Он без труда сменил одежду в Дублине и, наполовину скрыв лицо под поношенной шляпой с широкими полями, выехал из города и поскакал через Доннибрук к горам Уиклоу. Никто из Дублина не наблюдал за ним, когда Орландо миновал фруктовые сады на юге. Никому, скорее всего, и в голову не могло прийти, куда именно он направляется. Орландо иногда пускал лошадь легким галопом, иногда шагом и так пересек равнину и поехал дальше к горам. В полдень он отдохнул около часа, а к концу дня уже был в Ратконане.
Следуя указаниям отца, он не назвал своего имени, но когда вышел О’Бирн и спросил, что ему нужно, отдал ему письмо и пояснил, что ему приказано убедиться в том, что О’Бирн его прочитал. Бриан с легким недоумением пригласил юношу в дом, и они вошли в зал.
Орландо был удивлен, увидев, что О’Бирн совсем молод, всего на несколько лет старше его самого, а с взъерошенными светлыми волосами и вовсе казался мальчишкой. Но главное впечатление на Орландо произвел властный взгляд странных зеленых глаз. Сев за большой дубовый стол, О’Бирн медленно и внимательно прочел письмо, и раз-другой на его лице отразилось удивление. Потом он встал, принес бумаги, перо и чернила и написал несколько слов. Закончив, посмотрел на Орландо:
– Ты его сын?
– Да.
– Ты знаешь, что в этом письме?
– Отец сказал, что мне лучше не знать.
– Он прав, – кивнул Бриан О’Бирн.
Содержание письма всерьез потрясло его. Ему вкратце сообщалось, что его наследство может оказаться под угрозой, и далее следовал совет принять немедленные меры. Мартин Уолш был изумлен не столько наглой алчностью Пинчера – видит Бог, адвокат встречал и не такое в человеческих душах, – сколько абсолютной политической глупостью, допускавшей законное воровство земель у таких уважаемых ирландцев, как Бриан О’Бирн. Это была именно такая глупость, которая могла однажды сделать остров неуправляемым. И именно из высокого чувства долга адвокат, после долгой молитвы, решил нарушить конфиденциальность и вмешаться.
Английские власти совсем нередко нарушали право владения землей в отношении людей вроде Бриана О’Бирна. Но Уолш знал в Дублинском замке одного-двух чиновников, которые смотрели на все так же, как он сам, и их имена он сообщил в письме к молодому О’Бирну. А также по осторожной подсказке Дойла на помощь Бриану могли прийти джентльмены-протестанты. Но, учитывая мнение парламента и его сторонников, не говоря уже о докторе Пинчере, который выискивал подобные возможности, Уолш советовал О’Бирну немедленно и без шума отправиться в Дублин, пока гончие не унюхали его след. Однако по причинам, которые он не мог назвать, его собственное участие в деле должно было остаться в тайне. «Я нарушил клятву адвоката, чтобы сообщить это вам», – честно признавался он.
– Передай своему отцу, Орландо Уолш, что О’Бирны из Ратконана навеки в долгу перед ним, – с чувством произнес Бриан.
– Я должен убедиться, что вы сожгли письмо, – сказал Орландо.
– Убедишься.
О’Бирн подвел юношу к очагу, и они вместе смотрели на письмо, пока оно не превратилось в безобидный пепел.
– Ты должен поужинать со мной, – заявил Бриан.
– Я переночую в конюшне и никому не назову своего имени, – возразил Орландо.
– Ах да, конечно. – Бриан улыбнулся. – Но обещаю тебе, Орландо Уолш, ты всегда будешь моим другом.
На рассвете следующего дня Орландо отправился в обратный путь. Небо над горами Уиклоу оставалось ясным. С моря дул легкий бриз. Орландо так гордился собой, так радовался тому, что благополучно выполнил задание, что не мог дождаться встречи с отцом, желая наконец рассказать ему все.
К середине утра ветер переменился и задул с севера, слегка похолодало. Когда Орландо добрался до высокого склона, с которого открывалась панорама Дублинского залива, он увидел длинную серую полосу облаков, надвигающуюся со стороны Ульстера и уже бросающую густую тень на Фингал вдали. Но Орландо быстро продвигался вперед и еще до полудня въехал в город и поскакал к дому кузена Дойла.
Дойла с женой дома не было, но слуга сообщил Орландо:
– Он сказал, чтобы ты отправлялся дальше, как только прибудешь.
А поскольку Орландо и сам собирался поступить именно так, то тут же пересел на собственную лошадь и покинул дом кузена.
Облачная тень повисла над ним сразу после того, как он пересек Долину Лиффи. И день становился все темнее и мрачнее, хотя раз или два справа от Орландо над серебристым простором моря прорывались солнечные лучи. Сердце Орландо было переполнено счастьем, пока он скакал по знакомой равнине. Он улыбнулся, глядя, как стая серых чаек внезапно взлетела с равнины перед ним и с громким криком унеслась в свинцовое небо. И юношу охватило теплом, когда, миновав знакомый маленький лесок, он увидел свой дом.
А потом Орландо с удивлением заметил стоящую в дверях сестру.
– Привет, Энн, – сказал он.
– Слава Богу, ты приехал! Он тебя ждал.
– Знаю. – Орландо улыбнулся, но сестра бросила на него странный взгляд:
– Нет, Орландо, ты не знаешь… – Орландо шагнул к дому, но Энн взяла его за руку, останавливая. – Подожди еще несколько минут. С ним сейчас Лоуренс. – Энн глубоко вздохнула. – Твой отец плохо себя чувствует, Орландо. Очень плохо.
Орландо почувствовал, что бледнеет.
– Когда?..
– Сегодня, рано утром. Он послал нам сообщение в Дублин, и мы сразу приехали. Но никто не знал, где ты.
– Я выполнял одно поручение отца.
– Он так и сказал. Сказал, что ты должен будешь заехать к кузену Дойлу, и мы отправили туда сообщение, чтобы ты сразу ехал домой. И где только тебя носило? – Энн покачала головой. – Ну, это уже не важно. Он хотя бы может говорить, пока что. Подожди внизу. Я им скажу, что ты приехал.
И Энн ушла.
Орландо ждал в одиночестве. Дом казался до странности затихшим. Прошло какое-то время. Потом по лестнице спустился Лоуренс.
Брат был в черной сутане. И выглядел мрачным. Увидев Орландо, он не улыбнулся, а просто подошел и сжал его руку:
– Ты должен подготовиться. У отца сейчас кризис. Это был апоплексический удар, и ты увидишь, что он сильно изменился со вчерашнего дня. Ты к этому готов? – (Орландо молча кивнул.) – Хорошо. Я молился вместе с ним. Но твое присутствие его утешит. – Лоуренс помолчал, с интересом глядя на Орландо. – Кстати, а где ты был?
– Я не могу тебе сказать, Лоуренс. Я делал кое-что по поручению отца.
– Мне-то ты уж точно мог бы объяснить свое отсутствие, так? – Вопрос был задан вполне благодушным тоном, и все же в нем звучало некоторое неодобрение.
– Я обещал отцу.
– Понимаю. – Легкая морщинка собралась на его лбу, но иезуит тут же ее прогнал. И посмотрел на лестницу, где появилась Энн. – К нему можно?
– Да. – Энн ободряюще улыбнулась младшему брату.
– Он что, умирает? – спросил Орландо.
Никто ему не ответил.
Орландо поднялся по старой деревянной лестнице и подошел к двери комнаты отца. Она была приоткрыта. Орландо рывком распахнул ее.
Отец был один. Он полусидел в резной деревянной кровати. Его лицо странно осунулось, глаза провалились, но он нежно посмотрел на Орландо и постарался улыбнуться:
– Мне жаль, Орландо, что тебе приходится видеть меня таким.
Мгновение-другое Орландо был не в силах говорить.
– Мне тоже жаль.
Он хотел сказать совсем не это, но не нашел нужных слов.
– Подойди. – Отец жестом подозвал его поближе. – Ты сделал то, о чем я тебя просил?
– Да, отец. Все сделано.
– Хорошо. Я горжусь тобой. Он что-нибудь сказал?
– Что навеки в долгу перед тобой.
– Он сжег письмо?
– Да. Я проследил.
– Правда, теперь это уже практически не имеет значения… – Отец произнес это скорее для себя, чем для сына. И вздохнул. В груди у него захрипело. А потом он улыбнулся. – Ты хорошо поработал. Очень хорошо.
Орландо так хотелось что-нибудь сказать, объяснить отцу, как сильно он его любит. Но он не знал, как это сделать. И просто беспомощно стоял. Несколько мгновений его отец, закрыв глаза, молчал. Он как будто собирался с силами. Потом наконец посмотрел в глаза Орландо. Юноше показалось, что во взгляде отца он заметил некую настойчивость и страх.
– Ты помнишь, что обещал мне, Орландо? Насчет твоей женитьбы?
– Да, отец. Конечно я помню.
– Ты обещал мне иметь детей.
– Да.
– Они будут?
– Да, отец. Не меньше дюжины. Обещаю.
– Это хорошо. Спасибо. Возьми меня за руку. – (Орландо взял холодную руку отца, и тот сжал ладонь сына.) – Ни один отец не мог бы иметь лучшего сына, чем ты, Орландо. – Мартин снова улыбнулся и закрыл глаза.
Какое-то время прошло в тишине, и слышно было лишь свистящее дыхание Уолша. Орландо продолжал стоять рядом, все так же держа холодную отцовскую руку.
Потом, не открывая глаз, отец тихо произнес:
– Энн…
Энн, стоявшая за дверью, мгновенно вошла в спальню.
– Да пребудет с тобой Господь, сын мой, – сказал Уолш.
И Энн выставила Орландо в коридор.
Она велела ему идти вниз. Через несколько мгновений наверх снова поднялся Лоуренс. А Орландо лишь ждал в отчаянии. Примерно через полчаса Энн спустилась вниз и сообщила, что их отец умер.
Небо все еще было серым, когда на следующий день рано утром Орландо вышел из дому, неторопливо прошел по тропе мимо заброшенной часовни и вскоре уже был на пологом склоне, что уходил к морю. Юноша не встретил ни души на пути к святому колодцу в Портмарноке.
Опустившись у колодца на колени, Орландо стал молиться. Но хотя слова слетали с его губ, он не мог сосредоточиться по-настоящему, как советовал отец.
Орландо встал и трижды обошел вокруг колодца, на этот раз произнося «Отче наш». Он знал, что даже такой маленький обряд может дать результаты. Потом снова встал на колени. И все равно не мог найти той тишины, которую искал. Орландо пытался думать о древнем святом, чье присутствие благословляло воду колодца. Но ничего не получалось. Тогда Орландо подумал об отце и прошептал:
– Я обещаю, отец. Обещаю. Не меньше дюжины.
И разрыдался.
Прошло больше часа, прежде чем он вернулся домой. И увидел Лоуренса, который искал его.
– Где ты был, Орландо? – спросил иезуит.
– У колодца в Портмарноке, – честно ответил Орландо.
– А… – Лоуренс явно задумался. – Думаю, пора, – сказал он вполне благодушно. – Пора тебе отправляться в Саламанку.
1626 год
В возрасте тридцати четырех лет Энн Смит имела все основания быть благодарной судьбе. Она познала печаль: пару раз у нее случались выкидыши и двое ее детей, мальчики, умерли в младенчестве. Но почти все матери, которых она знала, испытали подобные страдания, однако такие раны излечивались. И у Энн все же оставалось четверо здоровых детишек, три девочки и мальчик, а в будущем могли появиться и другие.
И еще у нее был брат Орландо. Энн в общем ждала, что он женится сразу, как только вернется из Саламанки. Она знала об обещании, данном им отцу, и о его горячем желании не подвести отца. Как-то раз, когда Энн со смехом заметила, что он может удовлетвориться и меньшим количеством детей, он ответил:
– По крайней мере, я могу постараться.
И он произнес это с таким пылом, что Энн решила ничего больше не говорить. И уж конечно, не было недостатка в семьях, которые желали бы выдать своих дочерей за молодого Орландо Уолша. Но ему понадобилось несколько лет, чтобы стать адвокатом, как его отец, а уж потом он смог осесть с чудесной девушкой из семьи сквайра-католика в английском Пейле. И управлять имением. Многие из прежних клиентов отца обращались к нему. Правда, Энн пока что не слышала, чтобы его жена Мэри забеременела, но они ведь были женаты всего год. И Энн казалось, что в отношении Орландо у нее были все причины для оптимизма.
Но вот если посмотреть на мир в целом, то сразу были видны причины, почему у добрых католических семей вроде Уолшей надежды было маловато.
В Англии правил новый король. Старый король Яков был сыном пылкой католички Марии Шотландской, и лорды-пресвитерианцы из его родной Шотландии зорко следили за тем, чтобы Яков, пусть и не желавший преследовать католиков, все же оставался убежденным протестантом. Но теперь Яков умер, а год назад его сын король Карл – серьезный молодой человек – потряс подданных-протестантов, женившись на сестре короля Франции, одного из самых ярых приверженцев католицизма. И до сих пор было неясно, какие религиозные симпатии испытывает сам Карл.
– Но это наверняка должно нас радовать, – сказала как-то Энн своему брату Лоуренсу. – То, что король выбрал в супруги женщину истинной веры.
И хотя Лоуренс всегда был осторожен в высказываниях, даже он ответил:
– Будем надеяться, – и ободряюще улыбнулся сестре.
Ирландия же превратилась в странное место. Графы бежали, Манстер и Ульстер были превращены в колонии, протестанты держали верх в парламенте. И все же Энн казалось, что за прошедшие со дня ее свадьбы почти двадцать лет повседневная жизнь большинства простых католиков изменилась на удивление мало. Протестанты могли принимать законы против них, но эти законы исполнялись лишь частично. Даже здесь, в Дублине, в самом сердце английской власти, жизнь была наполнена любопытными аномалиями. Кафедральный собор Христа, великий средневековый памятник ирландской католической традиции, стал теперь домом так называемой Церкви Ирландии, конечно английской и протестантской. Его посещали правительственные чиновники из Дублинского замка и протестанты из Тринити-колледжа. Но почти все приходские церкви в городе, куда ходили общины торговцев и ремесленников, оставались католическими. По закону католические священники не имели права существовать.
– Но мы не позволим этому нам мешать, – говаривал добрый муж Энн, Уолтер Смит.
В их собственной приходской церкви Смит и его товарищи-торговцы содержали целых шесть католических священников, но если бы какой-нибудь чиновник спросил, кто это такие, ему бы ответили: «Певчие». Конечно, все знали, что это священники. Даже доктор Пинчер, наверное, это понимал. Но людям из Дублинского замка совсем не хотелось оскорблять богатых и полезных дублинских торговцев, и шестеро священников спокойно продолжали делать свое дело.
– До тех пор, пока… – как-то сухо заметил Уолтер, – пока их не попросят спеть.
В общем, вряд ли это было уж слишком большой надеждой для людей вроде Энн, ее мужа Уолтера и брата Орландо – людей состоятельных и доброго нрава, преданных английской короне, – что кто-то сумеет убедить нового короля вернуть католической общине те права, которых она заслуживала.
Никто бы не смог усомниться в солидном, надежном, любящем муже Энн. Стоило только посмотреть на него. Уолтер не располнел с годами, но его тело стало шире, крепче. Волосы отливали стальным серым блеском. Он завоевал авторитет и уважение. Важная религиозная община Святой Анны устроила свою часовню в церкви Святого Оуэна, но все записи и архивы хранились в обитом железом сундуке в доме Уолтера Смита. Он, однако, всегда легко нес свое бремя. Спокойный и энергичный, неизменно добрый. Любой бы, встретив его, сказал, что этот крепкий человек средних лет прежде всего католик-семьянин, и был бы прав. Он создал для Энн прекрасную семью. Их старшая девочка была похожа на мать. Все так говорили. И вскоре она, без сомнения, должна была выйти замуж. Вторая больше походила на Уолтера; третья напоминала Энн об одной ее тетушке, которую она знала в детстве. А вот юный Морис был из тех, кого люди замечают. Назвали его в честь дедушки Уолтера. Фигурой и лицом он напоминал Энн брата Уолтера, Патрика. И одно это уже делало его весьма привлекательным. Но что действительно поражало любого, так это его глаза необычайного зеленого цвета. Теперь ему было восемь лет, и он отличался острым умом.
– Ну, тут еще надо посмотреть, что из него выйдет, – весело говорил его отец. – Станет он скромным торговцем вроде меня или умным юристом, как его дядя Орландо. И мне так приятно, – мягко добавлял он, обращаясь к Энн, – что, когда я смотрю на своего сына, я как будто снова вижу лицо моего дорогого брата Патрика.