Елена Петровна Блаватская
Тайная доктрина с комментариями
сост. и коммент. Е. Лиственной
© Лиственная Е.
© ООО «Издательство АСТ»
Основные вехи жизни
«Я – психологическая задача, ребус и энигма для грядущих поколений, сфинкс…»
Из письма тете Надежде Андреевне Фадеевой
Елена Петровна Ган (в замужестве Блаватская) родилась в ночь с 11 на 12 августа (с 30 на 31 июля по старому стилю) 1831 года в городе Екатеринославле (с 1926 года – Днепропетровск, с 2016 года – Днепр) сейчас это Украина, тогда это был юг Российской империи. Пожар, случившийся во время крещения девочки, родившейся под знаком огненной стихии Льва, в сочетании с ее именем (Елена (греч.) означает «солнечный свет» или «факел») стал символом огненного крещения женщины-светоча. Елена Петровна Блаватская, имевшая в генах яркую пассионарность[1], была старшей современницей Ленина (1870–1924) и Сталина (1879–1953). Она была немногим младше графа Льва Толстого (1828–1910) и Федора Достоевского (1821–1881). Незадолго до ее рождения умер Иммануил Кант (1724–1804), а Гегель[2] скончался осенью того же года, когда она родилась (27 августа 1770, –14 ноября 1831). При ее жизни было отменено крепостное право в России (1861). Завершилась эпоха великих географических открытий и колонизации мира, началось время смут и революций – передел сфер влияния. Палеонтологи откапывали кости гигантских животных – динозавров, а микробиологи изучали тайны мельчайшего строения живой клетки, давно известные древним грекам, унаследовавшим знания египтян, как те в свое время – у атлантов и лимурийцев.
Елена Петровна в своих книгах провела глубочайший сопоставительный анализ почти всех мировых религий на протяжении тысячелетий истории человечества: буддизм, индуизм, христианство во всех ответвлениях вплоть до ислама, иудаизм, конфуцианство, даосизм, зороастризм, эллинский пантеизм, египетские и коптские верования, названия которых уже утеряны, так называемое «язычество», арийские, лимурийские и атлантские культы – охват ее богоисследований актуален и сегодня. Целью ее исследований было стремление «…внушить ученикам и всем «любящим истину» некоторые великие нравственные истины. Отсюда и девиз, принятый Теософическим[3] Обществом – «Нет религии выше истины». Главной целью основателей эклектической теософической школы было: примирить все религии, секты и нации общей системой этики, основанной на вечных истинах», – пишет она в книге Ключ к теософии.
Мама – Елена Андреевна Фадеева
Елена Андреевна Фадеева, вышедшая в 16 лет за полковника артиллерии Петра Алексеевича фон Ган[4], который на тот момент был почти вдвое старше нее, через год после свадьбы родила первую дочь – Елену, Лёлю, как ее прозвали родные (в будущем – Блаватскую по мужу). Затем родилась Верочка (в замужестве Желиховская, впоследствии известная писательница) и в 1840 родился долгожданный сын – Леонид, в будущем юрист, судья в Ставрополе, ухаживал за состарившимся отцом, прожил скромно, недолго (45 лет) и ничего выдающегося не написал. Пожалуй, единственный из всех родственников Елены Блаватской, кто не оставил свое имя в военной или литературной истории страны или мира.
Елена Андреевна Ганн (1814–1842).
Мама Лёли – Елена Андреевна была романтичной натурой, в девичестве она мечтала об идеальном супруге с глубокими духовными интересами. Но рослый, статный капитан конной артиллерии фон Ган быстро развеял ее мечты. Он был блестяще образован, но все его интересы сводились к лошадям, ружьям, собакам и званым обедам. Его отличали редкое остроумие и закоренелый скептицизм. Елена Андреевна писала: «Все, к чему я стремилась с самого детства, все дорогое и святое моему сердцу было им осмеяно или выставлено передо мною в безжалостном и циническом свете его холодного и жестокого ума». Она нашла прибежище в сочинении романов о несчастном положении женщин в супружестве в России. Интересно, что романы известной немецкой писательницы Иды фон Ган, двоюродной бабушки Лёли со стороны отца, также были посвящены печальной участи женщин, не нашедших семейного счастья. Разочарованность женщин традиционным семейным укладом в те годы наблюдалась во всем просвещенном мире – в то время был в большой моде феминизм[5], а суфражистки[6] в Великобритании и США приковывали себя к воротам, садились на рельсы, устраивали демонстрации и стояли на улицах с плакатами, требуя равенства в гражданских правах с мужчинами.
«Две Елены (Елена Ганн и Елена Блаватская)». 1844–1845. По одной из версий, картина была написана самой Е. П. Блаватской[7]
Лёлечка росла в окружении самых ярких личностей своего времени, бывавших в доме ее родителей и других родственников. Но в то же время «…пока я жила в полку у отца, единственными моими няньками бывали солдаты артиллерии да калмыки-буддисты (!)», – вспоминала она. На фоне «привычного» ритуального православия ее родственников – все они были очень просвещенными светскими аристократами (а Ганы, скорее всего, были еще и католиками) – такое экзотическое верование, как буддизм не могло не привлечь внимание живого исследовательского ума озорной своенравной девочки Лёли. А путешествия по военным гарнизонам громадной Российской империи дали пищу для наблюдений над всеми другими верованиями многочисленных народов ее населяющих.
Через два года после рождения сына Леонида Елена Ган – в 28 лет – на тот момент уже известная русская писательница, сильная духом, но слабая здоровьем, умерла. На ее белом мраморном надгробии, на колоне, обвитой красивой розой, высечена надпись: «Сила души убила жизнь». Природа одарила ее и изысканной красотой, и тонкой чувствительной душой. В 1836 году она вошла в русскую литературу как переводчик, а известна стала, как автор одиннадцати романтических повестей. «Не являлось еще на Руси женщины столь даровитой, не только чувствующей, но и мыслящей. Русская литература по праву может гордиться ее именем и ее произведениями», – писал о ней В. Г. Белинский, который называл ее «русской Жорж Санд»[8].
Отец – Петр Алексеевич фон Ган
Прослужив в армии тридцать лет, П. А. Ган был награжден орденами Св. Анны 3-й степени, Св. Владимира 4-й степени, Георгия Победоносца 4-го класса, знаками отличия за беспорочную службу. Вышел в отставку в 1845 году в должности командира конноартиллерийской легкой № 6 батареи 3-й конноартиллерийской бригады и чине подполковника. При увольнении со службы был награжден «чином, мундиром и пенсионом полного жалования» (т. е. получил звание полковника с правом ношения мундира). Завершив службу в Белоруссии, из местечка Деречин Гродненской губернии Петр Алексеевич Ган переезжает в Саратов, где в то время в семье тестя – губернатора жили трое его детей: Елена, Вера и Леонид. И в эти, и во все последующие годы до конца жизни он – заботливый отец всем своим детям.[9] П. А. Ган всегда был другом и поддержкой старшей дочери – Елене, как бы далеко от него она не находилась. Такое же чувство любви испытывала к отцу и Е. П. Блаватская. Последние годы жизни П. А. Ган провел в Ставрополе, в семье сына. Там же в 1875 году он завершил свой жизненный путь и был похоронен.
Российский герб рода Ганов.
Папа-большой и бабочка
В 1842 году 11-летняя Леля, 9-летняя Верочка и 2-летний Леонид остались без мамы и переехали в любимый ими Саратов к папе-большому (деду) и бабочке (бабушке).
Дедушка с материнской стороны Андрей Михайлович Фадеев (1789–1867) – столбовой дворянин[10], государственный и общественный деятель, писатель-мемуарист, публицист. В Екатеринославле вначале служил в Конторе иностранных поселенцев младшим товарищем главного судьи, а с 1818 года, после преобразования Конторы в Попечительный Комитет колонистов южного края России, стал начальником его канцелярии и занимал эту должность до 1834 года. В Екатеринославле началась публицистическая деятельность Фадеева. Будучи одним из создателей и активных членов Екатеринославского помологического общества, он внес значительный вклад в развитие садоводства в крае. В последующие годы Фадеев занимал высокие государственные посты в Одессе, Астрахани, Саратове, Тифлисе. Оставил обширные мемуары – талантливое повествование о судьбе семьи и страны на фоне эпохи, бесценный источник знаний для исследователей.
Андрей Михайлович Фадеев к моменту смерти старшей дочери занимал пост саратовского губернатора. Губернаторская семья жила в доме, находившемся неподалёку от «Липок». В воспоминаниях современников этот дом описывался как «огромный, похожий на замок барский особняк, где стены длинных величественных залов были увешены фамильными портретами Долгоруковых и Фадеевых». Дом Фадеевых посещала саратовская интеллигенция, например Костомаров (историк), Мария Жукова (писательница).
Андрей Михайлович Фадеев и Елена Павловна Долгорукая.
Воспитанием и образованием детей занималась бабушка княгиня Елена Павловна Долгорукая (1788–1860) и три нанятых учителя. Широко и многосторонне образованная, пытливая натура, знавшая 5 иностранных языков, «бабочка» была одарена музыкально, хорошо рисовала, интересовалась археологией и ботаникой[11]. Удивительная женщина была также известным нумизматом, фалеристом[12], уникальная коллекция которой насчитывала многие сотни единиц. Гербарии Фадеевой и её рисунки различных растений, которые в настоящее время хранятся в архиве Академии наук РФ, были известны многим учёным и вызывали их восхищение. Е. П. Фадееву хорошо знали в среде ученых-естественников, особенно в Лондонском географическом обществе. Елена Павловна состояла в научной переписке с немецким учёным Александром Гумбольдтом, английским геологом и основателем Геологического общества Родериком Мурчисоном, шведским ботаником Христианом Стевеном, изучавшим флору и фауну Крыма и Кавказа.
Бабушкина библиотека, доставшаяся той от родителей: отца – князя Павла Васильевича Долгорукова (1755–1837), генерал-майора времен Екатерины Великой, товарища и сослуживца Кутузова и мамы – Генриетты де Бандре дю Плесси (внучки эмигранта-гугенота[13]) – стала местом притяжения для необыкновенно впечатлительной и пытливой внучки. В этой великолепной библиотеке Лёля уже тогда особо выделяла книги по средневековому оккультизму (!).
Все окружавшие не по годам развитую Лёлю отмечали, что свойства ее характера отличались решительностью и более подходили бы мужчине, чем женщине. Энергия никогда не покидала ее в трудностях и опасностях ее необычайной жизни. С детства у нее была страсть к путешествиям, к смелым предприятиям, к сильным ощущениям. Она никогда не признавала авторитетов, всегда шла самостоятельно, сама себе прокладывая пути, задаваясь независимыми целями, презирая условия света, решительно устраняя стеснительные для ее свободы преграды, встречавшиеся на пути.
На лето вся семья переезжала на губернаторскую дачу – большой старинный дом, окруженный садом, с таинственными уголками, прудами и глубоким оврагом, за которым темнел спускавшийся к Волге лес. Вся природа жила для пылкой девочки особой таинственной жизнью, часто разговаривала она с птицами, животными и невидимыми товарищами ее игр. Она очень оживленно говорила с ними и иногда начинала громко смеяться, забавляясь их, никому кроме нее невидимыми смешными проделками, а когда наступала зима, необыкновенный кабинет ее ученой бабушки представлял такой интересный мир, который способен был воспламенить и не столь живое воображение. В этом кабинете было много диковинных вещей: стояли чучела разных зверей, виднелись оскаленные головы медведей и тигров, на одной стене пестрели, как яркие цветы, прелестные маленькие колибри, на другой – как живые, сидели совы, соколы и ястребы, а над чними, под самым потолком, распростер крылья огромный орел. Но страшнее всех был белый фламинго, вытягивавший длинную шею совсем как живой.
Когда дети приходили в бабушкин кабинет, они садились на набитые опилками чучела черного моржа или на белого тюленя. И в сумерки им казалось, что все эти звери начинали шевелиться, и много страшных и увлекательных историй рассказывала про них маленькая Лёля, особенно про белого фламинго, крылья которого казались обрызганными кровью.
Из воспоминаний ее сестры, Веры Петровны, об их детстве для нас, уже знающих о психических и мистических способностях человека, делается ясным, что с самого детстве Елена Петровна обладала ясновидением. Невидимый для обыкновенных людей астральный мир был для нее открыт, и она жила наяву двойной жизнью: общей для всех физической и видимой только для нее одной. Кроме того, она должна была обладать сильно выраженными психометрическими способностями, о которых в те времена не имели иного представления, кроме осуждения и страха. Когда она, сидя на спине белого тюленя и поглаживая его шерсть, рассказывала о его похождениях, никто не мог подозревать, что этого ее прикосновения было достаточно, чтобы пред астральным зрением девочки развернулся целый свиток картин природы, с которыми некогда была связана жизнь этого тюленя. Она словно видела документальный фильм из жизни животного.
Вера Петровна вспоминает маленькую Лёлю, растянувшуюся на песке: локти ее погружены в песок, голова поддерживается соединенными под подбородком ладонями рук, и вся она горит вдохновением, рассказывая какой волшебной жизнью живет морское дно, какие лазурные волны с радужным отражением катятся по золотому песку, какие там яркие кораллы и сталактитовые пещеры, какие необыкновенные травы и нежно окрашенные анемоны покачиваются на дне, и между ними за резвыми рыбками гоняются разные морские чудовища. Дети, не спуская с нее глаз, слушали ее зачарованные, и им казалось, что мягкие лазурные волны ласкают их тело, что и они окружены всеми чудесами морского дна…
Она говорила с такой уверенностью, что вот около нее проносятся эти рыбки и эти чудовища, рисовала пальцем на песке их очертания, и детям казалось, что и они их видят… Однажды, в конце подобного рассказа, произошел страшный переполох. В момент, когда ее слушатели воображали себя в волшебном мире морского царства, она вдруг изменившимся голосом заговорила, что под ними разверзлась земля и голубые волны заливают их… Она вскочила на ноги, и на ее детском лице отразилось сперва сильное удивление, а вслед затем и восторг, и вместе безумный ужас, она упала ниц на песок, крича во всю мочь: «Вот они, голубые волны! Море… Море заливает нас! Мы тонем…» Все дети, страшно перепуганные, бросились тоже вниз головой на песок, крича изо всех сил, уверенные, что море поглотило их.
Сестра Вера вспоминала, что Лёля «была окружена таинственной атмосферой явлений, видимых и слышимых, и ощутительных для всех ее окружавших, но совершенно ненормальных и непонятных». Стоило ей войти в дом, как отовсюду начинали раздаваться странные звуки, предметы сами собой сдвигались с места, являлись призраки и т. п. Из воспоминаний самой Блаватской: «…я обладала этой способностью с четырехлетнего возраста, о чем знает вся моя семья. Я могу заставить мебель передвигаться, предметы летать по воздуху, а мои астральные руки, которые их поддерживали, при этом оставались невидимыми; все это я делала задолго до того, как узнала о каких-либо Учителях».
Первый Учитель
В 1846 год, папа-большой (дедушка А. М. Фадеев) получил новую должность в совете главного управления Закавказского края. Он и бабушка переехали из Саратова в Тифлис (ныне Тбилиси). Через год Елена, Вера и Леонид, гостившие это время у тети Е. А. Витте (урожденной Фадеевой) на ферме за Волгой, тоже едут в Тифлис – по Волге, Каспийскому морю и прикаспийским степям. Пятнадцатилетнюю барышню Елену Петровну пора было представить высшему свету. В Тифлисе Лёлю ожидал первый большой предновогодний бал у князя М. С. Воронцова, где она встретилась и подружилась с князем Голицыным, родственником царского наместника Кавказа. Немолодой уже Голицын слыл франк-масоном, магом и предсказателем. Князь Василий Сергеевич Голицын (1794–1861)[14], генерал-майор, начальник центра Кавказской линии, а позже тайный советник, прибыл в Тифлис и провёл там несколько месяцев, почти ежедневно посещая Фадеевых, часто вместе с молодыми сыновьями Сергеем (1823–1873) и Александром (1825–1864). Вероятно, старшее поколение подумывало о подобающей для Лёли «партии» – браке с одним Голицыных-младших. Но такую неординарную девушку, наверняка, гораздо больше привлекали таинственные рассказы самого Василия Сергеевича.