Минуты шли, но он стоял, застыв на месте, парализованный страхом, не в силах пошевелиться. И наконец, он сжал пальцы в кулак, и легкая боль отозвалась в тончайших порезах. Он поглядел в прозрачную глубину улиц и двинулся вперед, туда, где разбивались сады и поместья, к молчаливым холмам, прочь от холодного города. И демон тени следовал за ним, властью своей оплетая его конечности. Он вел его к обители смерти, туда, где начинался путь, уходящий в глубины иных веков и готовивший путников своих к битве.
3
Джеймс был опустошен до дна сияющим светом и дуновением ночи, и в бессилии он уронил голову на грудь и сделал глубокий вдох. С воздухом к легким подступила тупая удушливая боль. Тревожное предчувствие закралось в его сердце и впилось в него, разливая свой болезненный яд. Он огляделся в попытке найти подтверждение своим страхам, но ни единая пылинка не шевелилась, и ни одно живое сердце не билось поблизости. Никто не преследовал его, а если и преследовал, то скрывался так хорошо, что можно было подумать, будто он затаился в другом пласте реальности.
Еще раз с высоты своего роста Джеймс оглядел залитые лунным светом дома, а после побрел в сторону поместья семьи Ланвин. За ним медленно, но неотступно следовал невидимый странник, возбуждая тревогу в разгоряченном сердце.
Поместье вырастало из-за холмов высеченной из черного мрамора громадой, и его послушные, подрезанные и вычищенные сады расстилались по земле сырой и шуршащей массой, а к небу вздымались вычерчивающие в кристальной высоте и скрещивающиеся в фантасмагорическом волнении оголенные, обугленные осенью, яблоневые прутья. Свет луны пронзал сад насквозь, обтекал стволы и ветви, и плоды, облеплял листья, реками струился по земле.
Луна светила в спину Джеймсу и тогда, когда он оборачивался и поднимал голову, она ласкала его лицо, его губы, волны подпаленных солнцем волос, опускала свои холодные лучи в самую глубину его весенних глаз.
Окна дома были черны, и наблюдали за путником подобно пустым глазницам. Джеймсу становилось не по себе, когда он поднимал глаза на эти бесконечно черные симметричные пробоины, и потому он все чаще глядел себе под ноги, не решаясь встретиться взглядом с оскверненной громадой дома.
Смерть царила здесь – он ощутил ее присутствие задолго до того, как приблизился к порогу, и нечто совершенно новое для него витало в воздухе, отравленном убийством. Джеймс приготовил пистолет, осторожно придвинулся к двери и отпер ее отмычкой.
Никого. Мертвая, мучительная тишина, запах смерти, запах свернувшейся и запекшейся крови. Джеймс остановился в замешательстве, и пыль заскрипела под его ногами, разливая в воздухе сладковатый запах и шипящий глухой звук. Он всмотрелся в темноту впереди, и она показалась ему живым существом, бесконечно шевелящимся и тянущим к нему свои щупальца. Плотно прикрыв за собой дверь, Джеймс зажег в руках лампу и приблизился к лестнице.
Кровь еще не отмыли, но уже затоптали – повсюду виднелись грязные следы полицейских сапог. Темно багровые пятна и густые подтеки расползались по всей гостиной, а в центре ее растеклось одно бесконечное огромное кровавое пятно. Кровь впиталась в половицы, в обивку мебели, осталась даже на потолке, на клавишах пианино, на бронзовых подсвечниках и лампах. И Джеймс чувствовал странную энергию, волнами исходящую от каждой иссушенной капли этой крови – он словно знал, какому существу из всех возможных форм жизни она принадлежала, и существо это – ощущение этого странным видением захлестнуло Джеймса – знало его.
Он застыл на месте, и его обволокла со всех сторон тишина. В этом доме она была совершенно отличной от любой иной тишины: она словно представала в виде монотонного глубокого звука, вязкого, как желе и затягивающего в свою лишенную воздуха массу.
Темнота здесь становилась осязаемой, и Джеймс чувствовал ее прикосновения на своей коже, и она проникала сквозь нее, разливаясь в мышцах, пронзая костный мозг. Она оставляла холодные следы на его шее, словно пыталась сжать его горло и лишить легких воздуха.
Джеймс прикоснулся к присохшей к полу крови и поднес пальцы к лицу. Он закрыл глаза, и смутная картина восстала в его сознании, и он смог различить брызги крови и звук разрывающейся плоти, и увидеть бледное сияние кожи в полусвете ночи. Он услышал звуки голосов, доносящиеся издалека, и ощутил, как сердце его сжимают холодные руки опасного и могущественного существа.
Он открыл глаза, и капли пота выступили у него на лбу. Тьма зашевелилась в углах, подползая к нему со всех сторон, и Джеймс почувствовал, как задыхается, и кинулся прочь из проклятого дома, в ужасе, какого еще не испытывал даже перед лицом смерти. То, что произошло в этих стенах – больше, чем убийство. Он чувствовал, как душа здесь разлетелась на осколки, омывшись кровью, и безразличная тьма навсегда поселилась в ее глубине.
Он поспешил как можно скорее покинуть поместье и раствориться среди улиц, но только не возвращаться более в эту холодную шевелящуюся тьму. Он не заметил мелькавшего за его спиной силуэта, не заметил его дыхания совсем близко, прямо у своих губ, как не заметил и обжигающего фосфорическим пламенем блеска глаз, глядящих в его глаза, когда он задумался на секунду, сидя за письменным столом в своей комнате.
Он раскидал по комнате те книги, которые ему удалось добыть в городской библиотеке, и стал перелистывать страницу за страницей, но уже потерял всякую надежду что-либо отыскать. Он оказался беспомощен, как младенец, уязвим и безоружен. То существо, что убивало так беспощадно, могло настигнуть и его, настигнуть и поразить.
Джеймс закрывал глаза и протягивал к неизведанному свои руки, но добраться до него и остановить он был не в силах, и ему оставалось лишь покорно принимать свою беспомощность, оставаясь в тени чужой смерти, оставаясь наблюдателем среди бесконечного потока крови.
Он в который раз пытался зарыться в глубины собственного разума и найти ответ на вопрос о том, что за существо скрывается в глубине его самого, под этой сильной человеческой оболочкой. Он не знал уже, когда он на самом деле пришел на эту землю, уходил ли вообще. Он не знал, что за звезды касаются своим сиянием бесконечности в его глазах и всегда ли он видел над собой именно эти звезды. Он не знал, что за неведомые миры скрываются в их глубине, и почему он так часто рисует их образы в своем воспаленном сознании. Он не знал ничего. Сейчас ему даже не хватало сил вспомнить всех ранений своей души и всех ее радостей.
Среди бесконечного множества предположений, где каждое следующее казалось дальше от истины, чем предыдущее, Джеймсу все же удалось отыскать петлю, за которую он единственно смог зацепиться. Приняв за точку отсчета то, что его присутствие здесь было не случайным, он вычертил на бумаге примерный план поместья, сверяясь с картой, и обнаружил, что сад у дома на четыре части делили две пересекающиеся тропы, что были ориентированы точно по сторонам света, а в центре, как наверняка знал Джеймс, располагалось дерево. Едва ли могло быть хоть что-то, что указывало бы точнее на то, откуда стоило начинать поиски.
Джеймс бросил последний взгляд на свой рисунок, и тоска оплела его сердце, и невыносимая тяжесть склонила его голову. Он ощутил, как страх рождается внутри него и просачивается наружу, заполняя комнату, и с каждой секундой растет и набирает силы. Джеймс сжался, и каждая его частица застонала от боли и того неясного предчувствия, что несло с собой осознание близости чужой смерти. Он ожидал, что это произойдет снова, он знал. Но где искать дальше? Куда идти, чтобы остановить то, что практически неизбежно? Он закрывал глаза, и не виде выхода, и лишь только ощущал, как тело его оплетают бледные руки ведущей его в неизвестность судьбы.
4
18 октября 1864
Ночь протекала в своем обыкновенном безмолвии, и до последнего предрассветного часа Джеймс изо всех сил пытался не уснуть, зная, какие страдания придется испытать его душе и телу, стоит ему только закрыть веки. Однако, лишь только ночь подошла к своему завершению, сон взял над ним власть, и он рухнул в постель, совершенно обессилев, и подумал о том, что сейчас, должно быть, наступит его смерть.
Тело его неподвижно застыло, вмиг парализованное болью, и душа его вернулась в свои оковы, в темницу, где ее отчаянно пытали демоны. Перед нею разверзлась пропасть в глубинах планеты, в ее чудовищных пустотах; огнедышащая бездна, которая поглощала тонущего в ней человека, прикованного цепями к клетке.
Демоны глядели на человеческое тело, прекрасное, но лишенное сил, глядели на его мучения, на его боль, и смеялись, сгорая в неумолчном пламени, и дымились, и плавились. И пламя охватывало Джеймса целиком, доставляя невообразимую боль, но не убивало, лишь лизало его кровь, его кожу, подбиралось к волнам волос, к потемневшим глазам, отражалось в зрачках. И тело его разрывали хлыстами, и кровь вырывалась из ран и пенилась, соприкасаясь с огненными языками.
Джеймс с криком, в холодном поту распахнул глаза. Он застал себя лежащим на кровати в луже крови, и даже с потолка ему на лицо обрушивались алые капли. Мучения его стояли теперь на грани реальности, но смерти от них он боялся меньше всего. Джеймс закрыл лицо руками в мучительном бессилии, вдыхая запах крови и ощущая, как струи ее заливают глаза. Единственное, чего он сейчас желал – более никогда не спать.
Стоило ему только встать с постели, как кровь растворилась дымом в воздухе, и не единой ее капли не осталось ни на бледной ткани одеяла, ни на гладкой поверхности потолка. Джеймс умылся и быстро оделся, желая как можно скорее выбраться из комнаты, где каждая деталь напоминала ему о кошмаре и боли, чтобы холодный воздух улиц, дремавших в утренней полутьме, смог коснуться его горячей кожи, остужая ее жар.
Джеймс выбрался на улицу, вдыхая свежий аромат, и мысли его очистились на мгновение, и мрачные тени в его голове уступили место прохладной чистоте. Он закрыл глаза на секунду, погружаясь в прозрачную тишину, ощущая на коже мягкие дуновения ветра, и сердце его замерло от внезапной вспышки восторга.
Час был предрассветный, изъязвленный мрачной холодностью и подернутый туманом. В эти часы призраки срывали ночные маски, завершали охоту, запирались в своих гробах и засыпали, но были и те, кто оставался и ждал свою последнюю добычу. Джеймс был знаком с ними, ровно, как и с этим часом почивших душ, но страх его давно прошел, слишком давно, чтобы даже и помнить о нем. Но в это утро, по мере того, как он удалялся от города, его охватывала непонятная ему самому тревога, подобная ночному, терзавшему его предчувствию. Быть может (и он был почти уверен в этом) это его сновидение – если можно было так назвать те мгновения боли – пробудило в его душе опасения, но в некоторые минуты, когда он шел по пустой дороге в сторону леса, ему начинало казаться, что его страх реальней убийцы, и он следует за ним по пятам, скрывая в тумане свое осязаемое обличье.
Джеймс, дрожа от холода и удерживая наготове пистолет, пробирался крадучись, подобно вору, до самой опушки леса.
Едва ли он понимал, что, кроме ужасного ощущения боли и желания вдохнуть чистого воздуха, заставило его покинуть свою комнату и броситься прочь из города под своды темного леса, где туман собирался в корнях и стелился ковром по земле, расползаясь под ногами дымными волнами, где только олени и косули бродили между кустарниками, и ночные птицы еще не завершили свою охоту. Он не знал, что за странное предчувствие заставляло его идти вперед, и отчего он судорожно сжимал в руках пистолет, не снимая пальца со спускового крючка.
– Что я делаю… – прошептал он, опуская пистолет и оглядываясь по сторонам.
Он набрал в легкие прозрачного воздуха и остановился посреди леса, поднимая глаза вверх, туда, где кроны деревьев переплетались, соединяясь плотной сетью. Он прислушивался к звукам, и ощущал, как с каждым мгновением, по мере того, как светлеет воздух, лес пробуждается и наполняется жизнью. Он различил неподалеку оленя, осторожно пробирающегося между деревьями, и последовал за ним, ступая по лесному, источенному дождями и насекомыми, ковру.
Куда вела его чувствительность сердца, он не знал, пока не различил впереди глянцевую поверхность воды. Блеск, просачивающийся сквозь корявые ветви, слепил глаза, и что-то зловещее нависало над водой подобно черному рою призраков, тянущих свои полупрозрачные тела к небу. Он в какой-то момент ощутил странный прилив необъяснимого страха к сердцу, ему захотелось бежать. Но прошло мгновение, и страх исчез, и сердце забилось спокойно, поддаваясь умеренным ритмам леса.
Джеймс продолжал идти, и, миновав последние заросли, оказался на берегу, где в мерцающей тени рассвета, прогоняющего последние отголоски сумерек, обозначался женский силуэт.
Девушка стояла спиной к Джеймсу, и первые лучи восходящего солнца подсвечивали тонкие изгибы ее тела, и проходили сквозь тончайший шелк платья и пронзали бронзовым сиянием ее светлые локоны, опавшие под тяжестью воды. Небесно-голубое платье с вплетенными в узор серебряными нитями сверкало и переливалось, когда слабые, едва пробивающиеся сквозь полог леса лучи касались его гладкой влажной поверхности. Держа наготове пистолет, Джеймс медленно приблизился к девушке и потянулся, чтобы коснуться ее плеча.
Девушка резко обернула к Джеймсу свое лицо – распухшее от воды, бледное, обрамленное мокрыми прядями светлых волос – оно было лишено глаз, лишено губ, но затянутые кожей глазницы кровоточили, словно утопленница пыталась разорвать кожу и отыскать свои утраченные глазные яблоки. Джеймс решительнее сжал в руках оружие, направляя его прямо в лоб призраку, но быстрее, чем он смог нажать на курок, утопленница бросилась на него в попытке ухватиться за его шею. Ей удалось повалить Джеймса на землю – призрак этот оказался гораздо сильнее, чем он предполагал, и прошло немало времени прежде, чем ему удалось размозжить ему голову несколькими сильными ударами рукояти пистолета и, наконец, выпустить несколько пуль прямо в лицо этому изуродованному неясно какими силами трупу. Когда же утопленница окончательно замолкла на песке, тело ее внезапно стало распадаться на части, кожа сползать с конечностей, и через мгновение все, что от него осталось, изогнулось в чудовищных муках, превращаясь в некое подобие цветка. Стоило, однако, Джеймсу моргнуть, как видение исчезло, и лишь только посреди озера теперь белело нечто, легко раскачиваемое волнами.
Джеймс приблизился к самой кромке воды, где тихий прилив начинал лизать подошву ботинок, и остановился там, напрягая зрение. Вскоре у него не осталось сомнений в том, что фигура из его видения сейчас бледным пятном возвышалась на плоту. Он огляделся в надежде обнаружить то, чего не заметил ранее, но на этот раз истина казалась очевидной. Он опустил взгляд на зеркальную поверхность озера, разглядывая в воде собственное отражение.
Не тратя время на долгие размышления, Джеймс сбросил верхнюю одежду и погрузился в воду. Холодные легкие волны отрезвили его сильнее, чем призрачная борьба с материальным видением. Он стал быстро плыть к своей цели, ощутив внезапно невероятный прилив сил, который, однако, быстро сошел на нет и сменился судорогами, сначала сведшими ему ступни, а после продвинувшимися выше и добравшимися в итоге до самого горла, перекрывая дыхание. Не прошло и мгновения, как, обезвоженный, Джеймс опустился под воду.