинтригован едва выступавшими над поверхностью воды атоллами и уже в 1777 году мог рассуждать о противоречиях и загадках их происхождения:
«Некоторые придерживаются мнения, что они – остатки больших островов, которые в отдаленные времена были сплошными участками суши, но море вымыло их, оставив только самые возвышенные участки. Другие же, и я в их числе, думают, что атоллы образовались из массы растущих кораллов. Есть и третьи, кто полагает, будто атоллы сформировались из-за поднятия дна в результате землетрясений».
Однако в начале девятнадцатого века стало ясно, что, хотя коралловые атоллы могли подниматься из океанских глубин, живые кораллы не способны расти на глубинах, превышающих сто ярдов, и должны при этом иметь под собой твердое основание. Следовательно, невозможно, подобно Куку, предположить, что коралловые отложения могли образоваться на океанском дне.
Сэр Чарлз Лайелл, выдающийся геолог своего времени, постулировал, что атоллы изначально представляли собой коралловое обрамление поднявшихся над поверхностью океана подводных вулканов, но эта гипотеза требовала от вулканов почти сверхъестественной способности подниматься лишь до глубины в пятьдесят-восемьдесят футов, чтобы образовать основу для роста коралловых полипов, не поднимаясь при этом над поверхностью океана.
Дарвин стал свидетелем мощного землетрясения и извержения вулканов на чилийском побережье; для него эти катаклизмы были «частью величайших событий, происходивших в нашем мире» – они красноречиво говорили о нестабильности и вечной подвижности, о непрестанных геологических колебаниях земной коры. Подъемы земной поверхности и великие провалы поражали воображение: Анды вздымались к небу на высоту в тысячи футов, а Тихий океан уходил в глубь Земли тоже на тысячи футов. В контекст этой общей картины вписывались и более частные события. Как показалось Дарвину, он понял, что такие возвышения и опускания могли стать причиной возникновения как океанических островов, так и коралловых атоллов. Рассмотрев гипотезу Лайелла в обратном порядке, Дарвин предположил, что кораллы росли не на вершинах поднявшихся с морского дна вулканов, а на их склонах, находившихся под водой. Со временем, после того как, подвергаясь эрозии, вулканы постепенно уменьшались, исчезая под водой, кораллы продолжали удерживаться на поверхности благодаря активному росту. Они тянулись вверх, к теплу и солнцу, придавая атоллу характерную форму. Образование такого атолла, по приблизительным подсчетам Дарвина, могло потребовать около одного миллиона лет.
Дарвин приводил и доказательства своей гипотезы – пальмы и строения, которые когда-то находились на суше, а ныне оказались под водой. Дарвин, однако, понимал, что будет нелегким делом добыть решающие доказательства такого медленного тектонического смещения. Действительно, его теория (хотя она и была принята многими учеными) была доказана лишь столетие спустя, когда сквозь кораллы атолла Эниветок была пробурена гигантская скважина, позволившая упереться буром в вулканическое дно на глубине 4500 футов ниже уровня моря
15
Глядя на Пингелап, размышляя о высоком вулкане, которым когда-то был этот остров, постепенно скрывшийся под водой за десятки миллионов лет, я буквально физически ощущал беспредельность времени и думал о том, что наша экспедиция в Южные моря стала путешествием не только в пространстве, но и во времени.
Внезапно поднявшийся ветер, едва не вышвырнувший нас с атолла, так же неожиданно стих. Только вершины пальм продолжали некоторое время по инерции раскачиваться из стороны в сторону, и мы все еще слышали грохот накатывавших на берег океанских волн. Тайфуны, которыми печально известна эта часть Тихого океана, могут стать поистине разрушительными для таких коралловых атоллов, как Пингелап (который выступает из воды на высоту не более десяти футов). Любая волна может захлестнуть атолл целиком. Тайфун Ленгкиеки, прокатившийся над атоллом в 1775 году, убил девяносто процентов его жителей, а почти все уцелевшие умерли голодной смертью, ибо тайфун погубил хлебные деревья, бананы и кокосовые пальмы, оставив островитянам лишь один источник пропитания – рыбу
16.
К моменту катастрофы население Пингелапа составляло около тысячи человек, а остров был заселен в течение приблизительно восьмисот лет. Неизвестно, откуда приплыли первые поселенцы, но они принесли с собой тщательно продуманную иерархическую систему управления, возглавлявшуюся королями (нанмварками), богатую устную традицию и мифологию, а также язык, который уже тогда был практически непонятен «континентальным» жителям Понпеи
17
Пингалепцы оказались весьма плодовиты, и через несколько десятилетий население острова приблизилось к ста человекам. Но при таком рекордном размножении – а оно, по необходимости, было инбредным – возникли новые проблемы: начали распространяться прежде редкие генетические признаки, и спустя четыре поколения после пронесшегося тайфуна на острове появилась «новая» болезнь. Первые дети с пингалепской глазной болезнью стали рождаться в двадцатые годы девятнадцатого века, а еще через несколько поколений их число составило пять процентов от всего населения острова. Эта пропорция сохраняется и до сих пор.
Мутация, приводящая к ахроматопсии, появилась на Каролинских островах, вероятно, несколько столетий назад, но она затронула рецессивный ген, и пока население было достаточно велико, шансы на брак двух носителей его были очень невелики. Все изменилось после тайфуна, и изучение генеалогии семей указывает на то, что уцелевший нанмварки был единственным предком всех последующих носителей
18.
Дети с местной глазной болезнью рождаются на свет здоровыми с виду, однако в возрасте двух-трех месяцев они начинают щуриться и часто моргать или отворачиваются от источников яркого света. Когда дети немного подрастают, родители замечают, что они не различают мелких деталей и плохо видят вдаль. К четырем-пяти годам становится ясно, что дети не способны различать цвета. Для описания этого странного заболевания в местном языке существует слово «маскун» (не видящий). Болезнь с равной частотой поражает мальчиков и девочек, при этом дети остаются активными и здоровыми физически и психически.
Сегодня, два века спустя после тайфуна, треть населения острова является носителями гена маскуна, а из семисот островитян пятьдесят семь страдают ахроматопсией. Если частота ахроматопсии в мире составляет один случай на тридцать тысяч человек, то здесь, на Пингелапе, ею страдает каждый двенадцатый.
Наша безалаберная процессия, то останавливаясь, то отклоняясь в стороны, с шумными детьми и путающимися под ногами свиньями, добралась наконец до административного здания поселения – двухэтажного дома из шлакоблоков. Таких зданий на острове было еще одно или, может, два. Здесь нас со всеми положенными церемониями приняли нанмварки, судья и другие официальные лица. Одна пингалепская женщина, Делида Айзек, служившая переводчицей, представила всех нас и представилась сама. Эта женщина руководила расположенным через дорогу медпунктом, где она лечила травмы и самые разнообразные болезни. Делида рассказала, что несколько дней назад приняла роды ребенка, находившегося в ягодичном предлежании, – это была трудная задача, учитывая полное отсутствие медицинского оборудования, но все прошло отлично, и мать, и дитя чувствуют себя хорошо. На Пингалепе нет врачей, но Делида вне острова училась оказывать первую помощь, и к тому же ей часто помогают стажеры с Понпеи. Если Делида не может справиться с каким-то сложным случаем, больному приходится ждать приезда медсестры с Понпеи, которая раз в месяц объезжает все окрестные острова. Однако Делида, как заметил Боб, несмотря на свою кажущуюся мягкость, была «реальной силой, с которой надо было считаться».
Женщина устроила нам экскурсию по административному зданию. Многие комнаты были пусты и заброшены, а старый керосиновый генератор, с помощью которого должно было освещаться здание, не работал, наверное, уже много лет
19
Всю ночь я ворочался и не мог заснуть – отчасти из-за невыносимой жары, а отчасти из-за странного зрительного возбуждения, к которому я склонен, обычно перед приступом мигрени. Мне мешали уснуть тени от хлебного дерева и банана, мелькавшие по потолку, а также пьянящая радость, что я наконец исполнил свою мечту и оказался на Пингелапе, острове дальтоников.
В ту ночь мы толком не спали. Растрепанные и не выспавшиеся, мы с рассветом вышли на террасу и решили прогуляться, а заодно произвести небольшую рекогносцировку на местности. Я взял блокнот и по пути сделал несколько заметок, несмотря на то, что чернила сильно расплывались из-за высокой влажности воздуха.
«Шесть часов утра, но стоит изнуряющая, невозможная, поистине дьявольская жара. Однако, несмотря на нее, остров уже проснулся и занялся насущными делами: свиньи с визгом бродят где-то в подлеске, ноздри щекочет запах рыбы и таро, люди чинят крыши, покрывая их пальмовыми и банановыми листьями, – пингелапцы готовятся к новому дню. Три человека делают каноэ – прелестной классической формы, – вырубленное из цельного пальмового ствола. При этом используют те же материалы и способы, какими, вероятно, пользовались их предки тысячу лет назад. Боб и Кнут как зачарованные, со счастливым видом принялись наблюдать за строительством лодки. Внимание Кнута привлекла очередная достопримечательность на противоположной стороне дороги. Рядом с одним из домов он разглядел какие-то могилы и алтари. На Пингелапе не практикуют церемонии погребения, здесь нет кладбищ, есть только вот такие захоронения возле домов, чтобы мертвые «оставались рядом» с родными людьми. Вокруг могил натянуты шнуры, похожие на бельевые веревки, на которых висят разноцветные флажки – возможно, их предназначение в том, чтобы отпугивать демонов, а может, это просто украшения. Вообще могилы выглядят весело и празднично.
Мое внимание в большей степени привлечено к растительности. Здешний лес намного гуще самого густого леса умеренного климатического пояса. На некоторых деревьях виден яркий желтый лишайник. Я знаю, что некоторые лишайники съедобны, и пробую его на вкус – он оказывается горьким и неприятным».