В этот приезд, как и во все предыдущие, первой остановкой стал Моздок. Цель приезда делегации – знакомство с условиями быта беженцев.
В госпитале Моздока Жаров сразу же обратил внимание на довольно изрядное количество молодых чеченцев, проходивших лечение после ранений… Ещё будучи в Москве, встретился Юрий Викторович со старым, ещё по прошлой войне знакомым, военным контрразведчиком майором Горленковым. Рассказывал тот, что масхадовско-басаевское руководство республики разработало целую программу по стимулированию исхода беженцев с территории Чечни. Целью этой затеи было под видом беженцев на территорию Ингушетии, Северной Осетии, Ставропольского края и Дагестана переправить боевиков и их семьи, как для выполнения известного рода заданий, так и для того, чтобы просто перезимовать суровые времена.
– Вот, и думай, Юра, – мрачно говорил Горленков. – Перезимуют они у нас, на наших харчах, подлечатся, отдохнут, а весной, по зелёнке, снова за автоматы возьмутся и айда в горы! Нам же теперь палки в колёса вставляют… Дескать, мы беженцев незаконно задерживаем… Вяжут нам руки – не высвободить.
И всё-таки работала контрразведка. На каждом контрольно-пропускном пункте вдоль административной чеченской границы отслеживала поток беженцев, чтобы не пропустить бандитов, задерживали подозрительных и получали свою долю помоев от либеральной публики.
Но кто-то и просачивался… И, глядя на набиравшихся сил, бодрых уже вполне чеченцев, думал Жаров: не из тех ли?..
В лагере беженцев пробыли долго. Были здесь и чеченцы, и русские. На последних смотрел Юрий Викторович с особенной болью. Чеченцы, самоорганизованные, все родня друг другу, все друг друга тащат, устраиваются. Их взаимовыручке поучиться бы! Не то наши… Даже ведут себя различно совсем. Замордованные русские женщины с потускневшими глазами, всего и всех лишившиеся, любую помощь гуманитарную принимают с благодарностью…
– Спасибо! – а у самих слёзы на глазах.
За что благодарят?.. За эти крохи жалкие после всего, что отнято?.. У миграционной службы на беженцев денег нет. Помогают МЧС да Российский Красный Крест. Одеяла привозят, еду какую-то, вещи б/у… И за них наши, с глазами, судьбе покорными:
– Спасибо!
От чеченок – не услышишь. Всё выхватывают и ещё бранят при этом. И теперь к комиссии не наши кинулись, а они. Точно цыганский табор. Со всех сторон хлынули. Закричали, замахали руками. А с ними и дети их… Сколько детей!
О, великие стратеги и тактики, как вы заблуждаетесь, рассуждая о сверхмощном оружии 21-го века! О том, что атомное или биологическое оружие – самое страшное! В 21-м веке самое страшное оружие – демографическое. И им-то нас без всякой войны победить легче лёгкого теперь…
В Моздоке – 70% русских, а с наплывом беженцев в больницах на 5 детей четверо чеченцев рождается… Это в войну-то! В лагере-то! Какой мощный инстинкт самосохранения работает! Уже сейчас потери войны этой – компенсировать…
А наши потери – кто компенсирует?..
Европейские «кураторы» слушали жалобы, записывали что-то. Услужливо вертелись вокруг них отечественные лизоблюды из журналистско-правозащитной братии. Нашёптывали. И тоже записывали, записывали… И с какого похмелья впустили их сюда?..
В каких жутких условиях живут чеченские беженцы (о русских не вспоминают, конечно)! Кривился Жаров. Жуткие условия? Правда, условия оставляют желать лучшего… Да только поехать бы вам, господа, в русскую глубинку. Там условия почище будут! Там полгода дороги размыты, и не привозят туда даже хлеба. Там о медпомощи уже забыли давным-давно. Там о газе не слышали даже. Там уже подчас и электричества нет. Главному энергетику нашему надо спасибо сказать. Нет, положа руку на сердце, не Басаева с Масхадовым, а своих мерзавцев в первую очередь следовало бы судить и к стенке ставить… Они и хуже даже террористов…
Даже среди гвалта собравшихся чеченок нет-нет, а прозвучит:
– Что вы с нами воюете? Вы вашего Березовского судите! Это он Басаеву деньги давал!
Ну, этого либеральные борзописцы в блокноты свои не внесут, разумеется. А, вот, брань в адрес войск федеральных – в обязательном порядке. И сами же домыслят ещё…
Затем летели на вертолёте над Чечнёй. Скоро потекут миллиарды на восстановление её! Половину в Москве разворуют. Половину оставшегося – здесь. А на четверть станут восстанавливать. Её, конечно, окажется мало, и будут слать ещё… Как в дыру чёрную. От этих денег бешеных хотя бы толику родной жаровской Тверской области! Да и другим среднерусским… Да на Дальний Восток замерзающий. Ведь чахнут, чахнут русские регионы, вымирают, а ни копейки им! А сюда – как в топку – миллиард за миллиардом!
А выскажи-ка всё, за одну только эту поездку передуманное с экрана, заверещат-завоют: фашизм, ксенофобия, «раздавить гадину»!
Теперь, вот, генерал этот сверлит суровыми глазами из-под бровей нависших. Без того тошно…
Совещались между собой европейские парламентарии, записывали, головами кивали… Что ж, не нужно быть пророком, чтобы с точностью предречь: публичная порка на ближайшем заседании ПАСЕ нам обеспечена. Может, даже опять слова лишат. Хотя лучше бы вовсе вон прогнали. Деньги бы казённые целее были. Верх идиотизма платить за собственное унижение! Мазохизм какой-то. Нет, не выгонят. Какой же дурак будет им ещё платить такие деньги за членство? Нет предела человеческой глупости… И нет предела руководящей подлости…
Но, может, и придёт ещё просветление? Всё-таки теперь уже не 90-е годы. И риторика уже иная. И веет от неё робкой надеждой: а вдруг всё-таки начинается медленное отрезвление?..
И старался Жаров сам себя убедить в этом. А европейские «надзиратели» уже перед камерами давали первые комментарии:
– Нарушаются права человека… Федеральные силы не имеют права… Мы будем требовать…
И с задором каким клеймят! И счастливо подхватывают это журналисты, за тем только и ехавшие… А ты улыбайся им, ломай себя, балагань под кретина, подбирай слова, чтобы «и нашим, и вашим»… А иначе – как? Не может себе Жаров позволить роскоши всё в душе кипящее выплёскивать… Может, и новый президент (и.о. пока) – не может? Тоже ведь невозможно так сразу развернуть всё… Не осмотрелся ещё, не укрепился… Надо подождать, а там, глядишь, и начнёт он действовать в нужном русле… Быстро ведь ничего путного не происходит…
Вот, и закончена почти клятая и переклятая эта командировка. Уже у самого вертолёта вдруг остановил Жарова собственной персоной генерал Булыгин и, приблизившись вплотную, снизу вверх глазами воспалёнными впиваясь, произнёс:
– Слушайте, Юрий Викторович, ведь вы неглупый человек. Неужели вы не понимаете, что нельзя, нельзя воевать под надзором арбитра, играющего на стороне противника?! Нельзя воевать, когда стреляют в спину?! Неужели вы этого не понимаете?!
– Прекрасно понимаю.
– Так скажите же об этом в вашей чёртовой Думе! Моих бойцов убивают, а они вынуждены бояться лишний раз применить оружие: самих под суд отдадут! Это же не война, а позор!!!
– Я… всё, что в моих силах сделаю… – не находил Юрий Викторович слов нужных, куда-то исчезали они перед генеральским напором.
А Булыгин только рукой махнул:
– Все вы одинаковые… Как собаки…
– В каком смысле?
– Всё понимаете, только сделать ни хрена не можете! Прощайте!
– Прощайте, генерал.
Поднялся вертолёт ввысь и полетел назад, к Моздоку. Оттуда – на самолёте в Москву. Вот, и вся командировка… Ни в чём не был виноват Жаров перед генералом Булыгиным и его бойцами, а отчего-то так и грызло душу чувство вины, необъяснимое и неистребимое… «Всё понимаете, только сделать ни хрена не можете…» – как бичом полоснул генерал. Наступил со всей грузностью своей, сам того не зная, на больную жаровскую мозоль. И теперь та мозоль ныла, ныла…
Глава 6.
Последнее пике
Справка
По данным Главной военной прокуратуры, общая исправность вертолётного парка армейской авиации Северо-Кавказского военного округа составляла менее 50%, боевых вертолётов – 53%, 80% вертолётов летает с агрегатами, у которых истекли сроки эксплуатации. «Независимая газета», 3-е ноября, 1999-го года.
По официальным данным за период с 1999 по 2004 год в чрезвычайных происшествиях погибло 235 человек (из них 56 членов экипажа и 179 пассажиров). Количество небоевых потерь неизвестно. Потеряно 63 летательных аппарата (29 Ми-8; 23 Ми-24; 2 Ми-26; 6 Су-25 и 3 Су-24).
Цитата
«Самая большая беда – морально и физически устаревает техника. В бедственном положении полки, вооружённые истребителями Су-27, – низка исправность по двигателям и выносной коробке агрегатов. Их нужно закупать. По окончании нынешних событий это станет приоритетной задачей». Главком ВВС РФ Анатолий Корнуков. «НВО», 19-е ноября 2000-го года.
– Вот, для всяких комиссий вертолёты завсегда находят… А для своих – шиш… – привычно ворчал Мишка Губайдуллин, щуря на солнце раскосые глаза. – Что, неверно я говорю? Видал, какие у них вертолёты? Современные, новенькие. А у нас – что? Гробы с пропеллерами. Чудо, что, вообще, ещё летают… Ну, чего молчишь-то, Шибанов? Что, неверно я говорю?
Это привычка у Мишки была – в конце каждого утверждения переспрашивать: «Что, неверно я говорю?» Хотя и понятно, что говорит верно: кто бы спорить стал… Часто Шибанов поддерживал Мишку в его праведном гневе на начальство, но в этот день отчего-то не хотелось ни обличать никого, разворачивая незаживающие раны, ни спорить, ни вести разговоры в пользу бедных, от которых никому ни теплее, ни холоднее не станет…
Наступала весна, и Шибанов, как всегда остро, почувствовал её ещё на подступах. Весной родился он сам. Весной родился и старший сын его, Славка, в честь отца названный. И жена, Ксюша, тоже – весенняя. Такая, вот, весенняя семья. Дочурка, правда, запоздала немного: в первых числах июня появился на свет. Но тоже ведь весна почти!
Весну Сергей любил с самого детства, любил, когда таял снег, любил, когда небо становилось высоким, ярким, а по нему кружили птицы, любил, как от обморока зимнего пробуждалось всё и дышало полной грудью. Никогда и ни с чем не спутать особенный весенний дух, всё нутро вдруг наполняющий и толкающий тебя ввысь так, что кажется: были бы крылья – взлетел. Так бывает ещё, когда влюблён человек… Весна – великая любовь природы, толика которой каждому сердцу живому достаётся…
Даже в этих чужих, от родного севера бесконечно далёких краях весну не узнать нельзя. Здесь она, правда, приходит гораздо раньше. Тут и теперь уже солнце согревает, и под лучами его меньше всего хочется думать о том, что вокруг – война… И подольше бы обмануться этой мирной почти тишиной!
О том, что будет военным, Сергей знал ещё класса со второго и никак только не мог определиться, в какой род войск податься: в авиацию или во флот. О сухопутных он и не помышлял. Не тянула земля Шибанова, тесно и пресно было на ней. В равной степени влекли его две стихии: вода и небо. Две весенние стихии! В детстве по весне было у Сергея с приятелями два любимых развлечения: запуск воздушного змея и отправка самодельных кораблей в плавание по ручьям и речушкам. И разрывался Шибанов: и по морям ходить мечталось, капитаном дальнего плавания быть, и небеса бороздить, в самую вышину подняться, где стрижи кружат!
В шестнадцать лет Шибанов первый раз прыгнул с парашютом. И ни малейшего страха не было у него, а лишь восторг, разом его переполнивший. А всё-таки манило ещё и море…
Однако, сама судьба положила конец борьбе моря и неба в душе Сергея. Оказалось, что страдает он морской болезнью. Таким образом, решилось всё само собой, и Шибанов поступил в лётное училище.
В небе Сергей купался, как иные в океане. Небо – весна! Небо – любовь! В небо Шибанов был буквально влюблён. И только Ксюша, которой сделал он предложение на второй день знакомства, как авиационный налёт совершая, могла это первенство неба над всем прочим оспорить, не приземляя мужа, а всей душой поднимаясь за ним в его синюю бесконечность…
С развалом Союза пришли трудные времена. Топлива не было, самолёты месяцами не поднимались в небо, лётчики увольнялись. Шибанов, хоть майора только в минувшем году получил, а уж давно молодых учил, которых с каждым годом меньше приходило в авиацию… А и тех, что приходили, как учить? На чём учить? Когда топлива – нет? Объяснял на словах, жестами показывал, макеты сооружал… И схватывали ведь! И, дорвавшись до самолётов, взлетали! Если бы видели западные коллеги, как на лётном поле, где разваливаются самолёты, без топлива и ремонта стоящие, командир руками показывает подчинённым, как взлетать… Вот бы шок был у них! А ещё больший шок бы был, когда бы увидели, как после «тренировок» таких взлетают! Это наши только могут!
А всё-таки сказывался налёт этот мизерный. Учащались чрезвычайнее ситуации, неопытностью пилотов молодых вызванные. Иногда и трагедиями завершались… Гибли люди, гибла техника… Авиация гибла. Армия… Россия… Щемило сердце у майора Шибанова, а что поделаешь? По вечерам извозом подрабатывал, по выходным чужие машины чинил, чтобы семью содержать… В какой стране это видано?
А Ксюша, душа золотая, сколько времени терпела. Раз лишь осторожно, словно извиняясь, спросила:
– Серёжа, может, тебе… уволиться?
И то сказать: жене и детям в глаза смотреть стыдно – грош с копейкой в кармане не сходятся, квартиру так и не дало государство родное – вчетвером в однокомнатной жить приходится…
Из всего шибановского курса служить три человека остались. И уйти мог он с чистой совестью… Да и собрался даже однажды. Но вызвал к себе его генерал-майор Тарасов, под началом которого Сергей службу начинал:
– Что же, Серёжа, уходить собрался? Может, ещё подождёшь годик? Пойми, у нас ведь кадров почти не осталось… Кто молодёжь учить будет? Я понимаю: у тебя семья, и жить на что-то надо… Но ведь должен же кто-то служить! – и в этих словах последних столько боли прорвалось…
Генерал уже стар был. Два года оставалось ему до пенсии. Сам он за долгие годы службы ничего не нажил, гонора начальственного не было в нём ни капли. В части Тарасова не просто уважили и любили, но боготворили даже. Такие командиры – редкая удача для подчинённых.
Шибанов поднял голову. Генерал смотрел на него, сняв очки, испытующе, со смесью боли, просьбы, надежды и вины даже… Не приказывал Тарасов, не заклинал долгом и Родиной, но этого и не нужно было. Понял Сергей, что рассчитывает на него генерал, что не смеет он, Шибанов, подвести своего командира, обмануть его доверия, и ответил нарочито бодро:
– Это слухи, Виталий Михайлович. Я вовсе не собираюсь увольняться.
Просветлело лицо генерала, разгладилось:
– Значит, остаёшься? – уточнил.
– Так точно, товарищ генерал-майор!
Ничего не сказал Тарасов в ответ, поднялся, подошёл вплотную, по плечу похлопал, по-отечески…
И продолжилась шибановская служба. А по выходным – подработки: там обои поклеил, здесь машину починил, там телевизор отремонтировал. Всё умел Сергей. Золотые руки. Он и дома у себя почти всё собственными руками мастерил. Тем паче, так и дешевле. Мал был дом, а всё в нём родное, во всё душа вложена… А под окнами вишня да черёмуха цвела… А поодаль – сирень… Вот-вот, должны зацвести они… Шибанов и предложение Ксюше делать пришёл, сирени той наломав охапку. Какая она была тогда, Ксюша! Не красавица, а будто бы небо чистое в майский день – светлая! С той поры пятнадцать лет прошло… Она теперь уже не такая, конечно… Не проходят годы бесследно. А всё-таки нет её дороже, и не будет…
– Слушай, Шибанов, ты спустись с небес на землю-то! – голос Губайдуллина над самым ухом. – О чём задумался?