– Спалтер ведь был богатым брокером по недвижимости, да? И незадолго до того объявил, что баллотируется в губернаторы как независимый кандидат.
– Ага.
– Против преступности. Против коррупции. Бойкий лозунг. «Пришла пора избавиться от мрази». Что-то такое.
Хардвик подался вперед.
– Точно. Дословно, малыш Дэйви. Он в каждой речи умудрялся ввернуть что-нибудь про мразь земли. Каждый раз, чтоб меня. «Мразь земли плавает на поверхности выгребной ямы политической коррупции». Мразь земли то, мразь земли это. Любил Карл подчеркнуть основную идею.
Гурни кивнул.
– Припоминаю, что жена вроде изменяла ему и боялась развода, который вылился бы ей в миллионы, если только муж не умрет раньше, чем изменит завещание.
– Все так, – улыбнулся Хардвик.
– Так? – Гурни недоверчиво уставился на него. – Это и есть та самая неповторимая возможность, о которой ты говорил? Дело Спалтеров? Если ты не заметил, дело Спалтера закончено, закрыто и убрано в архив. Если мне не изменяет память, Кэй Спалтер отбывает свои двадцать пять в тюрьме строгого режима в Бедфорд-Хиллс.
– Чистая правда, – подтвердил Хардвик.
– Тогда о чем, черт возьми, мы толкуем?
Хардвик растянул губы в медленной улыбке, начисто лишенной настоящего веселья, – одна из тех типично драматических пауз, которые он так любил, а Гурни терпеть не мог.
– Мы говорили о том, что… дамочку подставили. Обвинение против нее – бред собачий, от начала и до конца. Чистейший… незамутненный… бред. – Снова то же подрагивание уголков губ. – Суть такова: речь идет о том, чтобы снять с нее обвинение.
– Откуда ты знаешь, что это все бред?
– Ее подставили. Коп попался нечестный.
– Откуда ты знаешь?
– Я вообще много чего знаю. И мне много чего рассказывают. У того копа есть враги – и не без причины. Он не просто нечестный, он настоящая дрянь. Законченный сукин сын.
Гурни никогда еще не видел в глазах Хардвика столько ярости.
– Отлично. Скажем, ее подставил нечестный коп. Скажем даже, она ни в чем не виновата. Какое это имеет отношение к тебе? Или ко мне?
– Помимо такой мелочи, как правосудие?
– Что-то выражение твоих глаз к правосудию никакого отношения не имеет.
– Еще как имеет. Самое прямое, и именно к правосудию. Система меня поимела. Так что теперь я хочу поиметь систему. Честно, законно и исключительно на стороне справедливости. Они меня выставили, потому что всегда хотели. Я самую малость налажал с теми документами по делу о Добром Пастыре, которые передавал тебе. Обычное бюрократическое дерьмо, а этим гадам только дай предлог, тотчас же ухватились.
Гурни кивнул. Он все гадал, всплывет ли в разговоре этот долг – полученная им выгода, понесенный Хардвиком убыток. Что ж, можно больше не гадать.
Хардвик продолжил:
– Так что теперь я начинаю свое дело как частный детектив. По найму. И моей первой клиенткой будет как раз Кэй Спалтер – через адвоката, который занимается ее апелляцией. Так что моя первая победа должна наделать шума.
Гурни помолчал, обдумывая услышанное.
– А я?
– Что?
– Ты сказал, это шанс для нас обоих.
– Так и есть. Для тебя эта история может стать венцом, чтоб ее, карьеры. Прими участие в деле, порви его на куски и сложи снова в правильном порядке. Дело Спалтеров было сперва преступлением десятилетия, а потом – подставой века. Ты разберешься в нем, выправишь, а заодно надерешь задницы кое-каким ублюдкам. И сделаешь еще одну зарубку на прикладе, Шерлок. Здоровенную, твою мать, зарубку.
Гурни медленно кивнул.
– Идет, но… ты же приехал в эту даль не только для того, чтобы дать мне возможность надрать ублюдкам задницы. Почему ты хочешь привлечь именно меня?
Хардвик пожал плечами и набрал в грудь побольше воздуха.
– По массе самых разных причин.
– И самая главная?
Похоже, Хардвику впервые стало трудно подобрать слова.
– Чтоб ты помог мне повернуть ключ на четверть оборота и заключить сделку.
– Так никакой сделки еще нет? Мне казалось, ты сказал, Кэй Спалтер – твоя клиентка.
– Я сказал – она станет моей клиенткой. Только сперва требуется уладить кое-какие юридические мелочи.
– Мелочи?
– Поверь мне, все схвачено, надо просто нажать на правильные кнопки.
Снова нервное подергивание. У Гурни у самого челюсти сжались.
– Кэй Спалтер представлял в суде назначенный сверху осел, – торопливо продолжал Хардвик. – Технически он все еще остается ее поверенным, а это ослабляет аргументы для пересмотра приговора, сами по себе очень даже весомые. Одна из потенциальных пуль в обойме на апелляцию – это некомпетентность защиты, но не может же он сам про себя такое заявлять. Нельзя же сказать судье – освободите моего клиента, потому что я облажался. Такое должен говорить кто-то другой. Неписаные правила. Так что основная идея…
Гурни не выдержал.
– Погоди! У семьи же денег куры не клюют. С какой радости вдруг государственный защитник?
– Денег у них и впрямь уйма. Беда в том, что все записано на имя Карла. Он все контролировал. Нетрудно догадаться, что за тип он был. Кэй жила на широкую ногу, а за душой у нее – ни гроша. На деле, она неплатежеспособна. Вот и получила государственного адвоката, как все неимущие. Не говоря уже о тощем бюджете на накладные расходы. Ну и вот, как я уже сказал, – ей нужен новый представитель. У меня есть подходящая кандидатура, уже все устроено, точит зубы. Ловкий, изворотливый, беспринципный сукин сын – вечно голодный. Ей только и нужно подписать пару бумаг, чтобы оформить замену официально.
Гурни гадал, не ослышался ли.
– И ты ждешь, что я продам ей эту идею?
– Нет-нет! Ничего подобного! Никому ничего продавать не надо! Мне просто хотелось бы, чтобы ты стал частью общей картины.
– Какой еще частью?
– Крутой детектив из большого города, спец по убийствам. Масса раскрытых дел и до хрена всяких регалий. Тот самый, кто вывернул дело Доброго Пастыря наизнанку и повытряс дерьмо из всех этих козлов.
– То есть ты хочешь, чтобы я сыграл для тебя с этим «беспринципным сукиным сыном» роль вывески?
– Ну, он не то чтоб совсем беспринципный. Скорее… напористый. Умеет работать локтями. И нет, ты не будешь ни для кого «просто вывеской». Ты будешь одним из игроков. Членом команды. Одной из причин, по которым Кэй Спалтер стоит нанять нас, чтобы провести повторное расследование, подстегнуть апелляцию и пересмотреть чертов приговор.
Гурни покачал головой.
– Что-то не догоняю. Если с самого начала денег на крутого адвоката не было, откуда теперь-то возьмутся?
– С самого начала, учитывая весомость обвинения, у Кэй особых надежд не было. А если она проигрывает, у нее нет денег, чтобы заплатить по счетам.
– Но теперь…
– Теперь дело другое. Ты, я и Лекс Бинчер об этом позаботимся. Поверь мне, она выиграет, а плохим парням останется только проглотить пилюлю. А когда ее оправдают, она получит огромный куш как основная наследница Карла.
– Выходит, этот твой Бинчер работает над криминальным случаем с оплатой по результату? Разве это не против закона – или, по крайней мере, этики?
– Да ну брось. В соглашении, которое она подпишет, так прямо о гарантиях результата ничего не говорится. Ты, конечно, можешь сказать, что гонорар Лекса вроде как зависит от успеха апелляции, но текст соглашения никакой такой связи не предусматривает. Если апелляция провалится, с точки зрения закона Кэй просто останется должна ему кучу денег. Не бери в голову. Это проблема Лекса. Кроме того, апелляция не провалится!
Гурни откинулся назад, глядя через открытую дверь на заросли аспарагуса в дальнем конце вымощенного голубоватым песчаником старого дворика. В этом году побеги вымахали гораздо выше, чем в прошлые два. Пожалуй, высокий человек мог бы стоять там, выпрямившись во весь рост, и остаться незамеченным. Обычно голубовато-зеленые, сейчас, под серым неспокойным небом, листья аспарагуса словно выцвели и покачивались в порывистом ветерке, непредсказуемо налетавшем то с одной, то с другой стороны.
Гурни сморгнул, с силой потер лицо обеими руками и попытался сосредоточиться на том, как бы распутать весь этот тягучий клубок проблем, выявив основные составляющие.
Насколько он мог судить, его просили запустить в плавание новый детективный бизнес Хардвика – помочь тому заключить первое крупное соглашение с клиентом. Вот это и станет платой за все маленькие услуги в обход правил, которые Хардвик оказывал ему в прошлом – ценой своей полицейской карьеры. Тут, по крайней мере, все ясно. Однако было, о чем подумать и кроме этого.
Одной из характерных черт Хардвика была невозмутимость из разряда «а там хоть трава не расти», проистекающая из полного отсутствия привязанностей или строго определенной цели. И все же сейчас он явно уцепился за свой новый проект и предвкушал прибыль, которую этот проект сулил. Перемена, пожалуй, не к лучшему. Каково-то будет работать с Хардвиком, одержимым этой новой идеей, – с прежней ершистостью, поставленной отныне на службу обиженной воинственности?
Он перевел взгляд с покачивающихся побегов аспарагуса на лицо Хардвика.
– Так что же это значит, Джек, – «член команды»? Что от меня требуется, кроме как с умным видом бренчать медалями?
– Да чем, черт побери, захочешь, тем и занимайся. Послушай, я же тебе говорю. Обвинение было насквозь гнилым с самого начала. Если в итоге всего этого старший следователь не загремит в Аттику, я… я, черт возьми… заделаюсь веганом. Стопроцентно гарантирую: во всех фактах и показаниях окажется до черта нестыковок. Их, твою мать, даже в судебных протоколах выше крыши. И, малыш Дэйви, хочешь соглашайся, хочешь – нет, а ты и сам прекрасно знаешь: ни у одного копа нет такого глаза и чутья на нестыковки, как у тебя. Вот и все. Ты мне нужен в команде. Сделаешь это для меня?
«Сделаешь это для меня?» Просьба эхом звучала в голове Гурни. Отказаться он был не в силах. Во всяком случае, сейчас. Он глубоко вздохнул.
– Протоколы заседаний у тебя есть?
– Есть.
– С собой?
– В машине.
– Я… взгляну. Надо прикинуть, куда от них плясать.
Хардвик поднялся из-за стола. Теперь нервозность его больше походила на возбуждение.
– Оставлю тебе еще и копию официального досье по делу. Уйма интересного дерьма. Может оказаться полезным.
– Откуда ты раздобыл досье?
– У меня еще остались кое-какие друзья.
Гурни натянуто улыбнулся.
– Ничего не обещаю, Джек.
– Отлично. Нет проблем. Пойду принесу все из машины. Поизучай на досуге. Посмотрим, что ты скажешь по этому поводу. – Шагая к двери, он остановился и обернулся. – Не пожалеешь, Дэйви. В деле Спалтеров есть все – ужас, ненависть, гангстеры, безумие, политика, крупные деньги, крупная ложь и, возможно, капелька инцеста. Тебе, черт возьми, понравится!
Глава 3
Что-то в лесах
Мадлен приготовила незамысловатый ужин, и они поели довольно быстро, почти не разговаривая. Гурни ожидал, что она втянет его в утомительное обсуждение встречи с Хардвиком, но она задала лишь один вопрос:
– Что ему от тебя надо?
Гурни описал ситуацию с некоторыми подробностями – само дело Кэй Спалтер, новое положение Хардвика как частного детектива, его пылкую вовлеченность в пересмотр приговора Кэй, просьбу о помощи.
Мадлен в ответ только легонько кивнула и еле слышно хмыкнула. Поднявшись, она собрала со стола посуду, унесла ее к раковине, помыла, сполоснула и поставила в сушилку. Потом взяла из буфета большой кувшин и полила растения, стоявшие на сосновом столе под окнами кухни. Она не затрагивала щекотливую тему, но с каждой минутой Гурни все сильней и сильней подмывало добавить еще несколько слов, что-то объяснить, оправдаться. Когда он уже готов был заговорить сам, Мадлен предложила прогуляться к пруду.
– Слишком хороший вечер, чтобы дома сидеть.
«Хороший» – пожалуй, не то слово, какое сам Гурни употребил бы по отношению к этому вечеру с переменчивым небом и чередой туч. Но он удержался и не стал возражать, а прошел за Мадлен в прихожую, где она надела одну из своих нейлоновых ветровок яркой тропической расцветки, а он натянул зеленовато-желтый кардиган, служивший ему верой и правдой уже чуть ли не двадцать лет.
Мадлен, как всегда, посмотрела на него, скептически сощурившись.
– Надеешься сойти за чьего-то дедушку?
– В смысле – за человека надежного, внушающего доверие и располагающего к себе?
Она иронически приподняла бровь.
Больше они не говорили, пока не прошли через луг и не уселись на старой деревянной скамейке около пруда. Если не считать просвета напротив скамейки, берега пруда заросли высоким камышом, где с мая по середину июля гнездились красноплечие трупиалы, реагирующие на вторжение чужаков агрессивными криками и пикирующими налетами. К началу августа птицы исчезали.
– Пора бы нам время от времени срезать тут камыш, – заметила Мадлен, – а не то весь пруд затянет.
Каждый год кольцо камышей становилось толще, вторгалось в воду чуть дальше. Как уже выяснил Гурни, выкорчевывать их было занятием грязным, утомительным и тоскливым.
– Ага, – понуро отозвался он.
Вороны в кронах деревьев на краю луга галдели вовсю – резкий неумолчный грай, каждый вечер достигавший пика к закату и быстро сходивший на нет по наступлении сумерек.
– И с этой штукой надо бы что-то сделать. – Мадлен показала на покосившуюся ветхую шпалеру, которую предыдущий владелец установил в начале тропинки, идущей вокруг пруда. – Но с этим придется подождать, пока не построим курятник с большой вольерой. Курам же надо и побегать, не сидеть же им все время в темном сарае.
Гурни промолчал. В сарае имелись окна, а внутри было не так уж темно – но эта линия аргументации гарантированно ни к чему бы не привела. Да, сарай был меньше прежней постройки, сгоревшей в загадочном пожаре несколько месяцев назад посреди расследования дела Доброго Пастыря, но уж точно достаточно просторным для петуха и трех несушек. Однако в глазах Мадлен замкнутые помещения годились, в лучшем случае, на роль временного пристанища, а открытое пространство приравнивалось к раю. Ясно было: она сочувствует курам в их мнимом заточении и убедить ее, что в сарае им вполне хорошо, столь же нереально, как уговорить самой там поселиться.
Кроме того, они пришли к пруду не для того, чтобы обсуждать камыши, шпалеры или кур. Наверняка она вот-вот снова поднимет тему Джека Хардвика. Гурни начал уже выстраивать линию доводов в обоснование своего потенциального участия в деле.
Она спросит, неужели он и на своей так называемой пенсии возьмется за очередное полномасштабное расследование убийства, а если да, то зачем вообще было выходить в отставку?
Он снова объяснит, что Хардвика уволили из нью-йоркской полиции за помощь Гурни в деле Доброго Пастыря, так что теперь помочь ему – вопрос элементарной справедливости. Взял в долг – плати.
Она укажет, что Хардвик сам виноват, что его уволили, – погубила его не передача нескольких секретных документов, а долгая история неподчинения и непочтительности, подростковая тяга уязвить эго начальства. Такое поведение сопряжено с очевидным риском, вот топор наконец и упал.
Он возразит расплывчатым доводом о долге дружбы.
Она отметит, что они с Хардвиком никогда не были настоящими друзьями – просто вечно пикирующимися коллегами, у которых время от времени совпадали интересы.
Он напомнит ей об уникальных узах, связавших их много лет назад в деле Питера Пиггерта, когда они в один и тот же день нашли по половине тела миссис Пиггерт – на расстоянии нескольких сотен миль.
Она покачает головой и сведет «узы» до гротескного совпадения в прошлом – жалкого основания для действий в настоящем.
Гурни откинулся на расслаивающуюся деревянную спинку скамьи и посмотрел вверх, на слоистое небо. Возможно, он и не жаждал пикировки, но хотя бы чувствовал, что готов к ней. Над головой стремительно, словно опаздывая на ночлег, пролетело несколько мелких птах, то парами, то поодиночке.