В период между 1894 и 1896 годами в Османской империи произошла серия массовых убийств армян. Волна насилия началась летом 1894 года с резни в Сасуне, области на юго-востоке Анатолии, где курды-кочевники напали на армянских крестьян за отказ платить им «защитную» дань – плату за отказ от набегов, которой они облагали их помимо государственных налогов. Армянские активисты подняли крестьян на бунт против этих двойных поборов. Британский путешественник и коммерсант Генри Линч, проезжавший через Сасун накануне резни, так писал об армянских агитаторах: «Цель этих людей – поддерживать дело армянской освободительной борьбы, разжигая пламя то здесь, то там и громко крича "Пожар!". Этот крик подхватывается европейской прессой, и, когда народ сбегается посмотреть, что случилось, они указывают пальцем на турецких чиновников и обвиняют их во всех грехах». Чтобы восстановить порядок, османское правительство направило в Сасун Четвертую армию, усиленную курдским кавалерийским полком. В результате этих беспорядков были убиты тысячи армян, что спровоцировало громкие призывы к вмешательству со стороны европейских держав, которого так жаждали активисты «Гнчака» – и так стремились избежать османы{15}.
В сентябре 1895 года гнчакисты организовали в Стамбуле марш с требованием проведения реформ в провинциях Восточной Анатолии, которые европейцы теперь все чаще называли Турецкой Арменией. Организаторы за 48 часов уведомили османское правительство и все иностранные посольства о планируемой акции и изложили в петиции свои требования, включая назначение христианского генерал-губернатора для надзора за осуществлением реформ в регионе и предоставление армянским крестьянам права на ношение оружия, чтобы защищать себя от хорошо вооруженных курдских соседей. Османы окружили Блистательную Порту – обнесенный стеной комплекс зданий, где размещалась официальная резиденция великого визиря и его кабинета (Портой также называли османское правительство аналогично тому, как британское правительство называют Уайт-холлом) – полицейским кордоном, который начал теснить толпу армянских демонстрантов назад. В ходе столкновений был убит один из полицейских, в результате чего разъяренная толпа мусульман набросилась на армян. Шестьдесят протестующих были убиты только у стен Порты. Европейские страны выразили протест против убийства мирных демонстрантов. Столкнувшись с растущим международным давлением, 17 декабря султан Абдул-Хамид издал декрет, обещавший провести реформы в компромиссном варианте в шести провинциях Восточной Анатолии с армянским населением: Эрзуруме, Ване, Битлисе, Диярбакыре, Харпуте (Элязыге) и Сивасе.
Между тем султанский декрет о реформах усилил опасения мусульманского населения в этих шести провинциях. Они восприняли его как первый шаг к провозглашению независимой Армении в Восточной Анатолии, а случись такое, мусульманскому большинству пришлось бы жить под властью христиан или же покинуть свои дома и деревни и переселиться на мусульманские земли – как это уже вынуждены были сделать тысячи мусульман из Крыма, с Кавказа и Балкан, когда эти территории отошли к христианским государствам. Османские чиновники не стремились рассеять эти опасения, и через несколько дней после выхода султанского декрета по городам и деревням Восточной и Центральной Анатолии прокатилась новая, куда более кровавая волна убийств и погромов. По оценкам американских миссионеров, к февралю 1896 года было убито не меньше 37 000 армян, а 300 000 остались без крова. По другим оценкам было убито и ранено от 100 000 до 300 000 армян. Принимая во внимание изолированность этого региона, мы вряд ли сможем узнать точное число жертв этих массовых убийств. Как бы там ни было, известные факты говорят о том, что в эти годы насилие против армян достигло беспрецедентного за всю историю Османской империи уровня{16}.
Теракт в Стамбуле стал третьим и последним эпизодом в этой серии массовых убийств армян в 1894–1896 годы. Двадцать шесть активистов партии «Дашнакцутюн» под видом носильщиков пронесли в здание Оттоманского банка в Стамбуле оружие и взрывчатку, спрятав их в инкассаторских сумках, и 26 августа 1896 года захватили банк. Они убили двух охранников и взяли в заложники 150 банковских служащих и клиентов, угрожая взорвать здание, если не будут выполнены их требования – включая всеобщую амнистию для армянских политзаключенных и назначение европейского верховного комиссара для контроля над проведением реформ в Восточной Анатолии. Несмотря на свое название, Оттоманский банк был иностранным учреждением – почти все его акции принадлежали британским и французским концернам. Однако расчеты террористов на то, что этой насильственной акцией им удастся добиться вмешательства европейских держав в решение армянского вопроса, не просто не оправдались, а привели к чудовищным обратным результатам. В конце концов, так и не добившись удовлетворения своих требований, террористы были вынуждены покинуть здание банка и бежать из Османской империи на французском судне. Европейцы резко осудили действия дашнаков, но, что еще хуже, нападение на банк спровоцировало волну погромов в Стамбуле, в ходе которых было убито около 8000 армян. Поскольку европейские державы придерживались разных позиций по армянскому вопросу, они не могли выступить единым фронтом и вынудить османское правительство провести реформы. Для армянского же движения кровавые события 1894–1896 годов стали настоящей катастрофой.
В последующие годы армянское движение изменило тактику и начало сотрудничать с либеральными партиями, ставившими своей целью реформировать Османскую империю. В 1907 году дашнаки приняли участие во Втором съезде османских оппозиционных партий в Париже, где также участвовал комитет «Единение и прогресс». Они с энтузиазмом поддержали Младотурецкую революцию 1908 года, благодаря чему впервые в истории эта армянская партия получила легальный статус на территории империи. Позже в том же году армянская община выдвинула своих кандидатов на выборы в Османский парламент, и 14 из них были избраны в нижнюю палату. Многие выражали надежду на то, что политические цели армян могут быть достигнуты в контексте османской конституции, обещанных ею гражданских прав и свобод, а также предполагаемой административной децентрализации. Однако от этих надежд не осталось и следа после контрреволюционного мятежа, который спровоцировал 25–28 апреля 1909 года очередное исступленное кровопролитие, унесшее жизни более чем 20 000 армян{17}.
Минарет, с которого турки стреляли по христианам
В апреле 1909 года толпы мусульман разрушили принадлежавшие христианам дома и магазины в г. Адане и его окрестностях и убили около 20 000 армян. Фотографы американского новостного агентства Bain News Service запечатлели руины христианских кварталов после аданской резни.
Писательница Забел Есаян, один из самых известных армянских литературных деятелей начала ХХ века, вскоре после этих событий отправилась в Адану, чтобы участвовать в оказании помощи пострадавшим. Она увидела город в руинах, населенный вдовами, сиротами и стариками, глубоко травмированными тем, что им пришлось пережить. «Ум отказывается осознавать эту ужасающую реальность, которая находится далеко за пределами человеческого воображения – так писала она об увиденном. – Полную картину произошедшего не могут нарисовать даже те, кто непосредственно пережил эти события. Эти люди запинаются, плачут и в конце концов могут рассказать только об отдельных эпизодах». Влиятельные общественные деятели, такие как Есаян, сумели привлечь внимание международной общественности к массовым убийствам в Османской империи и добиться их осуждения{18}.
Младотурки немедленно отправили Джемаля прекратить насилие и восстановить мир в Адане. Иттихадистам требовалось вернуть доверие дашнаков, чтобы те не пытались поднять европейские страны на защиту армян. Дашнаки согласились продолжать сотрудничество с «Единением и прогрессом» при условии, что правительство арестует и сурово накажет всех виновных в массовых убийствах в Адане, восстановит недвижимость выживших армян, облегчит их налоговое бремя и окажет финансовую помощь нуждающимся. В своих воспоминаниях Джемаль утверждал, что за четыре месяца они восстановили в Адане все разрушенные дома и казнили «не менее 30 магометан в Адане и 17 в близлежащем Эрзине, среди них – членов старейших и знатных семей». Эти меры, принятые не только для того, чтобы успокоить армян, но и чтобы предотвратить европейское вмешательство в армянский вопрос, позволили младотурками выиграть время{19}.
Пока османы старались сохранить территориальную целостность империи в Восточной Анатолии, новый кризис поджидал их в Средиземноморье. Провинции Бенгази и Триполи, расположенные на территории современной Ливии, были последними владениями османов в Северной Африке после оккупации французами Алжира (в 1830 году) и Туниса (в 1881 году) и установления Великобританией протектората над Египтом в 1882 году. Агрессивная, как и многие молодые государства, Италия – чье объединение в единое королевство завершилось только в 1871 году – жаждала расширить свои границы за счет африканских земель и, чтобы удовлетворить свои имперские амбиции, король Виктор Эммануил III обратил взгляд на Ливию.
Османы ничего не сделали для того, чтобы спровоцировать войну с Италией в 1911 году. Между тем заранее заручившийся нейтралитетом британцев и французов Рим знал, что ничто не мешает ему реализовать свои имперские амбиции на севере Африки военным путем. Используя как предлог поставку османами оружия в свои ливийские гарнизоны, что якобы создавало угрозу для безопасности итальянских граждан, живших в Триполи и Бенгази, 29 сентября Рим объявил войну Османской империи и начал полномасштабное вторжение в ливийские прибрежные города{20}.
Османские гарнизоны в Ливии не были готовы к обороне. Насчитывая в общей сложности всего 4200 солдат и не имея поддержки с моря, они вряд ли могли противостоять вторжению итальянской армии, численность которой превышала 34 000 человек. Военный министр Османской империи открыто сказал своим офицерам, что защитить Ливию невозможно. И уже в первые недели октября 1911 года итальянская армия с триумфом маршировала по улицам прибрежных городов османских провинций Триполи (в Западной Ливии) и Бенгази (в Восточной Ливии, также известной как Киренаика){21}.
Однако младотурки придерживались совершенно иной позиции в отношении итальянского вторжения, нежели османское правительство. Великий визирь и его кабинет считали, что империя не может спасти Ливию, поэтому предпочли списать эту удаленную североафриканскую территорию со счетов, вместо того чтобы вмешиваться в драку, в которой они вряд ли могли победить. Но младотурецкие ультранационалисты не желали смириться с потерей османской территории без боя.
В начале октября 1911 года Энвер отправился в Салоники, чтобы обратиться к Центральному комитету «Единения и прогресса». В ходе пятичасовой встречи ему удалось убедить своих соратников в необходимости начать партизанскую войну против итальянцев в Ливии. Он изложил свой план в письме к другу детства и сводному брату германскому военно-морскому атташе Гансу Хуманну: «Мы сплотим наши силы внутри Ливии. Организованные группы арабов, верных граждан своей страны, под командованием офицеров [из числа младотурков] не будут спускать глаз с итальянцев и не будут давать им покоя ни днем, ни ночью. Они будут внезапно нападать на любого итальянского солдата и небольшие отряды итальянцев и безжалостно их уничтожать. Если враг слишком многочислен и силен, группы будут отступать и скрываться на местности, продолжая изматывать врага при каждой возможности»{22}.
После того как план был одобрен Центральным комитетом «Единения и прогресса», Энвер отправился в Стамбул, где инкогнито сел на корабль до Александрии. На призыв Энвера откликнулись десятки патриотически настроенных офицеров, среди которых был и молодой майор по имени Мустафа Кемаль (в будущем он станет известен как Ататюрк, основатель Турецкой Республики). В качестве плацдарма для ведения партизанской войны использовался Египет; некоторые офицеры проникали в Ливию через Тунис. Официально правительство отреклось от этих военнослужащих, назвав их «авантюристами, действующими против воли Османского правительства» (на деле же османское казначейство выплачивало всем находившимся в Ливии военным ежемесячное жалованье). Эти офицеры-добровольцы называли себя «федаи» и были готовы пожертвовать жизнями в борьбе за правое дело{23}.
Проникнув на территорию Ливии в конце октября, Энвер со всей страстью и рвением взялся за дело. Он переоделся в арабскую одежду и на верблюде отправился вглубь страны. Он с радостью приветствовал все тяготы и суровый аскетизм жизни в пустыне и восхищался мужеством бедуинов, с которыми, не зная арабского языка, общался через переводчика. Бедуины со своей стороны также проявили к Энверу большое уважение. Невеста Энвера принцесса Эмине Наджие Султан была племянницей султана Мехмеда V. Хотя на тот момент ей было всего 13 лет (они поженились в 1914 году, когда Эмине исполнилось 17), эта связь с императорским домом делала Энвера влиятельной фигурой в глазах ливийцев. «Я говорил им: "Я, зять султана, посланник халифа, приказываю вам то-то и то-то", – вспоминал впоследствии Энвер. – Эта возможность стала для меня огромным подспорьем»{24}.
Энвер действовал в восточной провинции Бенгази. Итальянские войска были сосредоточены в трех портовых городах Киренаики – Бенгази, Дерне и Тобруке, поскольку упорное сопротивление, оказываемое ливийскими племенами, не давало им продвинуться дальше прибрежной равнины вглубь страны. Тщательно изучив итальянские позиции, Энвер расположил свой лагерь на плато, возвышающемся над портом Дерна. Десять тысяч жителей города оказались весьма негостеприимными хозяевами для 15 000 итальянских пехотинцев, которые также стали главной мишенью для партизанских отрядов Энвера. Тот собирал вокруг себя деморализованных османских солдат, которым удалось избежать плена, рекрутировал представителей местных племен, а также членов могущественного братства Санусия (суфийского религиозно-политического ордена, который охватывал своей сетью все городские и сельские районы Ливии). Кроме того, в его базовый лагерь в Айн-эль-Мансуре в Египте регулярно прибывали все новые офицеры-федаи. Благодаря своей деятельности в Ливии, включавшей привлечение местных бойцов под командование османских офицеров, грамотное использование враждебного отношения мусульманского населения к европейским захватчикам и создание эффективной разведывательной сети, Энвер заложил основы для создания новой разведывательной службы – Тешкилят-и Махсуса («Специальной организации»), – приобретшей во время войны большое влияние.
Судя по отчетам Энвера, многие арабские племена Ливии сплотились вокруг османских добровольцев. Они высоко ценили готовность младотурок прийти на помощь ливийскому народу и рисковать своими жизнями ради его освобождения от иностранного владычества. Хотя они говорили на разных языках, принадлежность к общей исламской религии делала тюркоязычных младотурок и арабоязычных ливийцев почти братьями. Энвер описывал арабских воинов в Ливии как «фанатичных мусульман, которые рассматривают смерть от руки врага как дар Божий». Особенно это касалось членов могущественного суфийского ордена Санусия, чья преданность османскому султану объяснялась его ролью халифа. Энвер и другие светские офицеры-младотурки не пытались отмежеваться от этой исламской фанатичности, считая религию мощной мобилизующей силой, способной сплотить мусульман под знаменем султана-халифа и позволить им победить своих врагов – как внутри Османской империи, так и за ее пределами, во всем мусульманском мире. Размышляя о силе ислама, Энвер писал: «У исламизма нет национальности. Просто взгляните на то, что происходит вокруг в исламском мире». Таким образом, из событий в Ливии Энвер вынес твердую убежденность в том, что исламская религия – это мощная сила, которую Османская империя может использовать против своих внутренних и внешних врагов{25}.