– Раз не сомневаешься – и проверять не будем, – припечатал Ян.
Время, чертово время. Ну назови меня трусом, Соньер, только мне сейчас нужна не слава и престиж среди наших красавцев, не твоя безвольная тушка, которую несут на реанимацию в медотсек, а всего лишь… Малость.
– Да ладно? – Андре вскинул правую бровь, принимая вызов.
– Хорошо, проверим. На твоих условиях. И я пропущу первую атаку.
Алька тихо присвистнул и убрал бутылку бехеровки подальше. И то верно, то ли награждать победителя, то ли отпаивать проигравшего – не все ли равно? Только вот Андре Соньер обладал куда более чуткой душой, чем председатель за стойкой. И вот сколько Ян не менял клубов за свою жизнь, везде одно и то же: один председатель – человек как человек, солнце ясное, отзывчивое, а второй… «Регламент – это я», и понеслась.
– Что случилось, Ян? – спросил Андре, неожиданно оказываясь совсем рядом и скидывая на барную стойку черный объем летного шлема. – Аттракционы неслыханной щедрости – не твой стиль.
– Мне нужен пароль от председательского чата всех отделений клуба, – выдохнул Ян с закрытыми глазами.
– Зачем?
Вот так просто. Запрос. Ответ. Синхронизация?
– Карта с метками всех членов клуба. Может, кто-то есть… – ныряй уже, мямля, – есть рядом с Воронежем. Я дам координаты. Слетать и посмотреть, что там… осталось, – Ян вскинул на Андре синее пламя Ладоги. – Мне нельзя туда самому. Могут ждать.
– Мы дружим с властями, – мягко напомнил за плечом Алька, но Соньер лишь дернул плечом. Все дружат, пока их не схватили за яйца, астральные и не очень. Французские пальцы нарочито медленно вогнали карту в импланты. Упавшие на лицо пряди черных волос сделали Андре еще больше похожим на девушку-пацанку. Ян мысленно дал себе в челюсть с разворота, ибо приключений за четверть века на его попе было уже столько, что Андре Соньера там только не хватало, да.
А время идет. И от Оникса никаких вестей, хотя наверняка какой-нибудь сервак ломает. У него всегда перед Делом такой взгляд, тяжелый, перенасыщенный электричеством.
– Говори координаты, – голос Андре совсем не вязался с девчачьей челкой. Такие интонации – да следователю в допросной, если не инквизитору в подземных казематах.
– Пятьдесят один градус, пятьдесят три, двенадцать, – на память называл Ян широту. С долготой было проще. – Тридцать восемь градусов, пятьдесят восемь сотых.
Помнится, много лет назад они с дедом Сашей на спор – на листочке карандашом возмущенные смайлики рисовали, – решили опровергнуть заявление Кирилла Заневского, что вмещать в человеческую память семь символов и больше, простите, есть насилие над природой в жесткой анальной форме. Так и выучил Ян координаты домика в Нижнедевицком районе Воронежской области. Кто б знал, что вот так пригодится.
– В пятидесяти километрах к западу летит Амир Вегард, – откликнулся Андре секунд через двадцать. – Просить его?
[Доверяешь? Или рискуешь этим человеком?]
– Да. Дом у реки. Или что-то… – дыхание у Яна перехватило. Андре смотрел уже просто сквозь него, а признаться самому себе все не хватало сил. Скрип зубов. Выплюнуть истину, чтобы чужой человек не угробил свою жизнь. – Пепелище там должно быть. Камеры. Слежка. Высота метров двадцать. Без посадки. Пара фоток, если возможно.
Ян закрыл лицо руками. В груди вспыхивали и гасли огни взлетной полосы, как диодные ленты прямых дорог, которые вот-вот превратятся в глухие окольные тропы. Где-то далеко на Севере прячутся мать с отцом, отдавшие им свои жизни, а вместо тихой бухты на склоне лет обретшие прятки и гон зверей на флажки. Где-то Оникс, душа Веберов-Заневских, творит свою цифровую магию, и каждый аккорд его высокого, его ненависти, сплавленной с бессилием что-либо изменить, отдается глухим ревербом под пятым ребром. Где-то Амир Вегард, юркий такой парнишка из новеньких, прожектором флаера выискивает цель и фотографирует разнесенный в клочья фундамент.
Так на что ты надеешься, Ян? Что на кадрах вдруг появится огонек походного костерка, палатка, клетчатый плед… и два деда со склоненными головами и сощуренными на огонь глазами?..
***
Отражение башни «Меркурий» застыло ржавым потёком на зелёных зеркалах солнечных очков Оникса. Парень нарочито аккуратно поставил чашку с кофе на стол. В следующий миг он уже подключился к Сети – так же стремительно, как делали это его прадед, дед и отец.
Кто-то должен написать финальное «end» в бесконечной цепочке взломов и погонь, верно?
И, троян дери, убедиться, что дед Кир и дед Саша погибли не зря, а прихватили с собой как минимум ублюдка Повидайко, а как максимум – всех, кто припёрся вместе с ним.
Сарафанное радио жёлтой прессы разродилось короткой заметкой на тему «Взрыв бытового газа в частном жилом доме под Воронежем», а дальнейшее молчание означало только одно: кто-то заставил журналистов замять тему. И ещё одно: не сегодня – завтра тот, кто заткнул репортёров, наверняка примется за Дэна, Катьку и его с братом.
Так некстати в памяти Оникса всплыла фраза, слышанная давным-давно в тесном кругу полупьяных друзей, решивших поразвлечься игрой «на откровение». Когда пришла его очередь задавать вопрос, хакер выбрал в жертву Акиру, новичка в классе, молчаливого кареглазого паренька, вечно сидевшего на пятой парте в левом ряду.
«Главное, чему научили тебя родители?»
К тому времени, кажется, ни одно тело уже не было в состоянии нырнуть в какую бы то ни было философию… кроме Акиры и Оникса.
«Отец. Он научил всегда давать сдачи, если меня ударили. А лучше – бить первым».
И сегодня, кажется, боги Сети сами указывают Ониксу вектор, подсвечивая ярко-алым перевёрнутую пирамиду с высоченной башней наверху. Обитель Дракона, сервер Департамента безопасности, из недр которого Овердрайв дорогой ценой вырвал Истину, а потом выучил своих потомков стрелой уходить с башни вниз, чтобы взлететь ещё выше.
«И вот скажи, куда ещё вас бить?9»
Тёмная громада нависла над хакером, и дышать под ней стало невыносимо тяжело, хотя воздух транскода по-прежнему пах озоном и вечным апрелем. Ещё минута – и монолитные шестерёнки Системы раздавят тощую птицу, выбьют из неё тягу к полёту и сломают компас, нацеленный на свободу. Н-ну, Оникс, и на каком коне будем выезжать против сотни программистов экстра-класса? Как почуять, в каком секторе чёртовой башни хранятся многотомные досье на твоё семейство со времён Очаковских и покоренья Крыма? Как попасть внутрь и каким скальпелем вырезать оттуда архивы?.. Одной жаждой справедливости тут не обойтись, даже если на максимум поднял в себе высокое мыслью: «Лучше вечное забвение для имён Валько и Заневского, чем клевета и позор… из-за меня».
– Не-ет, не так, – одними губами прошептал Оникс.
«Клевета, позор…» Оставь болтовню о высоком для заседаний литературного форума. Всё будет проще, гораздо проще и страшнее. Они станут бить отца по рёбрам до тех пор, пока не сломают – либо кости, либо волю, первое – вероятнее. А потом начнут насиловать маму у него на глазах, повторяя как заведённые: «Подпишешь показания на детей – отпустим».
И плевать, что, быть может, это всего лишь игра разума, распалённого парой научно-популярных книг Насти Ветер про быт и нравы слаборазвитых цивилизаций. Больное воображение астеника-визуала отзывается на раз, и тонкие ледяные пальцы сжимаются в кулак.
Ты носишь зеркальные очки не потому, что прячешься от чужих взглядов, хакер. Ты боишься разнести на атомы то, на чём остановится твой взгляд. Особенно если он полон ледяной, смертельной ненависти. Как сейчас.
Оникс пристально щурится на верхушку башни, а потом закрывает глаза и слушает шум воды. За его спиной встаёт волна высотой в сто этажей, и рыжее закатное солнце с трудом пробивается сквозь текучую нефритовую стену. Вопреки и так немногочисленным законам физики транскода воды Реки образуют гигантскую арку, обдавая с небес здание Департамента. В соседнем квартале истошно воют сирены, а тихий голос отца укоряюще вещает что-то про геростратову славу, а потом внезапно выдаёт залихватское «Так не доставайся ж ты никому»10.
Вода заполняет башню Департамента до отказа, и Оникс трижды прищёлкивает пальцами, заставляя её покрыться ломкой ледяной корочкой, а потом промёрзнуть до самой сердцевины. С натужным скрежетом, будто ржавый танкер в доке, пирамида приземляется на площадку и медленно кренится набок. Монолитные стены башни сплошь покрыты мелкими трещинками, словно кожа стареющей звезды экрана, чья слава давно осталась в прошлом.
Оникс ловит ртом капли замерзающей речной воды и смеётся, захлёбываясь тихим стоном, царапая ногтями кожу меж ключиц. Хакер и рад бы остановиться, но уже не может. Накануне отлёта в никуда сама Река-под-рекой даёт ему вольную.
***
Фотографии внезапно оказались совсем не фотографиями. Пять минут ожидания – и с еще теплой внешней карты Андре кидает Яну во внутреннюю память файл воспоминаний. Амир Вегард оказался заядлым кинестетиком и аудиалом, а вот с визуальной частью у него было туго. И он все-таки приземлился у развороченного остова дома.
Пепел. Гарь. Черная сажа, как стекловата, скрипящая на пальцах пилота. Шорох деревьев, которые слышали крики подорванных. Ян кусает губы, но Амир, уже поймавший волну, беспощаден – он обходит квадрат восемь на восемь метров по периметру, против солнцеворота, как неверный язычник собственное капище. Где-то за изломанными яблонями в небо бьет прожектор флаера, роняя на сгоревшую жизнь призрачные голубые искры света. Груда обломков. Приехать, раскидать, докопаться до истины… И лишить себя надежды? Ну уж нет. Лучше мстить.
И Вегард, словно тоже надеясь на лучшее, сворачивает в сторону от останков дома, к почти целому гаражу. Третий аэроцикл стоит там, с помятым крылом.
Ян с тихим всхлипом ударил кулаком по стойке. Чужая боль камертоном отозвалась за ключицами, перебивая собственную, как настоящая скрипка легко гасит скрип ногтей по стеклу.
Оникс.
Подожди меня.
Я успею…
***
Перевернутая пирамида Департамента Безопасности трещала по швам. Давно уже стали ледяными торосами файлы с пометками «Вебер», «Рыков», «Валько» и «Заневский», давно уже прошёлся по ним ледокол имени Оникса, а конца-краю его одержимости не было. Всё потому, что погибающая башня плясала перед хакером танец семи покрывал, одну за другой обнажая кривые, гнилые зубы своих тайн, на первый взгляд не имеющих отношения ни к одной из «блистательных» фамилий. Ну какое тебе дело до экономии на школьных завтраках в тот год, когда береговую линию Байкала закрыли почти наполовину, чтобы там, как грибы после дождя, повылезли частные особняки? Не всё ли равно, сколько человек погибло на автобусной остановке, когда в неё вписался премьерский сынок на золочёном «Гелендвагене»? Скольким онкобольным давали прессованную в таблетки соду вместо сильнодействующих анальгетиков, а потом втридорога продавали эти самые таблетки их родственникам? А всё, троян дери, почему? «Самоокупа-а-аемость». Директива свыше. Спасение утопающих, помнится, дело рук самих утопающих. Попробуйте теперь спасти себя, мрази. Сейчас вы закованы в лёд, жалкие и беспомощные на виду у всех, но я не всесилен. Быть может, я скоро умру, и лёд обратится в воду. Но на площади вас уже поджидает толпа, и её яростный рёв я ощущаю немеющей спиной…
Собственно, ориентиров на тему «где мне искать дорогого брата-хакера» у взъерошенного Яна было хоть отбавляй. Говорим «Оникс» – видим лед – мчимся туда. Да еще и слышим какую-то мантру-заклинание, чтоб от башни Департамента даже маленького осколка не осталось. Что ты твори-ишь, О-оникс…
Внутри Яна бушевало такое пламя, что хватило бы отогреть полтранскода, только фигушки вам, а не моего огня. Пушочек из белого меха и оскаленных клыков кубарем вывалился рядом с раскатанным в ноль Ониксом, белым с легкой зеленцой и тонкой красной линией, прочерченной от носа к вороту серебристого плаща. Нет, рядом с этим едва хрипящим полутрупом стоит повременить с известиями о воронежском пепелище… Хотя какие это новости, если даже в газетах написали про «взрыв бытового газа», забыв сказать, что с «газом» поработал спецназ? Ведь главная новость – оставшийся на месте аэроцикл. И не более того.
На дне пропасти шумит море транскодеров, гневом своим не подогревающих, нет, – замораживающих башню ещё сильней. Проблема простая – отключить тебя от Сети, хакер, и сойти с ума, ища по всей Москве твое физическое воплощение с нехилой аритмией, или попытаться вытащить Здесь и Сейчас?
– Обними меня, Ян… – тонкие пальцы скользнули по плечу брата. – Мёрзну…
Обнять – легко. Согреть. Ян осторожно прижал к груди хрупкого Ангела Льда. В транскоде реально все? Ну так вот, смотри, из ямки у основания шеи вырывается золотая лента, осторожно ложится на узкие, почти детские плечи и забирается через серебро плаща под лопатки. В ней все светлое, доброе, вечное, что я могу выжать из себя сейчас: прыжки с тарзанки на реке Девица, гонки на снегоходах по ладожскому льду, покоренные высоты меловых гор… Смех. Твой счастливый смех, хакер, слышишь?
Только не думай, что чудес больше не будет.
Дыши.
Теплеет прижатая к шее скула, но Ян, даже чувствуя дрожь башни под разодранным коленом, не останавливается. Это в реальности все сложно, а здесь… Горячая ладонь замирает над грудью хакера, и через секунду ныряет под птичьи ребра, заставляя Оникса испуганно распахнуть глаза.
– Как ты… Это… Делаешь… Ян?
Чувства не подводят, даже мысль о том, что мы лишь комбинация нулей и единиц, не в силах заглушить невозможное чужое тепло с тонкими иголками электрического разряда, которое уже не «над», а «в». Звонко ломается корка льда на замерзшем хакерском сердце. Унимается рваный счет пульса «три-два-два».
Ян тяжело выдохнул, на остатках заряда выбивая из Реки-под-рекой истину.
– Повидайко?
Кивок – это слишком бездоказательно, правда, Ян? Тем более, что добрую сотню раз ты уже заводил на Ладоге этот разговор, выясняя детали истории со Светкой. А рассказывать что-то совсем нет сил. На визуализацию я грохну все ресурсы – полное отсутствие логики, но… Посмотри, Огонь, на то, что увидел Лед.
Короткий фрагмент видеозаписи гугл-глаза одного из спецназовцев, штурмующих домик на Ладоге, был пришит к делу Заневского Кирилла, настоящему айсбергу с подводной частью совершенно неприличных размеров, в котором основную часть составляли подозрения и следы фирменного стиля в вещах недоказанных. За пять секунд и десятка метров до сгорбившихся яблонь – инструктаж. Слова читаются по губам: «Брать живыми», – а произносит их дородный мужик в обтягивающем пиджаке и трещащих по швам брюках. Даже спецназовец отмечает, что без своей формы ему неуютно, и сразу же прикидывает к выпученным рачьим глазам, не потерявшим своего начальственного огонька, синий китель. Повидайко. Прокурор первопрестольной и сорока сороков церквей.
Оникса несет дальше, мелькают выбитая дверь и осколки разбитого стекла, пара секунд замешательства, поиск цели… А потом взрыв, огонь, огонь, огонь, едкий дым и адская боль в спине, которую не спасла экипировка, и нет этой боли ни конца, ни края.
– Ясно.
Ни о чем не думай, брат.
Ян сжал хрупкое птичье запястье. Из меня плохой хакер, Оникс, да и кодить я могу на «ура» только когда Сатурн в созвездии Весов. Но зато я умею возвращать долги.
Глава 5
Женя не спала всю ночь накануне маминого дня рождения. Удобная обычно кровать стала истинным «прокрустовым ложем», подушка превратилась в наковальню, а внутри головы молот обрабатывал раскаленный металл мысли: «Как я им скажу, что улетаю?» Реакция предсказуема, все по накатанной, каждый раз в тех же декорациях и с теми же актерами. Мама хватается за сердце и закатывает глаза, бежит демонстративно к аптечке пить сердечное. Хватит уже притворяться – сердечники не могут бегать, когда им плохо. Сама видела. Сестра Сашка ржет в голос и пучит глаза, кривляется, повторяет Женины слова, как механический попугай. Отец шипит, как проколотая шина: «Сволочь, до могилы мать доведешь своими выходками».