– Вот именно. Я, разумеется, просил ее остаться. Она, разумеется, не бросит нас на первых порах…
– Погоди, папа, – перебила Марина. – А куда… за кого?
– Этот счастливец, ее избранник – Герман Степанович, который помогал нам в саду.
– Да он же старый, – разочарованно протянул Павлик, а папа наставительно произнес:
– Мужчины не бывают старыми, а только в самом расцвете сил.
– Бывают, – упорствовал Павлик. Он всё больше надувался: видимо, начинал соображать, что баловства и вкусняшек – всего того, что связано с Дорой и что казалось таким естественным, – в его жизни больше не будет.
Марина с беспокойством за ним наблюдала – кажется, сейчас заревет. Он же сколько помнит себя, столько помнит Дору. Она появилась в семье сразу после смерти мамы – когда Павлик родился. Да уж, благоразумно та поступила, перевалив на отца свое сообщение. Но все-таки, как же так внезапно?!
– А почему она должна от нас уйти? Разве они уезжают из города? Или этот, в расцвете сил, не желает, чтобы она у нас работала? Но Дора ведь не просто работала – она член семьи! А сама она что, согласна с этим? Она не может, что ли, ему возражать?
– Потом-потом! Мы обо всем еще поговорим. Сейчас я убегаю. Не волнуйтесь ни о чем, мы что-нибудь придумаем и грамотно всё разрулим! Ну, возьмем на себя какие-то необременительные домашние обязанности, подумаешь. Не стоит возводить быт в культ. Я и раньше продукты закупал, с голоду не умрем. А вам пора привыкать к самостоятельности, а то Дора совсем вас занянчила!
И Пал Палыч спасся бегством.
***
Так вот что означали все эти модные пиджаки и новые наряды Доры! Марина, сидя на уроке, машинально рисовала на обложке тетради шикарное платье. Оно было, оказывается, для мужчины в расцвете сил. Удлинила подол, превратила его в шлейф, добавила пышные рукава, потом голову, на голове изобразила фату. Вот так, теперь порядок.
А не связаны ли оба события? Может, это после того как папа перестал скрывать свой роман, Дора приняла предложение садовника? Может, она не желает оставаться в их доме, если там появится новая хозяйка? Неожиданная мысль о некоей новой хозяйке оказалась так неприятна, что Марина поспешила ее на время отогнать и сосредоточиться на счастье, которого она должна желать отцу и Доре.
Однако никакого счастья не ощущалось – только обида на то, что оба готовы дружно повернуться к ним с Павликом спиной и любить кого-то другого. Марина понимала, что это неприлично, что братику было бы еще простительно, а она уже взрослая – но ничего не могла поделать. Обнаружился факт: она относится к своим взрослым чисто потребительски – они должны ее любить и о ней заботиться. В этом их предназначение. То, что оба могут хотеть еще какой-то личной жизни и имеют на это право, не укладывалось в голове.
Ну ладно папа – ему тридцать семь, а выглядит он моложе и считается практически юношей. Но Дора, которой за сорок! Какой смысл выходить замуж в конце жизни, на пороге пенсии?! Когда-то именно Дора объясняла ей, что такое месячные, и растолковывала, как устроены мужчины и как с ними себя правильно вести. Но то, что к ней самой это может иметь отношение, казалось нереальным. Дора могла иметь отношение только к кухне и плите.
Марина представила кухню, в которой нет Доры – получался абсурд. Оставалось только острое чувство одиночества, только вчерашний детский вырвавшийся вопрос «а я?» – и было неважно, что она уже взрослая.
Взгляд скользнул по портретам русских писателей и плакатам, висящим на стенах класса. «Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий… ты один мне поддержка и опора…» Конечно, он один! Только он один и остался. Они ссорятся, а он всё равно появляется! Они давно расстались, но он не исчезает из ее жизни! «Не будь тебя – как не впасть в отчаяние при виде всего, что совершается дома?»
***
Марина шла на урок к репетитору, подбирая кленовые листья и думая, звонить или не звонить. Ведь один раз позвонила уже, а потом не пришла. Опять из-за какой-то ерунды! И это – после подвига с десятью копейками! Нет, плохая идея. Нет, звонить невозможно. Она просто разнюнилась. Надо взять себя в руки, надо держаться самой, а не тыкаться в поисках поддержки и опоры.
Репетитор дал задание, а сам убежал – у него, кажется, антенна с крыши свалилась. Марина решила все уравнения и начала перебирать учебники, стопкой лежащие на столе. Один был подписан: NikBer. Жирным черным маркером. Знакомым почерком. Николай Берестов.
Стало одновременно и грустно и радостно, она даже озадачилась – как это могут быть два таких разных и таких отчетливых состояния в один момент. Они сидят здесь, за одним столом, только в разное время! Это было так здорово, что Марина почему-то подумала: один – ноль. Но тут же счет обнулился: ну и что. Да здесь полгорода бывает.
И принялась разрисовывать свои кленовые листья смешными рожами и забавными котами, а потом раскладывать их между страницами чужих учебников. Шариковая ручка легко скользила по живой шелковистой поверхности. Рядом с рисунками появлялись надписи «Улыбнись!» и «Удачной контрольной!».
Постепенно охапка листьев перекочевала в стопку учебников. Оставался один, последний, чистый светло-желтый лист. Марина долго на него смотрела, потом вместо веселых рож разрисовала такими же кленовыми листьями, приписала «Осень вечно права» – и вложила в «Алгебру» Ника.
Репетитор вернулся умиротворенным.
– Что, вызвали мастера?
– Да, мастер уже за работой! Осторожней в прихожей – там лампочка перегорела.
И Марина, пробираясь к вешалке, сразу же на кого-то наткнулась.
– Здорово, двоечница, – приветствовал ее в темноте знакомый голос.
Как стремительно действует кленовая почта! Он ведь даже не успел ее получить.
Дмитрий Романов
Дмитрий Дмитриевич Романов родился в 1986 году в поселке Томилине Московской области.
В 2008 году окончил МИТХТ им. М. В. Ломоносова. В 2016 году окончил Литературный институт им. А. М. Горького (проза, семинар С. П. Толкачёва). Публиковался в журналах «Юность», «Сибирские огни», «Наш современник» и альманахах «Лёд и пламень», «Мир Паустовского», «Радуга», «Прозак». Сценарист сообщества исторических комиксов «Хронограф»
Летом 2017-го опубликовал роман «Из варяг в греки. Набег первый». Лауреат премии В. Катаева (от журнала «Юность», 2014). Лауреат Чеховского конкурса «Краткость – сестра таланта» (2013). Стипендиат от Союза писателей России в 2014 году. Пьеса «Отречение 1917» исполнялась на сцене и рекомендована к принятию в репертуар Московского Губернского театра С. Безрукова.
Алтайские записки
(фрагмент)
08.07.13
Наконец-то, озеро Аккем. Тяжело даже лезть в рюкзак за блокнотом – так бы и лежал себе на холодных камнях, глядя в молочную высь.
Чёрные, словно обожжённые высятся пики гор над седым зеркалом. Деревьев почти нет – изредка чахлые ели, да низкий смолистый кустарник. Из земли, словно нунатаки [1] ушедших под землю шпилей Атлантиды, торчат камни; то и дело туманный саван над ними рвётся, сменяясь солнечным небом. Но уже не жарко, и теперь будет всё прохладнее, тянет дрожь северный ветер.
И всё это на фоне белоснежной стены. За ней, наверное, ничего нет – нет там никакого Казахстана. И даже не алтайский край там – там край Земли. Гора Белуха. Отсюда она с тремя своими пиками – мифическая великанша, устремившая лик к небу, вскинувшая две руки в белом саване. В ней и освобождение камня от пут земли, от её тяжести в стремлении к чистому небу, и восхваление неба, молитва самой Земли.
«И что с этим всем делать?» – спрашиваю у пространств, в трансе созерцания.
И если веками тут молится сама Царица гор, то есть ли смысл описывать состояние нашего духа? Тело измучено, телу больше ни шага, оно никнет к холодной земле. Дух – как никогда ранее возносится вдоль ясных каскадов и каменных осыпей в сине-серебряную мглу.
Ручьи млечноводной Аккем со всех сторон, но основные источники воды – родники, в них вода без голубой глины. Только серебро. Говорят, в этом году воды в озере мало. Хотя ледник тает обильнее обычного. Воды мутно-молочные. Дно глинистое, рыбы нет – при четырёх градусах тепла воды в озере ей тут не жизнь. А с октября всё промерзает насквозь. Нет даже водорослей. При такой температуре у воды наибольшая плотность. Такой плотности она обычно в водоёмах сразу подо льдом – вязкая, почти лёд, особая. Подумать только – и вода плотная! Плоть гор, плоть ледника, плотнит, закаляет.
Обилие ходоков – дремучие альпинисты, походники, есть даже с детьми, алтайцы с лошадьми, учёные с грудами приборов. Да и вообще Белуха обрастает инфраструктурой. Есть баня и даже гостевые домики на метеостанции. Держат лошадей на росистых лугах. Хотя конюхи опасаются сдавать животных в аренду туристам – нескольких лошадей с грузом потопили этим летом на реке, на насыпях опасно.
На метеостанции алтаец печёт лепёшки. Человек печёт лепёшки. Это его жизнь – печь вкуснейшие лепешки и созерцать гору. Из года в год, уже восемнадцать лет. «А зимой занимаетесь промыслом?» – «Не, зимой отдыхаю… весной, осенью». Ну что ж, сетуете на туристов?
Контрасты.
Вот по левую руку: пейзаж русской умеренно-гористой местности с еловым лесом на чубе холмов. Бежевая трава, и стоят в ней гнедые да белые кони. А повернёшь голову – и там эти чугунные хребты, пришельцы из снов – пики «Акаюк», «Броня», «Борис». Чёрные в серых лентах осыпающихся русел. Растягиваются в свинцовом небе (чуть левее оно ясно-синее!) еле отличимые от него дуги, накрывают дуги этой субстанции три пирамиды Белухи. Можно подумать, уже сумерки, но Белуха горит слепяще. Так и определяем время – рассвета и заката горы не знают.
Там, слева – Алтай, а тут же, у Белухи – иное пространство, вне планеты. Непокорённая, овеянная мифами, порой мрачными легендами, издающая странный постоянный шум. Гора гудит, гора поёт гортанно.
Позже к вечеру Белуха сбрасывает тень и напитывает себя розовым отражённым светом облаков. Вода-пар-снег-отражение-солнце. Да где это мы?
09.07.13
А бывает, Белухи не видно неделями! Пока шли, переживали, что не увидим. Но вот вчера встречала нас, как милая хозяюшка, открытой душой. А сегодня с самого утра опять занята своими делами – скрылась за облаками, видны лишь сколы да выступы, а остальное в хлябях.
И дождь. Укрыли дрова. Дрова в этом месте настоящая редкость – и удивительно, что баню топят круглые сутки. Готовим на газу. Через пять минут ливень перестал, через пять – снова пошёл… снова перестал. Так с утра до вечера.
Дальше озера, ближе к Белухе у самого ледника маленькая лачужная часовенка. На стене её список погибших альпинистов и строки песни Высоцкого. Удивительно стоит она тут, спичечная, не боясь ледника. Не важно, мал или велик – важен смысл, который несёшь.
Две с половиной тысячи метров. Бирюзовая чаша, в которую стремится ледниковый водопад. Художник Чорос-Гуркин дал ему название «Озеро Духов». О нём писал и фантаст Ефремов. В долине перед насыпями, за которыми покоится чаша, иная реальность. Звенят в ней под камнями ручьи – идёшь по бесконечному мосту через невидимую реку. По камням ковёр вороники, можжевеловые сети, всюду жимолость и сморода. Собираем горный лук. Причудливые флейты ветра скользят по колокольцам незримых водопадов, да пищуги устраивают перекличку, выглядывая из кустов и прячась за валунами.
Поднимаясь по насыпи от белухского ледника, обливаемся потом – в одних футболках. Но под ногами поймы со снегом. Это даже больше ледяное крошево. Но всё же, откуда берёт снег нужную температуру? Что тут под камнями, какие энергии в кристаллах недр?
Скалы когда-то осыпались, застыли в трескучем беге огромные валуны, ждут весны, чтобы снова понеслись по ним потоки, увлекая вниз. А гора остаётся горой – осыпается, а всё остаётся той же. Какой же маленькой ролью обладает тут тело! Какое умиротворяюще ощущение незначительности. Возможно, только глаз значим. Глаз, да рука художника.
Но в том находишь значимость, в этом трагизме мизерности восходит солнце доброты и сострадания. Я смотрю на вас, друзья, и вот оно, солнце!
10.07.13
Ночью дождь. Очень выручает газ, дрова сырые. К полудню снова всё заволокло, Белухи словно и нет – седой провал меж потянутыми дымкой пиками ледника.
Остался в лагере залечивать ногу.
Природу сновидений разгадывать тут не место, не место тут открывать связи психического и – здесь в первую очередь – физиологического состояний организма. Однако феномен необычных сновидений в горах Алтая, кажется мне достойным упоминания.
Ночуем в палатках, ночи прохладные, поверхность земли неровная, звуки ночи необычны: водопады, горные реки ледника, голоса животных и птиц, раскаты грома, преломлённые множеством эхо. Снится детство, снятся люди, окружавшие и давно из жизни исчезнувшие. Снятся родственники и друзья, в жизни присутствовавшие и присутствие которых формировало. Дед во сне вызывает чувство тревоги за собственную несостоятельность. С одноклассником, с которым просмеялись все школьные годы – смеемся вновь. Смеюсь так, что просыпаюсь от смеха. Лежу и не могу остановиться. Пришлось даже вылезти из палатки, чтобы никого не разбудить хохотом. Товарищ из общества, в котором последнее время вращался, вдруг говорит, что мне нет смысла более приходить к ним, не будет с ними общего интереса больше. Вижу во сне два варианта событий: если бы поехал в горы и если бы остался дома. Вот завариваю чай: пару капель коньяку в него, тёмный горький шоколад, какой-то фильм, что-то тёплое и мягкое, в поволоке душистого пара. Просыпаюсь, верчусь в спальнике, снова в провал. Следующее. Хотя нет, про следующее скажу только так: оказался в мире настолько ясном и живущем по законам столь очевидным, сочетающем такие живые и ясные цвета, звуки и запахи, которых мне не доводилось чувствовать ещё никогда. Даже по пробуждение думал некоторое время, что в сером холоде и шуме дождя, в вое ветра за трепещущим полиэстером палатки, я как раз нахожусь теперь в бреду, а вот там была реальность. Морок, шорох…
Как там было про Чжуан Цзы и бабочку – не мог он понять, то ли ему снится бабочка, то ли бабочке, что она – Чжуан Цзы.
Но довольно.
11.07.13
На сто восьмом прочтении мантры раздаётся протяжный громовой раскат. Мир соглашается!
За сбором грибов. Воздух пронзает страшный треск, словно небо рушится. Что? – Эхо от катящегося камня вдали.
Собрался дождь.
12.07.13
Решено ехать через перевал на лошадях. Тропу развело в глубокий грязевой ручей. Дождь шёл два дня, снег – две ночи. На метеобазе сказали о штормовом предупреждении, в Горно-Алтайске отменяют рейсы. А на Аккемском озере сейчас Солнце, но всё, что на нас, что в рюкзаках – сырое до нитки.
Белуха встречала нас открытой, открытой и провожает. Белую лошадь седлают. Хороший знак.
В ожидании конюха вспоминаем вчерашнюю ночь. У костра обсуждали парадигмы. Слышали бы нас учёные мужи, возможно, подошли бы у нашего огня погреться. Философия без чаши вина. Серебряные струи, пронзающие звёздное небо указывают направление мыслям. Что есть «ты» и есть ли «ты» после «смерти», и что есть сама «смерть», да и есть ли она, как нам представляется, в отрыве от состояния перехода. И что всё, начиная от сказочного электрона, обладающего спиновым вращением (вспоминаем школьную программу химии) и до галактик – вращаются. И само развитие процессов, как и обыкновенное вращение чёртова колеса есть всего на всего вращение. И нет кроме него других видов движения. И вся полярность – только наше представление, это движение производящее. Что модус, энергия сама по себе, сила, не хороша и не плоха. А добро и зло проявляются лишь когда есть люди. И если рядом с тобой хорошо – добро, отталкиваешь и напрягаешь – зло. Но и не ты «зло» и «добро», не в тебе. Где? – Подходите к костру, обсудим.