О-Цую подрастала и становилась все краше. Но вдруг в возрасте пятнадцати лет она тяжело заболела. Лекари сказали, что недуг неизлечим. Тогда кормилица О-Содэ, любившая О-Цую как родную дочь, пошла в Сайходзи и принялась горячо молить Фудо-саму о выздоровлении бедняжки. Двадцать дней она взывала к божеству в этом храме, и на двадцать первый день О-Цую чудесным образом исцелилась.
Радости в семействе Токубэя не было предела. Он даже устроил пир для всех друзей по случаю счастливого события. Однако в тот самый вечер, когда все веселились и праздновали, кормилица О-Содэ внезапно слегла больная. А утром лекарь, которого к ней срочно призвали, сообщил, что женщина умирает.
Все члены семьи в великой скорби собрались у ложа кормилицы, чтобы с ней попрощаться. И вот что она им сказала:
– Настало время поведать вам то, о чем вы не знаете. Мои молитвы в храме Сайходзи были услышаны. Я просила Фудо-саму разрешить мне умереть вместо О-Цую, и эта великая милость была мне оказана. А потому не надо обо мне печалиться… Лучше послушайте мое последнее желание. Я пообещала Фудо-саме посадить вишневое дерево в саду Сайходзи в знак благодарности ему и памяти о своем поступке. Теперь-то уж я не смогу это сделать, так что прошу вас исполнить мой обет… Прощайте, милые друзья, и помните, что я была счастлива умереть ради О-Цую.
После похорон О-Содэ молодое вишневое деревце – сакура – самое прекрасное из тех, что удалось найти, было посажено в саду Сайходзи родителями О-Цую. Деревце прижилось и стало расти. Через год, в шестнадцатый день второго лунного месяца, в годовщину смерти О-Содэ, оно вдруг расцвело так, что все ахнули от восхищения. И оно продолжало цвести каждый год в течение двухсот пятидесяти четырех лет, всегда в шестнадцатый день второго месяца, а его бело-розовые цветы были похожи на соски женской груди, набухшие молоком. И люди называли это дерево Убадзакура – «вишня кормилицы».
Искусство дипломатии
Казнь велено было провести в саду самурайской усадьбы-ясики. Стало быть, человека привели туда и бросили на колени посреди широкой, посыпанной песком площадки, которую пересекала цепочка тоби-иси – больших плоских камней, врытых в землю на расстоянии шага один от другого (тоби-иси, «летящие камни», и сейчас служат тропинками во многих японских садах). Руки приговоренного были связаны за спиной. Слуги принесли воду в деревянной бадье и мешки из-под риса, набитые галькой. Мешки расставили вокруг преступника так, чтобы он не смог сбежать. Явился хозяин усадьбы, окинул взглядом картину приготовлений и, найдя ее удовлетворительной, ограничился кивком.
– Ваша милость! – закричал, обращаясь к нему, связанный человек. – Преступление, в коем меня обвиняют, я совершил ненамеренно! По глупости совершил! Дурнем уродился, карма у меня такая, вот и делаю оплошности на каждом шагу, не могу удержаться! Но убивать человека за то, что он дурень, – это ж неправильно! А за неправильные поступки придется расплачиваться. Попомните мое слово: коли убьете меня, я вернусь и отомщу! Из гнева моего родится голодный дух! И злом воздастся за зло!
Если перед смертью человек испытывает ярость и негодование, он и правда может превратиться в мстительного духа, который способен свести счеты с тем, кто его убил. Самурай знал об этом. Он заговорил с преступником мягко, почти ласково:
– Запугивай нас сколько угодно, хоть сейчас, хоть после смерти. Однако же мне как-то не верится, что ты сдержишь обещание. Не затруднит ли тебя подать нам какой-нибудь знак своего великого гнева, после того как твоя голова слетит с плеч?
– Подам, еще как подам! – крикнул преступник.
– Вот и славно, – сказал самурай, обнажая длинный меч-катану. – Сейчас я отрублю тебе голову. Прямо перед тобой из земли торчит тоби-иси. Когда твоя голова подкатится к камню, попробуй его укусить. Если злой дух поможет тебе это сделать, мы все тут начнем заикаться от страха. Ну что, укусишь камень?
– Укушу! – завопил охваченный яростью преступник. – Укушу! Уку…
Сверкнуло, свистнуло, раздался глухой удар. Связанное тело упало на рисовые мешки, из шеи брызнули две длинных кровавых струи, и голова тяжело покатилась по песку прямиком к тоби-иси. Вдруг она подскочила, впилась зубами в камень до хруста, на миг замерла, отчаянно цепляясь за него, упала на песок и осталась неподвижной.
Все потеряли дар речи. Слуги в ужасе уставились на хозяина. А тот невозмутимо вручил катану ближайшему оруженосцу и зашагал к дому.
Оруженосец, зачерпнув ковшом воды из деревянной бадьи, полил окровавленное лезвие от цубы[15] до самого острия, а затем тщательно протер его несколько раз бумажными листами. На том и закончилась церемониальная часть казни.
Следующие несколько месяцев слуги самурая прожили в паническом страхе. Все каждый день ждали визита призрака. Никто не сомневался, что обещанная месть рано или поздно свершится, и ужас заставлял их видеть и слышать то, чего не было. Вскоре они уже шарахались от шороха ветра в бамбуковой роще и от скольжения теней в саду. В конце концов, посовещавшись, бедолаги решили обратиться к хозяину с просьбой заказать в храме поминальную службу, дабы умилостивить голодного духа.
– В этом нет необходимости, – сказал самурай, когда старший слуга передал ему общую просьбу. – Я в курсе, что человек, жаждущий отмщения, может натворить много бед после смерти. Но в данном случае бояться нечего.
Старший слуга с мольбой воззрился на хозяина, не осмеливаясь спросить о причине такой уверенности.
– О, причина проста, – ответил самурай, угадав невысказанный вопрос. – Лишь самое последнее намерение человека перед смертью может возыметь разрушительные последствия. Поэтому я отвлек злодея от мыслей о мести, потребовав подать нам знак. В итоге он умер с единственным горячим желанием – укусить камень. Это желание ему удалось исполнить, а больше он уже ни на что не способен. Обо всем прочем его дух забыл. Так что пора бы и вам выбросить это дело из головы.
Разумеется, казненный преступник ни разу не потревожил обитателей усадьбы. Ничего страшного не случилось.
Зеркало и колокол
Восемь столетий назад служители храма в деревне Мугэн-ни-яма, что в провинции Тоотоми, решили обзавестись большим колоколом и попросили местных женщин отдать им старые бронзовые зеркала на переплавку. (И сейчас во дворах некоторых японских храмов можно увидеть зеркала, пожертвованные с той же целью. Самую внушительную коллекцию подобных предметов мне довелось обнаружить в Хакате на острове Кюсю, в храме буддийской школы дзёдо, – люди приносили туда зеркала для отливки тридцатитрехфутовой бронзовой статуи будды Амиды.)
В ту пору в Мугэн-ни-яме жила молодая жена крестьянина. Она тоже отдала монахам зеркало на общее дело, а потом вдруг пожалела о своем поступке. Ей вспомнились рассказы матери об этой вещице, когда-то принадлежавшей ее бабке, а прежде – прабабке; подумалось о том, сколько счастливых улыбок отражалось в полированной бронзе… Конечно, она могла опять пойти в храм и взамен зеркала предложить монахам немного денег, чтобы они вернули семейную реликвию. Но у нее не было ни монетки. И теперь всякий раз, приходя помолиться, она с грустью примечала во дворе у самой ограды свое зеркальце, валявшееся среди сотен других. Она узнавала его по выгравированному на тыльной стороне сё-тику-бай
Примечания
1
Герберт Спенсер (1820–1903) – английский мыслитель, автор «Системы синтетической философии», социолог и один из основоположников эволюционизма. (Примеч. пер.)
2
Второе название этого острова в Ионическом море – Лефкада; в честь него Хирн и получил имя, которое по-гречески произносится Лефкадиос. (Примеч. пер.)
3
Описание сих примечательных крабов приведено в моей книге Kotto. (Примеч. авт.)
4
Или Симоносэки. Этот город также известен под названием Баккан. (Примеч. авт.)
5
Бива – четырехструнная японская лютня; она используется в основном для аккомпанемента речитативов. В давние времена профессиональных музыкантов-сказителей, читавших нараспев «Хэйкэ-моногатари» и другие трагические повести, называли бива-хоси, то есть «монахи-лютнисты». Почему именно «монахи» – не вполне ясно. Возможно, потому, что такие сказители, равно как и слепые массажисты, брили голову по примеру буддийских монахов. На биве играют с помощью плектра, который называется бати и, как правило, изготавливается из рога. (Примеч. авт.)
6
Вежливая просьба открыть ворота. Самураи так обращались к стражникам, когда хотели попасть в дом своего господина. (Примеч. авт.)
7
В японском тексте употреблено слово «аварэ», что означает «светлая грусть». (Примеч. авт.)
8
Так называется по-японски «Праджняпарамита хридая сутра» («Сутра сердца совершенной мудрости»). Что же касается описанного в японском кайдане применения этого священного текста в магических целях, будет уместно упомянуть, что сутра содержит в себе учение о пустоте форм, то есть о нереальности всего сущего. (Примеч. авт.)
9
В давние времена на Востоке эти птицы служили символом счастливого брака и взаимной привязанности. (Примеч. авт.)
10
В третьей строке этого стихотворения есть патетический двойной смысл. Если записать название Аканума – «красная топь» – другими знаками, получится «акану-ма», что означает «времена нашего неразлучного (сладостного) союза». Так что стихотворение можно перевести и так: «Когда солнце клонилось к закату, позвала я тебя за собой… А ныне, вспоминая счастливые дни, проведенные нами вместе, как горестно спать одной в тени тростника». Макомо – вид тростника, из которого плетут корзины. (Примеч. авт.)
11
Суффикс «сама» в японском языке добавляется к фамилии для выражения величайшего почтения. (Примеч. пер.)
12
Дзокумё – это личное имя, принадлежавшее человеку при жизни, в отличие от каймё и хомё – посмертных имен, которые пишут на могильных камнях и поминальных табличках в храмах. (Примеч. авт.)
13
Буцудан – буддийский домашний алтарь. (Примеч. авт.)
14
Фудо – мёо – японское имя Ачалы – грозного божества-защитника (дхармапалы) в буддизме Ваджраяны. (Примеч. пер.)
15
Цуба – гарда японских мечей, то есть пластина между лезвием и рукоятью, защищающая руку. (Примеч. пер.)