Все повыбрасывала. Хлеб, крупы, хлопья. Весь джем. Все сосиски. И яйца. И сыр. И остатки мармелада, который им сварила на Рождество мисс Дора Райт (прежняя учительница Эффи, которая разрешала вне школы называть ее просто Дорой, до своего исчезновения жила в старом Пасторском доме этажом ниже Гриффина). Не осталось ни крошки шоколада – хотя и так шоколад и чипсы на завтрак едят только в крайнем случае. Ничего не осталось.
Кайт Куш-Форзац (она, выйдя замуж за отца Эффи, сохранила часть прежней фамилии) читала много книг по диете. Читала потому, что мечтала стать стройной и красивой, как телеведущая, хотя у неё была другая работа: розыск средневековых рукописей, о которых никто никогда не слышал. Последняя книга по диете называлась «Прямо сейчас!» и рассказывала, как жить на молочных коктейлях, не содержащих молока. Коктейли с этикеткой «Сбрось вес» рассылались по почте в больших ярких тубусах. К каждой упаковке прилагалась бесплатная книжка: обычно любовные романы, на обложках которых изображалась привязанная к дереву, креслу или железнодорожным рельсам женщина. Эти романы Кайт теперь тоже читала в больших количествах.
По-видимому, руководство по диете (там имелась глава «Не дай детям-обжорам испортить твою талию!») подсказало Кайт именно сегодня повыбрасывать отличную еду – еду, которая хоть немножко утешает, когда тебе грустно и тревожно, – и угостить Эффи, которая обычно сама себе готовила завтрак, стаканом зеленовато-бурой жижи, на вид как грязь с травяной крошкой. Или даже хуже – как то, что льется из тебя, когда болеешь желудочным гриппом. Это, как видно, и был «утренний коктейль». Мерзость! Впрочем, Эффи и не хотелось есть – слишком ей было тревожно.
Маленькая Луна тоже получила коктейль – ярко-розовый. И тоже не пришла от него в восторг. Розовые потеки на стене напротив её детского стульчика намекали, что стакан как минимум один раз уже летал через всю кухню.
– Потрясающе выглядит, верно? – заметила Кайт.
– Гм… – запнулась Эффи. – Спасибо. Папа не звонил?
Кайт состроила скорбную гримасу – не слишком правдоподобную.
– Он ещё в больнице.
– А мне можно туда?
Кайт покачала головой.
– Из школы звонили. Ты пропустила уже два дня на прошлой неделе. Мы с отцом это вчера обсуждали. Деду ты не поможешь…
– Что-то случилось?
Кайт так долго молчала, что Эффи поняла: да, случилось.
– Отец… – начала мачеха, – поговорит с тобой после школы.
– Кайт, пожалуйста, ты не отвезешь меня в больницу?
– Прости, Эффи, не могу. Твой отец… Эффи! Ты куда?
Но Эффи уже не было в кухне. Она прошла по узкому пыльному коридору в спальню, где жила вместе с Луной.
– Эффи? – крикнула вслед Кайт, но девочка не отозвалась. – Эффи! Вернись и допей свой коктейль!
Эффи не вернулась и не допила. Она торопливо натянула серо-зеленую школьную форму, застегнула бутылочно-зеленую фетровую накидку и ушла из дома, не попрощавшись. В школу можно потом, когда повидает деда.
Знакомым автобусным маршрутом она доехала до памятника Писателям и прошла по крутой улочке к Старому городу. Той же дорогой она ходила в школу: по булыжным мостовым, мимо пассажа Забав, музея Писателей, букинистического магазина Леонарда Левара и «Империи экзотических животных» мадам Валентин, но дальше, срезав дорогу через университетский парк, свернула не налево, а направо и направилась длинной дорогой к больнице, надеясь, что никто не обратит внимания на её форму и не спросит, куда она собралась.
Слово «кодициль» Эффи нашла в словаре: оно означало дополнение к завещанию. Пришлось ещё покопаться в словаре, чтобы разобраться, что это значит – о помощи Интернета теперь, конечно, мечтать не приходилось. Многие сохранили устаревшие словари на старых телефонах, но у Эффи был новый, подаренный на ее последний день рождения Гриффином. Во всех словарях – кроме самых новых – было много устаревших слов, вроде «блога» и «вай-фая». Все это существовало до миротрясения.
В конце концов, Эффи разобралась, что кодициль позволяет изменить завещание, а завещание – это юридический документ, в котором говорится, кому что достанется после чьей-то смерти. Тут Эффи вспомнила пьесу, которую они месяц назад читали с миссис Бойкаргой – про старого короля, который все время менял завещание, смотря по тому, кто, по его мнению, его больше любит.
Но зачем бы Гриффину сейчас менять завещание? Разве он умирает? Эффи все представляла, как дедушка лежит на больничной кровати, слабый и одинокий, и длинная борода выглядит такой жалкой и неуместной на хрустящих белых простынях. Эффи вспоминала, как он из последних сил писал свой кодициль, макая свое перо в бутылочку синих чернил, при виде которой сестра Андервуд каждый раз прицокивала языком. На больничном столике лежала кипа документов, которые Эффи забрала у него с письменного стола: желтоватая бумага и конверты, с виду дорогие, но ничего особенного, пока не посмотришь на просвет. А вот тогда увидишь тонкие водяные знаки в виде большого дома за запертыми воротами. У Гриффина Трулава вся бумага была с такими водяными знаками.
На прошлой неделе Эффи впервые одна вошла в дедушкину комнату. Она ей совсем не понравилась. Не те звуки, не те запахи – она подскакивала при каждом шорохе. Отопление отключили, так что в доме стоял смертельный холод. Эффи все представляла дедушку в том переулке и гадала, что его туда привело среди ночи. В больнице сказали, что его, должно быть, избили бандиты или случайная шайка подростков. Но Эффи сама была подростком, и не знала никого, кто мог бы напасть на ее дедушку.
А как же магия?
Ведь это как раз тот случай, когда надо прибегнуть к магии? Сколько ни говори себе, что магия скучна и сложна, сколько ни толкуй об ответственности за её использование и ни внушай, что сначала надо испытать все другие способы, но уж если на тебя напали, чуть не убили, ты наверняка, наверняка…
Что? Превратишь их в лягушек? В мальчиков-с-пальчик? Станешь невидимкой?
Эффи с горечью поняла, что так и не узнала от дедушки, на что способна магия. Зато узнала о многом, на что она не способна. Например: «Не жди, что с помощью волшебства сумеешь разбогатеть или прославиться». И ещё: «Магия не поможет тебе отыскать в себе настоящую силу. Тебе – особенно». Как бы то ни было, дедушка не использовал магию для защиты от нападавших. Этого Эффи понять не могла.
Конечно, напрашивалось объяснение, что магии все-таки не существует. Так, видимо, считали почти все, даже те, кто читал книги Лорель Уайльд. Оруэлл Форзац всегда говорил, что чудес не бывает. Но в ту среду он сказал, что магия опасна, а значит, почти верил в неё. Как это понимать? Эффи в который раз задумалась, как нечто несуществующее могло отобрать у неё маму. Как выдумка может быть опасной? Более того, если магия реально опасна, почему Гриффин не защитился ею от нападения?
4
Больница приютилась в северо-восточном углу Старого города. Снаружи её окружала кованая ограда, а внутрь вела синяя дверь с медным молотком. Уставшая от долгой прогулки и чувствуя слабость от голода, Эффи вошла внутрь. Обычно за стойкой дежурила медсестра, но в этот понедельник тут никого не было, так что Эффи сама поднялась по лестнице и прошла по сумрачному коридору. Она отворила дверь в дедушкину палату с надеждой, что операция прошла успешно, что бы он ни говорил в субботу.
В палате было пусто. Нет, там стояла кровать, тумбочка у кровати и пустая ваза. Но ни дедушки, ни его вещей не было. У Эффи слезы навернулись на глаза. Нет, она, наверное, перепутала палаты? Или его перевели в другую? Или, может быть, может быть… Но это была та палата. На самом деле она в этом не сомневалась. И понимала, что это значит.
Следующее, что Эффи помнила, – это как ее привели в сестринскую кухоньку, где кто-то налил ей горячего шоколада, а она старалась не расплакаться при всех, и одна сестричка сказала ей, что дедушка отошел мирно, во время операции, и что выглядел счастливым – почти счастливым, как будто уже стоял у врат небесных.
– Где мой папа? – спросила Эффи.
Другая сестра объяснила, что отец пошел разбирать комнаты Гриффина в старом Пасторском доме. Она предлагала связаться с ним по пейджеру, но до Пасторского дома было недалеко, и Эффи сказала, что сама дойдет и увидится с папой. Вот так, внезапно, все и вышло. Ужасная пустота внутри. Вот только…
– Кодициль! – ахнула Эффи. – Где его кодициль?
Сестра нахмурилась.
– Что-что?
– И его вещи. Серебряное кольцо и… Там должен был остаться конверт для меня и ещё…
Сестра покачала головой.
– Прости, милая. Твой отец сказал, что ему ничего не нужно и чтобы все отдали на благотворительность.
– Как? Не понимаю.
– Так многие делают. Знаешь, оставляют все в распоряжении больницы. Говоришь, у твоего дедушки было кольцо?
– Да. Старинное, по-моему. Он хотел оставить его мне. И ещё вещи, очень важные вещи, и…
Сестра вздохнула.
– Если хочешь, я покажу тебе, куда мы все сложили, – она взглянула на часы. – Думаю, вещи ещё не увезли. Но надо поспешить.
Эффи вслед за сестрой вышла из главного здания и прошла через садик, полный увядающих в преддверии зимы шалфея и лаванды. За ним был маленький мощеный дворик и старая лесенка с выщербленными ступеньками, ведущая в каменный одноэтажный дом. На дверях было написано одно слово: «Благотворительность». Внутри лежала одежда, книги, будильники и много других вещей. Выглядело все это грустно. Эффи, которой хотелось поскорее сбежать отсюда, стала искать дедушкины вещи. Но их не было.
– Ну, – спросила сестра, – видишь свой конверт? И кольцо?
Эффи помотала головой.
– Я ещё разок проверю.
Сестра бросила по сторонам быстрый, чуточку испуганный взгляд.
– Поторопись, пока не приехали из дома призрения.
Эффи не понравилось, как это звучит, но дедушкины вещи надо было найти. Она искала, искала и не находила. В конце концов глаза её снова наполнились слезами. Тогда Эффи поблагодарила сестру и ушла.
На улице было холодно, мягкий осенний свет не согревал. Эффи запахнула школьную накидку-пелеринку и быстро пошла к Пасторскому дому. Может быть, отец все-таки забрал вещи. Через пару минут она услышала за спиной дыхание. За ней кто-то шел. Эффи ускорила шаг, и человек за спиной тоже. А потом он вдруг шепнул её имя: Эффи! – ухватил за локоть и затянул в узкий переулок.
Это была сестра из больницы. Сестра Андервуд – мама Максимильяна. Она тяжело дышала и смотрела серьезно и строго. Приложив палец к губам, она взяла Эффи за руку, раскрыла ее ладонь и положила серебряное кольцо с темно-красным камнем в оправе из множества миниатюрных драконов.
– Дедушкино кольцо! – узнала Эффи. – Спасибо вам! Я…
– Ш-ш-ш! – поспешно остановила её сестра Андервуд и зашептала: – Никому не говори. И уходи скорее. Придет человек из дома призрения – ему не понравится, что мы раздаем вещи. Смотри, чтобы он тебя не поймал.
Эффи спрятала кольцо в карман накидки и хотела было бежать, однако…
– А остальное?
Сестра Андервуд свела брови.
– Дедушка писал кодициль. При вас писал.
– Думаю, его забрал твой отец, – ответила сестра. – А что до остального… – она взглянула на часы.
Тут Эффи услышала другие шаги. Тяжелее, чем у сестры Андервуд, и громче. Потом появился мужчина.
– Ой, как хорошо, – воскликнула сестра. – Доктор Блэк, вы не?..
– Здравствуй, Ефимия, – сказал тот. – Я хирург, который оперировал твоего дедушку. Я сожалею о твоей потере. Я сделал все возможное, чтобы отправить его в Иномирье, но не знаю, добрался ли он.
Доктор Блэк достал из кармана широкого плаща матерчатый мешочек, стянутый веревочкой.
– Вот все, что осталось. Он очень хотел, чтобы это досталось тебе, по понятным причинам. Беспокоился, как бы твой отец не перехватил и не уничтожил. Я надеялся тебя застать, но ты так быстро исчезла. Хорошо, что сестра Андервуд увидела тебя и сообщила мне. Конечно, очень важно, чтобы об этом знало как можно меньше людей.
Оглядев безлюдную улицу, доктор Блэк отдал Эффи мешочек.
– Удачи, – сказал он.
Не успела Эффи ни сказать спасибо, ни спросить, о каком Иномирье говорит доктор Блэк, как они с сестрой Андервуд уже поспешили прочь. Попадаться человеку из дома призрения Эффи не хотелось. Она заглянула в мешочек, увидела там жезл, кристалл, нож для конвертов и дедушкины очки и, старательно завязав, спрятала всё на дно школьного ранца. А потом пустилась бегом.
* * *
Когда Эффи подошла к Пасторскому дому, ей показалось, что там никого нет, в том числе и отца. Сунула руку под цветочный горшок, где прятали запасные ключи, но их там не оказалось. Заглянув в окошко, Эффи убедилась, что вещи мисс Доры Райт лежат так же, как она их оставила. Какой ужас – одного за другим потерять двух таких дорогих людей! Но мисс Дора Райт, конечно, вернется. Правда ведь? В окна верхнего этажа Эффи заглянуть не сумела. Остались ли на месте дедушкины книги?
И тут внутри щелкнул ключ, дверь стала медленно открываться. Это был ее отец, бледный и уставший. Он засовывал в карман брюк визитную карточку кремового цвета, а дочь по рассеянности сразу не заметил. Потом увидел и переменился в лице, медленно, как непогожий рассвет, наливаясь краской.
– Эффи? Ты почему не в школе? – он спохватился, потупил взгляд. – Ну, конечно. Ты уже знаешь про дедушку.
Когда-то Эффи с отцом были гораздо ближе, чем теперь. В былые времена подобная ситуация, вызывая смешанные чувства, заставила бы их говорить и говорить, перебивая друг друга, пока они все не выяснили бы. Эффи расплакалась бы, и тогда отец подал бы ей старомодный хлопчатый носовой платок. В те времена он ещё носил такие платки, Кайт ещё не заставила его повыбрасывать все старое, вплоть до золотых галстуков-бабочек, и накупить строгих костюмов, больше подобающих декану факультета лингвистики Нового Превосходного университета Миджара.
Прежде Оруэлл Форзац был из числа тех добродушных лекторов, что рассеянно дрейфуют по университету, влача за собой хвост меловой крошки и любознательных студентов, интересующихся забытыми языками и средневековыми рукописями. И Кайт в те далекие времена была просто одной из влюбленных в него студенток, а мать Эффи была жива, и всё было по-другому. До миротрясения Оруэлл был намного добрее: тогда он обнял бы дочку – как бы ни был раздражен – и сказал, что все будет хорошо.
Теперь все по-другому. Оруэлл Форзац только громко вздохнул.
– Папа? – напомнила о себе Эффи.
Он нахмурился.
– Я просто хочу, чтобы ты иногда делала, что тебе говорят, только и всего. Мне тебя очень жаль – и всех нас. Конечно, все любили Гриффина. Но об этом можно будет поговорить позже, в более подходящее время, а не дрожа от холода на крыльце. Правила есть правила, их устанавливают не просто так, и соблюдать их надо в любом случае. А теперь… – он взглянул на часы, – я опаздываю на собрание, а ты уже СИЛЬНО опоздала в школу.
Кролик, сидевший все это время под живой изгородью, удивился, зачем люди так все усложняют. Почему бы не сгрызть вместе капустный лист и не жить дальше? У старшего человека была, как заметил кролик, очень сложная аура, но без тени магии. Аура младшего человека была настолько магической, что кролику ничего подобного ещё не попадалось, к тому же в ней имелся оттенок, которого в этом мире в общем-то не бывает. Поэтому кролику захотелось ей помочь – хотя он и не знал как.
– Дедушка Гриффин оставил мне кодициль, но в больнице его не нашли, – сказала Эффи. – Ты не знаешь, куда он подевался?
Оруэлл снова вздохнул.
– Послушай, Эффи, ты должна понимать, что твой дед отчасти жил в мире фантазий, среди людей, верящих в магию, иные измерения и тому подобное. Иногда такие фантазии можно перепутать с реальностью, но ты ведь понимаешь, что это не по-настоящему. В последнее время меня беспокоило, чему ты у него научишься. То, что Гриффин называл «магией», – в лучшем случае пустая трата времени, а в худшем…