– Герд нашел ей милую квартирку рядом…
– Рядом с чем? – вдруг я насторожилась.
– Недалеко от ее работы, – Киану снял с шеи полотенце и присел рядом.
– Какой еще работой?
– Герд устроил ее секретарем в Министерстве Иностранных Дел.
– Да он с ума сошел!
– Чш! – шикнул Киану, и брови его сошлись на переносице. – Я не должен был этого говорить.
– Ну разумеется.
– Там пригретое местечко, Кая. Почему бы нет?
– Но ведь скоро выборы. Она может попасть под удар. Периферийные интеллектуалы у них на особом счету. Я уже не говорю о новичках…
– Герд вложил в нее слишком много. Она справится.
Я заглянула ему в глаза: он и правда верил собственным словам.
– Комитет знает слишком много. Она – беззаконница.
– Герд достал паспорт.
– Ах, Герд, этот вездесущий Герд! Что за цели он преследует, посылая лучших в логово волков?
– Не кипятись, девочка.
Наш разговор мог продолжаться бесконечно, но мы оба слишком устали. В такие моменты я чувствовала к нему тонкую, особую привязанность. Мы даже могли ладить, ведь он умело хранил мои секреты, преимущественно те, коим становился невольным свидетелем лично.
– Она была нашей Единицей, Кая, – глядя в темноту, серьезно произнес Киану, – она – воплощение Герда. Она справится. Эта миссия для таких, как она – для избранных.
8
Герд потащил меня с собой. Он предвидел все, что произойдет, это был мне урок, тест на выживание.
Никогда прежде мне не доводилось переступать порог здания Городского Совета. Это – центр Волчьего Ущелья, нашей Седьмой провинции. Оно растянулось на холму, как прямая желтая лента, как чистилище. Оно несло в своих стенах интересы государства и, прежде всего, нашего Правителя. В тот день произошло многое.
К нам приставили некоего провожатого, очевидно, очередного приспешника Метрополя.
Я не знала, в какой кабинет нам надлежало зайти, но часы уже показывали десять минут четвертого; собрание явно затянулось. В типично конторской тишине работал телевизор. Он висел в углу, как инородный объект в этом городе – никто из граждан не мог позволить себе такую роскошь. Бона с Муном еще знавали иные времена, но под тяготами распрощались со всем, что когда-то имели их отцы.
Я таращилась в этот плоско-надменный ящик, удивляясь, что кто-то в Ущелье еще смотрит новости. После очередного выпуска, где сладкоголосая блондинка сообщала о стабильности Метрополя, включили рекламу туристической компании. Я усмехнулась, глядя на здоровые, загорелые тела молодого человека и девушки, чьи уложенные волосы развевал ветер, а ухоженные пальчики рук держали стаканы со свежевыжатым соком. Я снова усмехнулась. Герд покосился на меня. Улыбался он редко, но порой его глаза излучали нечто похожее на веселье. Он меня понимал. Он понимал всю нелепость положения.
– Спонсор нашей программы – «Сан Трэвэл». «Сан Трэвэл» – пусть солнце улыбнется вам!
Эпичные ноты дешевой композиции завершили это издевательство. Улыбки моделей погасли, и началась какая-то передача. Мелькавшие кадры напоминали видеодневники… избирательной кампании. За все годы жизни и прошедших выборов, правительство впервые так активно задействовало телевидение. Я не могла не смотреть на это лицемерие – уж слишком велико оказалось любопытство.
Следуя солидарному канону «дамы вперед», на экране возникла женщина. Первый кандидат Леда Лумир, сорок семь лет, магистр психологии. Практиковалась в Комитете Национальной Безопасности, но является сторонницей либерализма. Активистка движения «Говори правду!». Мать двоих детей.
Второй кандидат – Рамун Торе, пятьдесят два года, три высших образования, в том числе военное. Полковник запаса. Создатель демократической партии Белой Земли. Женат. Двое детей. Старший сын учится в одной из Европейских столиц.
Третий кандидат – Матис Гонболь, действующий президент, пятьдесят пять лет. Высшее образование педагога, факультет истории. Шестое выдвижение в лидеры за двадцать пять лет. Старший сын – член Государственной Думы и Министр Энергетики, средний – Председатель Комитета Национальной Безопасности, младший – преемник отца.
Что они обещают? Равенство, правду, свободу. А что еще они могут сказать?
Каждого кандидата показывают отдельно. Они улыбаются и дружелюбно машут руками; а я чувствую только злобу, растущую где-то в районе легких. На экране появляется Герб Белой Земли и слышатся вступительные ноты гимна. Вырванные видеокартинки сменяют один другой. Это люди семи провинций. Они положили руки на сердца и с самозабвением напевали слова:
Мы – люди чистой земли,
Мы – мирные жители Белой страны.
И бьются сердца ради крыльев небес,
Что приведут нас к миру чудес.
Стань вечной, земля наших предков,
Славься светлое имя страны.
Трудитесь, союзы квиритов!
Трудитесь во имя Балкревии!
Дружба народов есть сила Отчизны,
Мы следуем этой дорогой всегда.
Семьи живут во имя свободы,
Цвети, родная моя Сторона!
Хор скрипок умолк. Флаг из трех равных полос – красной, желтой, белой – растворился в черноте экрана. Началось низкоинтеллектуальное ток-шоу.
Как будто меня окунули в Союзные времена – времена Сталина и Ленина. Здесь все сквозило социализмом, из которого и родилась наша собственная система.
– Почему «Балкревия»? – спросила у Герда.
– Старое название. Еще до Союза.
Еще несколько минут мы стояли в молчании, напротив помпезных дверей тяжелого дуба, прежде чем часовые их распахнули. Группа высокопоставленных лиц покидала круглый стол, поправляя свои фешенебельные галстуки и манжеты. В руках многие несли кейсы или кожаные портмоне. Впрочем, лица их не блистали задатками интеллекта.
Капитан жестом подозвал нас к себе. Видимо, он восседал в центре недавней процессии.
– Прошу оставить нас одних, – эхо голоса разнеслось по огромному залу с высокими расписными потолками.
Лицо капитана сосредоточилось на моем; он внимательно вглядывался в каждую клеточку моего существа, будто выискивал нечто, ему необходимое.
Я попробовала вообразить себе, какого это: жить так, как описывается в старых книгах, привезенных из Европы нашими далекими предками? Какого спать на пуховых перинах, есть серебряными ложками и носить изысканные туалеты? Нет уж, моего воображения не хватает, чтобы увидеть нечто большее, чем то, что видела все эти годы.
Я уловила в воздухе запах одеколона – весьма приятного и наверняка чудовищного дорогого. Что заставило этого капитана ступить на этот скользкий путь служения Правителю? Сделка с совестью?
– Вчера мне довелось стать невольным свидетелем уличных разборок, не так ли? – он снова взглянул на меня и продолжил расхаживать взад-вперед. У меня рябило в глазах от зеленой обивки бархатных кресел. – Проявлялось явное неподчинение закону Правительства. Согласно установленному порядку, мятежники обязаны добровольно трудиться во благо государства в течении десяти дней и еще двадцать провести в условном заключении, где также обязуются выполнять некоторые общественные работы. – Я уставилась в окно – это песню мы все знали наизусть, ничего нового она не сулила. – Однако накануне вы предложили мне весьма достойную замену, – он уставился на Герда, – в лице талантливой преемницы Штарк, – он порылся в каких-то документах и извлек белый лист. – Кара Штарк – самородок, владеющий тремя языками и наукой секретариатства. – Пораженная до самых глубин сознания, я пыталась заставить себя не смотреть на Герда. События не были синхронны, и отъезд Кары никак не мог быть связан с моим проступком. – Я вызвал вас, чтобы сообщить вам именно это. Народ пытлив. Он задает вопросы. Но все очевидно: око за око.
Подташнивало от запаха его одеколона. Хотелось поскорей выйти оттуда.
– Означает ли это нашу свободу? – спросил Герд.
– Разумеется. Я бы мог привлечь… – он сощурился, обращаясь: – как вас зовут?
– Армина.
– Я бы мог привлечь Армину, ибо явился свидетелем ее осведомленности в иных языках…
– Мой немецкий довольно скуден, – не удержалась я.
– И все же он имеет место быть, – время от времени поглядывая на меня, произнес капитан. Теперь у меня рябило в глазах от его выглаженного синего галстука. – Кара ваша сестра?
– Да, – солгала я.
– Поразительная девушка. Просто поразительная… – мямлил капитан. – Прекрасная кандидатура для Метрополя. У вас талантливые воспитанницы, Штарк.
– Благодарю, – сухо ответил тот.
Почему он не назвал нас дочерьми, согласно давно выработанной легенде? Меня насторожили реплики капитана. Он говорил это все не просто так… О, черт нас всех подери! Он комитетник! Почему я не додумалась до этого раньше! Как я могла этого не увидеть?! Я всегда чую комитетников, чую с первого взгляда, с первого вздоха. Комитетников посылают в нашу провинцию много лет, и много лет они рыскают здесь, как ищейки, в поисках несовершенных преступлений.
Они завербовали Кару. Она не могла просто покинуть Ущелье. Более веской и неоспоримой причины не найти. Теперь она одна из них, и виной тому – капитан. Капитан и чертов Герд.
Перехватило в горле.
– А вы, Армина? – он все вглядывался в мое лицо. – Вам знакома этика, знакомства на «вы» в знак уважения… – он нес какую-то чушь, а, может быть, это я сходила с ума, одурманенная запахами этих бесконечных зеленых кресел и его одеколоном.
– А я тебя… Я вас не уважаю, – выпалила я.
Меня жутко мутило, словно опоили зельем. Казалось, что вот-вот рухну прямо на этот роскошный ковер, такой же зеленый, как и все тут кругом.
Мой ответ рассмешил его; зато Герд был в ужасе, я чувствовала, как он ненавидит меня, и как ярость его невидимыми щупальцами подбирается к моему горлу.
Капитан быстро собрал стопку бумаг, поднялся из-за стола и доброжелательно улыбнулся.
– Впредь придерживайтесь закона во имя нашего Правителя, – и быстро покинул помещение через другую дверь.
Тут же там, откуда мы пришли, появился наш провожатый и вывел нас из здания Совета.
Безоблачное небо озаряло солнце – какой парадокс. Только что ты стоял лицом к лицу с комитетником, а сейчас вдыхаешь чистый воздух Ущелья. Не люблю послеобеденное время – оно несет некую смуту и будоражит мысли.
Мы спустились с пригорка, мимолетом любуясь ровно скошенной ярко-зеленой травой и пестрыми клумбами отцветающих цветов. По улице шла старая женщина, держась за руку сына. Она остановилась и подняла свой костыль, глядя на меня. Я испугалась.
– Это ты.
Ее хриплый с сиплостью голос – весьма подобный президентскому – заставил обернуться несколько прохожих.
– Это ты.
– Кто, мама? – спросил сын.
Я попятилась в сторону Герда.
– Ты спасла того мальчика.
– Идем, – Герд схватил меня за локоть и повел в сторону дворов.
Но было поздно. Старушка, точно умалишенная, кричала те заветные слова, а люди собирались кругом или следовали за нами. Герд ускорил шаг, и вскоре мы скрылись в каких-то трущобах. Там почти никого не было: женщины работали в поле, мужчины – на местном заводе или еще где.
– Пожинаем плоды, – сказал Герд, когда мы замедлили шаг, и толпа осталась далеко позади.
– Я знаю, что Кару завербовали.
Он не сразу ответил.
– Киану рассказал?
– Я сама догадалась. Когда рассмотрела этого капитана поближе.
– Он и тебя пытались завербовать.
Остановиться и выяснить отношения с Гердом невозможно; поэтому я продолжила шагать, пытаясь обуздать яростные чувства.
– Ты что, Герд?
– Но ты ясно дала понять, что и под дулом пистолета не станешь на их сторону.
– Все это ради того, чтобы меня завербовать?!
У меня начался истерический смех. В некоторой степени меня и, правда, насмешило происходящее, только всем нам уже много лет не до веселья.
Когда успокоилась, мы уже вышли на равнину и держались железной дороги. Шагать по пустырю довольно опасно, однако едва ли на пути кто-то появится – это вымершая часть города. Совсем рядом Волчий Пустырь.
– Я знаю, Герд: вы от меня что-то скрываете. Мне неведомо, какие цели ты преследуешь, отправив Кару в Метрополь, но я не такая глупая.
Герд ничего не ответил. Остаток пути мы проделали в полном молчании. Хотела сказать, что капитана и наставника связывает что-то, однако та, кому могла бы доверить свои домыслы, оказалась вдруг слишком далеко.
Я была готова месяц кряду истязать себя, только бы не пережить подобного допроса снова.
9
С того дня я держалась особняком. Совладать с собой оказалось сложней, нежели взобраться на гору, но ни одна причина более не тревожила моего ума.
На площади воскресным утром собрали граждан и объявили о нововведениях. Правителем допускалась оплата труда через продукты питания. Эквиваленция доказывалась наичестнейшими выражениями в духе правонеподчинения. Несколько граждан, принадлежавшие группировке Сета, выступили вперед, с намерениями недостаточно решительными, чтобы их устрашились или доложили вышестоящим руководителям. Их угнали в сторону тюрьмы на окраине города – исполнять то, о чем нам с Гердом напоминал капитан. это явилось началом череды событий, последовавших в Ущелье.
Прежде, чем это произошло, я заперла себя в Долине. После тренировок и занятий мы собирали некоторый оставшийся урожай и готовили животных на зиму. Часто меня с Орли и Руни отправляли на дикие поля, где мы до ночи косили сено и собирали его в снопы.
Накануне мы погрузили весь провиант в повозку, и Герд отправился на ярмарку в Шестую провинцию. Руки все еще пахли сеном, и Мальва перетирала травы для чая, когда я вспомнила о минувшем времени и о тетке Боне с Марией. Должно быть, последние несколько дней они отправлялись спать без ужина. Тетке это только на пользу: ее точное тело изрядно влияет на сердце; зато Мария – худощавая юница – обладала чрезмерно слабым, прескверным здоровьем, чтобы недоедать.
Тетка впервые сидела без дела. В доме стоял полумрак, но глаза ее упорно всматривались в какую-то газету. Поразительно только, где она ее достала.
– Бона, вы совсем испортите глаза. Подумайте о Марии. Вы ей нужны. Больше о ней никто не позаботиться.
Родительница не обратила на меня никакого внимания – впрочем, как и последние шесть лет. Я выгрузила яйца, несколько куриных крыльев и кой0какие овощи. Некоторое время мы провели в полной тишине – только окна дома Вита настораживающе скрывали нечто невразумительное.
– Они пишут, что Правитель строит новый медицинский центр, где будут лечить детей, – она отложила газету.
– Вранье.
Я немного прибралась на кухонном столе. Затем разложила продукты и часть спустила в подвал. Здесь, под покровом тьмы, хранилось охотничье ружье мужа тетки. Каким-то чудом Муну удалось сокрыть его от властей, когда лет тридцать назад стражи врывались в дома горожан и обыскивали каждый угол их жилищ. Стояла угроза Третьей мировой войны, соседи Белой Земли ополчились друг против друга. Жители Окраины подняли восстание – и население разделилось на два лагеря. Правитель, опасаясь свержения собственной власти и бунта по всей стране, приказал изъять оружие, дабы избежать печального опыта соседствующих государств. Мун рассказывал, он был еще слишком молод, чтобы иметь дело с оружием, но, впрочем, в Ущелье, как и во многих других рабочих провинциях, взрослеть приходилось куда ранее мнимого срока.
Хорошо, что у них есть оружие. Я не всегда рядом, а опасность всегда близко.
– Что ты там копошишься? – злилась тетка.
Я прикрыла холщом ружье и подтолкнула банки с пулями еще дальше, в кромешную тьму.
– Шнурок развязался, – солгала, закрывая подвал и кладя поверх неимоверно старую половицу. – Мария знает об оружии?