«Юродивая тварь! – шептал Траз, блестя глазами. – Подожди, сейчас он начнет выкидывать фортеля!»
Фунг дотянулся до земли сухими длинными руками, поднял небольшой тяжелый валун и рывком подбросил его очень высоко в воздух. Камень свалился точно на спину пригнувшемуся к котелку ящеру.
Зеленые часчи вскочили, свирепо воззрившись на вершину утеса. Фунг стоял неподвижно – тень среди теней. Пришибленный часч лежал лицом в пыли, совершая конвульсивные плавающие движения руками и ногами.
Фунг украдкой подобрал другой увесистый булыжник и снова высоко подкинул его – но на сей раз его движение не осталось незамеченным. С яростным визгом часчи схватились за мечи и бросились в атаку. Фунг величаво шагнул в сторону, после чего, развевая плащом в хаотическом вихре прыжков и поворотов, выхватил огромный меч из руки ближайшего часча и принялся рубить и колоть – пританцовывая, стремительно кружась, вращая и размахивая мечом, как спичкой, во всех направлениях, бесцельно, как попало. Часчи рассыпались кто куда. Трое или четверо упали, подкошенные. Фунг скакал с места на место, кромсая и рассекая все вокруг – воздух, пламя костров, зеленых часчей – как вышедшая из повиновения заводная игрушка.
Пригибаясь к земле и увертываясь короткими зигзагообразными перебежками, часчи снова окружили фунга, стали наскакивать, колоть, подсекать. Фунг внезапно отбросил меч, как ужаленный – и был мгновенно изрублен на куски. Кувыркаясь в воздухе, отделенная от туловища голова упала, все еще в мягкой черной шляпе, в трех метрах от костра. Рейт рассмотрел ее в сканоскоп. По-видимому, голова сохраняла сознание и невозмутимо созерцала огонь – челюстные пальпы медленно шевелились.
«Голова живет несколько дней, пока не высохнет, – хрипло сказал Траз. – Понемногу замрет, отвердеет».
Не обращая внимания на останки фунга, выжившие зеленые часчи тут же навьючили пожитки, оседлали скакунов и через пять минут скрылись в темноте. Голова фунга одиноко предавалась размышлениям в отсветах пламени.
Какое-то время Рейт и его спутники провели, сидя на корточках у обрыва и глядя в ночную степь. Траз и Аначо опять спорили о природе фунгов. Траз утверждал, что фунги появляются на свет в результате неестественного совокупления пнумекинов с трупами пнуме: «Семя развивается и растет в гниющей плоти, как древесный червь в трухлявом пне. В конце концов кожа рвется, и из трупа вылезает молодой фунг, похожий на лысого ночегонча».
«Вздор, детский лепет! – с безмятежным снисхождением отвечал Аначо. – Несомненно, они размножаются так же, как пнуме – процесс сам по себе поразительный, если верить тому, что я слышал».
Траз, заносчивостью не уступавший дирдирмену, холодно возражал: «Ты говоришь с такой уверенностью, будто сам участвовал в процессе. Приходилось ли тебе видеть двоих фунгов вместе или фунга, охраняющего детеныша?» Траз презрительно выпятил губу: «Нет! Они живут порознь, отшельниками – безумие не позволяет им плодиться!»
Аначо покачал пальцем нравоучительно поднятой руки: «Пнуме тоже почти никогда не встречаются группами, их и поодиночке-то редко увидишь. Тем не менее, они преуспевают, размножаясь своим достопримечательным способом. Поспешные обобщения рискованны. На самом деле мы практически ничего не знаем ни о фунгах, ни о пнуме, хотя давно уже заселили их планету».
Достаточно рассудительный, чтобы признать убедительность логики Аначо, Траз был слишком горд, чтобы отказаться от своей точки зрения, и ограничился нечленораздельным ворчанием. Аначо, в свою очередь, не показывал, что придает какое-то значение достигнутому кратковременному преимуществу. Рейт подумал, что со временем эти двое, может быть, даже научатся ладить друг с другом.
Утром Аначо снова возился с двигателем, пока остальные ждали, стуча зубами – с севера налетали порывы ледяного ветра. Траз угрюмо предсказал дождь. Небо стало постепенно затягиваться сплошной пеленой, с вершин северных холмов пополз туман.
Наконец уставший дирдирмен с отвращением бросил инструменты: «Я сделал все, что мог. Можно лететь, но контакты снова перегорят, и довольно скоро».
«Сколько, по-твоему, они продержатся? – спросил Рейт, замечая, что Йилин-Йилан повернулась к ним и прислушивается. – Дотянем до Катта?»
Аначо прихлопнул ладонями, быстро перебирая пальцами – забыв, что дирдирская жестикуляция непостижима для его спутников: «До Катта, по запланированному маршруту? Не выйдет. Двигатель разваливается на глазах».
Йилин-Йилан опустила глаза и отвернулась, ломая руки.
«Повернув на юг, мы могли бы долететь до Коада на проливе Дван-Жер, – продолжал Аначо, – а оттуда переплыть Драшад на корабле. Такой путь значительно дольше, но в конце концов позволит добраться до Катта».
«Как видно, у нас нет выбора», – сказал Рейт.
Глава 2
Некоторое время они летели на юг вдоль широкой реки Набиги над самой водой – в этом режиме пневмореактивные подъемники аэропарома подвергались наименьшей нагрузке. Набига плавной дугой повернула к западу, отделяя Мертвую степь от Аманской. Продолжая путь на юг, паром летел над негостеприимной страной сумрачных лесов, трясин и болотистых лугов. Уже через день под ними снова расстилалась степь. Вскоре они заметили далекий караван – вереницу фургонов на высоких колесах, громоздких домов на подводах. В другой раз им повстречался отряд кочевников с красными оперенными амулетами на плечах. Кочевники бешено скакали по степи наперерез и долго не прекращали погоню, но мало-помалу отстали.
Ближе к вечеру воздушный паром мучительно медленно перевалил через беспорядочное скопление холмов с бурыми и черными склонами. Управляемый Рейтом дряхлый летательный аппарат нырял и рыскал, черная коробка издавала зловещий кашель, днище почти задевало за вершины черных древовидных папоротников. Проскользнув над хребтом на высоте человеческого роста, паром внезапно оказался посреди стойбища пляшущих, скачущих существ в развевающихся белых мантиях – по всей видимости, людей. Увертываясь и падая на землю, прыгуны негодующе вопили, а напоследок дали залп из мушкетов. Паром избежал попадания только благодаря случайно блуждающей траектории полета.
Некоторое время они летели на юг вдоль широкой реки Набиги над самой водой – в этом режиме пневмореактивные подъемники аэропарома подвергались наименьшей нагрузке. Набига плавной дугой повернула к западу, отделяя Мертвую степь от Аманской. Продолжая путь на юг, паром летел над негостеприимной страной сумрачных лесов, трясин и болотистых лугов. Уже через день под ними снова расстилалась степь. Вскоре они заметили далекий караван – вереницу фургонов на высоких колесах, громоздких домов на подводах. В другой раз им повстречался отряд кочевников с красными оперенными амулетами на плечах. Кочевники бешено скакали по степи наперерез и долго не прекращали погоню, но мало-помалу отстали.
Ближе к вечеру воздушный паром мучительно медленно перевалил через беспорядочное скопление холмов с бурыми и черными склонами. Управляемый Рейтом дряхлый летательный аппарат нырял и рыскал, черная коробка издавала зловещий кашель, днище почти задевало за вершины черных древовидных папоротников. Проскользнув над хребтом на высоте человеческого роста, паром внезапно оказался посреди стойбища пляшущих, скачущих существ в развевающихся белых мантиях – по всей видимости, людей. Увертываясь и падая на землю, прыгуны негодующе вопили, а напоследок дали залп из мушкетов. Паром избежал попадания только благодаря случайно блуждающей траектории полета.
Всю ночь путники летели над дремучим лесом. Наутро они смогли рассмотреть его – сплошной ковер черных, зеленых и коричневых полос, развернувшийся до горизонта. Траз объявил, что Аманская степь кончилась, и под ними теперь леса Большого Дадуза. Аначо снисходительно настаивал на том, что Аманская степь продолжается, и в подтверждение демонстрировал карту, указывая длинным белым пальцем на топографические обозначения.
Всю ночь путники летели над дремучим лесом. Наутро они смогли рассмотреть его – сплошной ковер черных, зеленых и коричневых полос, развернувшийся до горизонта. Траз объявил, что Аманская степь кончилась, и под ними теперь леса Большого Дадуза. Аначо снисходительно настаивал на том, что Аманская степь продолжается, и в подтверждение демонстрировал карту, указывая длинным белым пальцем на топографические обозначения.
Сердитое широкое лицо Траза упрямо хмурилось: «Это леса Большого Дадуза – дважды, будучи вождем-Онмале, я водил сюда крутов3 собирать целебные и красильные травы!»
Аначо отложил карту. «Наименование местности несущественно, – сказал он. – Лес это или степь, нам еще лететь и лететь». Услышав очередной подозрительный хлопок в кормовой раковине, он критически прищурился: «По-моему, в лучшем случае мы едва дотянем до окраин Коада. К тому времени от двигателя останется куча ржавого хлама».
«Но мы будем в Коаде?» – бесцветным тоном спросила Йилин-Йилан.
«По-видимому. Берег в трехстах километрах».
На мгновение девушка оживилась: «Теперь все будет по-другому! В прошлый раз меня привезли в Коад монахини, я ничего там не видела». Подавленная воспоминанием, она снова погрустнела.
Приближалась ночь. До Коада оставалось еще полтораста километров. Лес редел, превращаясь в рощи колоссальных деревьев с золотисто-черными кронами, разделенные торфяными прогалинами, где паслись приземистые шестиногие животные, ощетинившиеся клыками, рогами и шипами. Ночевать на земле было бы непредусмотрительно, причем Рейт не хотел прибывать в Коад до утра, с чем согласился и Аначо. Поэтому они остановились в воздухе и привязали паром к верхушке дерева. Слегка покачиваясь, аппарат провисел до утра на пневмореактивной тяге.
Поужинав, Роза Катта удалилась в каюту за небольшим салоном в рубке парома. Траз внимательно осмотрел небо, прислушался к доносившемуся снизу хрусту и ворчанию жвачного стада, завернулся в плащ и растянулся на диване.
Рейт облокотился на поручень. Розовая луна, Аз, стояла в зените; голубая, Браз, только начинала всходить над высокими кронами дальних рощ.
К нему присоединился Аначо: «Каковы твои планы на завтра?»
«У меня нет никаких сведений о Коаде. Скорее всего мы выясним, можно ли сесть на корабль, отправляющийся через Драшад».
«Ты все еще намерен сопровождать женщину в Катт?»
«Разумеется», – отвечал удивленный вопросом Рейт.
Аначо процедил сквозь зубы: «Достаточно посадить ее на корабль, нет необходимости ехать вместе с ней».
«Верно. Но я не собираюсь оставаться в Коаде».
«Почему нет? Даже дирдиры время от времени посещают этот город. Если у тебя есть деньги, в Коаде можно купить все, что угодно».
«Например, космический корабль?»
«Вряд ли… Твоя одержимость космосом напоминает помешательство».
Рейт рассмеялся: «Называй это как хочешь».
«Не скрою, я в затруднении, – продолжал Аначо. – Настоятельно рекомендовал бы тебе удовольствоваться наиболее правдоподобной гипотезой – а именно признать, что ты страдаешь амнезией и подсознательно сконструировал легенду, объясняющую твое существование. Разумеется, ты искренне веришь в достоверность легенды».
«Разумная гипотеза», – согласился Рейт.
«Несколько обстоятельств, однако, не поддаются объяснению, – размышлял вслух Аначо. – Ты пользуешься весьма примечательными устройствами – электронным телескопом, лучевым оружием, другими странными инструментами, по качеству не уступающими оборудованию дирдиров. Не могу понять, где они изготовлены. Скорее всего, на родной планете ванхов – не так ли?»
«Если я страдаю потерей памяти, откуда мне знать?»
Аначо сухо усмехнулся: «И что же, ты все-таки собираешься в Катт?»
«Конечно. А ты что будешь делать?»
Аначо пожал плечами: «Для меня одно место ничем не лучше другого. Сомневаюсь, однако… Представляешь ли ты, что тебя ожидает в Катте?»
«Говорят, это цивилизованная страна. О Катте я знаю только понаслышке».
Аначо снисходительно пожал плечами: «Там живут яо – раса, ревниво преданная ритуалам и праздничным феериям, склонная к чрезмерным проявлениям темперамента. Приезжему сложно разобраться в условностях их иерархии и этикета».
Рейт нахмурился: «Надеюсь, в этом не будет необходимости. Девушка заверила меня, что господарь будет благодарен за ее возвращение – это должно упростить ситуацию».
«Несомненно, формальная благодарность будет выражена».
«Формальная? Не фактическая?»
«То обстоятельство, что ты вступил с девушкой в эротическую связь, существенно усложняет дело».
Рейт выдавил кривую улыбку: «Наша „эротическая связь“ давно себя исчерпала». Он обернулся к рубке: «Честно говоря, я чего-то не понимаю. Возникает впечатление, что возвращение ее скорее расстраивает, нежели радует».
Аначо неподвижно смотрел в темноту: «Неужели ты настолько наивен? Вполне естественно – ее ужасает перспектива ответственности за представление троих бродяг светской элите Катта. Если ты отправишь ее одну на корабле, она будет вне себя от радости».
Рейт горько рассмеялся: «В Пере она пела другую песню, умоляла меня сопровождать ее».
«Тогда возможные затруднения казались ей далекими и зыбкими. Теперь она вынуждена иметь дело с действительностью».
«Чепуха какая-то! У всех свои трудности. Траз, например, остался самим собой. Ты не перестал быть дирдирменом – в чем тебя, конечно, трудно упрекнуть…»
«В моем случае, как и в случае кочевника, не возникает особых сложностей, – сказал дирдирмен, элегантно поигрывая пальцами. – Наше происхождение известно: следовательно, наше общественное положение может быть определено. С тобой дело обстоит по-другому. Если ты отправишь девушку домой с рыбаками, нам всем будет только легче».
Рейт стоял, глядя на спокойное море озаренных лунами древесных крон. Даже допуская, что замечания Аначо справедливы, ситуация представлялась далеко не столь однозначной и ставила его перед необходимостью выбора. Не поехать в Катт означало поступиться самой многообещающей возможностью постройки космического корабля. Единственной альтернативой была бы попытка похитить звездолет дирдиров, ванхов или, на худой конец, синих часчей – опасное предприятие, способное обернуться катастрофой. Рейт спросил: «Почему бы меня приняли в Катте хуже, чем тебя или Траза? Из-за „эротической связи“?»
«Разумеется, нет. Яо больше заботятся о классификации общественного положения, нежели о фактическом характере поступков. Меня удивляет твоя неосведомленность».
«Считай, что тому виной потеря памяти», – с иронией ответил Рейт.
Аначо пожал плечами: «Прежде всего – возможно, в связи с „потерей памяти“ – ты не можешь занимать ту или иную ступеньку общественной лестницы яо, играть осмысленную роль в каттском „раунде“. Будучи чужеземцем, родства не помнящим, ты станешь источником путаницы и смятения – как заморский ящер-зизил, ввалившийся в танцевальный зал. Во-вторых, противоречие усугубляется твоим мировоззрением, в наши дни весьма непопулярным в Катте».
«Ты имеешь в виду мою „одержимость“ возвращением на Землю?»
«К сожалению, – сказал Аначо, – в наши дни враждебность яо к таким идеям не уступает по накалу страстей их приверженности тем же идеям, отличавшей предыдущий цикл «раундов». Сто пятьдесят лет4 тому назад группу ученых-дирдирменов изгнали из академий в Элиазире и Анисимне за пропаганду небылиц. Явившись в Катт, они принесли с собой свое инакомыслие и тем способствовали возникновению тенденциозной модной организации – так называемого «Общества страждущих невозвращенцев» или, в просторечии, «культа». Символ веры приверженцев культа противоречит общеизвестным фактам. Они утверждали, что все люди – дирдирмены наравне с недолюдьми – иммигранты, прибывшие с далекой планеты в созвездии Клари, из райского мира, где сбылись надежды человечества. В Катте, наэлектризованном энтузиазмом культа, соорудили мощный радиопередатчик и стали передавать сигналы в направлении Клари. Кое-кому эта затея чрезвычайно не понравилась; кто-то запустил межконтинентальные торпеды, уничтожившие Сеттру и Бализидр. Как правило, в этом обвиняют дирдиров – полнейший абсурд! Почему бы дирдиры стали беспокоиться из-за пустяков? Уверяю тебя, они могущественны до безразличия, их не интересуют человеческие поветрия.