– Осталось понять, как именно Стас всех обработал. И если повезет, то получить возможность делать то же самое. А если уж повезет просто немыслимо – то лишить этой возможности его самого.
– Именно так, – торжественно объявил Тимофей и благостно развалился на кровати. – Именно так. И я, похоже, даже придумал, как это сделать.
13.25. За три дня до…
…Он открыл глаза и обнаружил себя стоящим перед своей дверью. Черт, почему он не помнит, закрывал ли ее, когда уходил? Ладно, неважно. Все равно после сегодняшнего дня ею больше никто не будет пользоваться. В самом деле, не поселится же здесь кто-то после того, что в ней совсем скоро случится?! Да и вообще – какая разница?.. Разве что-то сейчас еще может иметь какое-то значение?
Он решительно нажал ручку двери, и та легко подалась. Вот почему он не помнил, закрывал ли ее утром. Видимо, решение было принято еще сегодня утром. Вот только почему он все-таки этого не помнит?..
Он вошел внутрь и внимательно оглядел квартиру
Странно. Сейчас сердце уже не сжимается, когда он видит ее любимый плед, по-прежнему накинутый на спинку кухонного дивана. С того дня три года назад он ни разу не коснулся этого пледа, да это и не требовалось: она все равно присутствовала здесь постоянно. Здесь был ее запах, ее мысли, ее улыбка… Здесь по-прежнему была даже ее отчужденность, когда он перестал давать ей основания его уважать. Она просто была здесь, и все.
Он прошел в кабинет. Здесь она тоже оставалась, и здесь, в кабинете все было намного хуже. Здесь, кроме нее, оставались десятки книг, которые тоже смотрели теперь на него с презрительной насмешкой. Они напоминали, что им он тоже врал. Их ожидания он точно так же не оправдал.
Впрочем, что это он? Они ему тоже врали. Они врали, что могут наполнить его жизнь смыслом. Собственно говоря, какое-то время они ее наполняли. Может, и не смыслом, но какими-то вопросами и делами – это уж точно. Просто этого не хватило на всю жизнь. Этого хватало, пока ему каждый день приходилось кому-то что-то доказывать, с кем-то драться, на кого-то злиться… А потом этого перестало хватать. Он привык считать, что мечтает делать нечто, о чем в книгах должно быть написано, просто пока никто еще не написал. А когда он начал это делать, ему вдруг стало неинтересно. Совсем неинтересно.
Пока она была здесь, разрыв с книгами и со всем тем, что было важно для него прежде, казался не страшным.
Потом ее не стало. Еще какое-то время он пытался вдогонку делать то, за что она все-таки могла бы его снова уважать. Это заменило и ее, и тоску по ней, и книги, и злость на себя…
А потом и этого не стало. То есть делать-то он продолжал, но это тоже перестало его занимать.
И только сегодня утром было наконец-то принято решение. Все же – почему момент его принятия напрочь выпал из памяти?..
Он походил еще немного по квартире, мимоходом отмечая места, которых он больше не увидит. Удивительно: он совсем не вспоминал то, что происходило с ним когда-то давно, в прежней жизни на той Земле. Может, боялся заманчивости идеи, которая могла бы возникнуть, если бы он все-таки вспоминал? Вдруг трусливая возможность воспользоваться картами Галилея заслонит собой утреннее трезвое и холодное решение?
Он решительно примерил эту возможность на себя: что ж поделаешь, если она пришла в голову – надо попробовать…
Ничего внутри сладко не замерло. Значит, зря боялся. Та Земля тоже не манит. Значит, все верно. Передумывать не стоит.
Тогда он снова вернулся на кухню и погладил-таки ее любимый плед – впервые за долгие дни.
Снова странно. Никакой реакции. Значит, совсем пора.
И он открыл дверь в ванную комнату
Вообще-то дурацкий способ, девчачий какой-то. Истеричный. Но все остальное по разным причинам тоже не подходило.
Он заткнул сливное отверстие пробкой и пустил воду. Машинально проверил, не слишком ли горячая. Смешно.
Некоторое время он раздумывал, стоит ли раздеваться, и решил, что не стоит. Первым хамом был Хам, который посмел смотреть на нагого отца. Вот и нечего искушать тех, кто найдет…
Воды все еще было маловато. Он равнодушно обругал себя: ведь был же на кухне, неужели сразу нельзя было нож захватить?! Придется вернуться.
Подходящий нож он выбирал долго. Почему-то казалось важным, чтобы его ладонь приняла рукоятку, как родную…
Наконец нож был найден, и он пошел обратно.
Теперь воды было достаточно, и он полез в ванну, больше всего боясь потерять равновесие, упасть, удариться головой и вслед за равновесием потерять сознание. Впрочем, не надо кокетничать: он был уверен, что этого не случится. Все будет в точности так, как должно быть.
Оказывается, довольно противно ложиться в ванну полностью одетым. Ничего, это уже тоже неважно.
И он спокойно, даже не морщась, полоснул ножом себе по запястью. Пару секунд подумал и для надежности резанул еще раз – по сгибу локтя.
Удивительно: это оказалось почти совсем не больно. И уж точно не страшно. Страшно было бы, если бы он не смог этого сделать. Но он не сомневался, что сможет – потому, наверное, и больно не было.
Когда в ушах уже послышался далекий, но постепенно приближающийся гул, он опустил глаза на воду. Может, хоть багровая вода его испугает? А то как-то обидно уходить, когда совсем ничего не чувствуешь…
13.30. За три дня до…
…Она, запыхавшись, вбежала в общежитие и быстро оглянулась по сторонам. Конечно же, никого вокруг не было – да и быть не могло. Все работают, как же иначе?
Сегодня все вообще складывалось как нельзя лучше. Пятнадцать минут назад она, прячась за деревьями, своими глазами видела, как взлетал Стасов самолет. Стас не так часто теперь летает в Долину: слишком мало осталось там тех, с кем он еще хоть как-то общается. Но внезапно ей повезло: он улетел. Хотя… Чему тут удивляться? Разве сегодня могло быть иначе?
Она быстро взбежала по ступенькам, то и дело тревожно оглядываясь и уговаривая себя, что делать этого не стоит.
Когда она оказалась на третьем этаже, страх быть увиденной уступил место куда более сильной тревоге. Она даже остановилась у входа в коридор и прижалась к стене, упершись в нее повлажневшими ладошками.
Но ведь она не собирается делать ничего плохого, правда! Она хочет просто посмотреть, и все. Да, конечно, Стас давным-давно ей это категорически запретил – но это ведь совсем другое! Она не собирается заходить туда вместе с ним, сидеть на тех же стульях, лежать на той же постели… Даже трогать Ее вещи она не собирается. Она хочет всего лишь посмотреть, как он живет сейчас – ей этого будет достаточно. Просто посмотрит, и все. Только бы дверь была открыта…
В конце концов ей удалось справиться с внутренним укоряющим голосом, и она не слишком уверенными шагами двинулась к желанной двери.
Ручка двери подтвердила ее самые радужные надежды: сегодня все и всё – на ее стороне. Дверь открылась так же осторожно, как она ее открывала, словно бы доказывая абсолютную невинность ее намерений.
Она очень медленно вошла внутрь, не сразу решившись поднять взгляд. Когда-то раньше, когда Она еще была жива, ей довелось побывать здесь, поэтому сейчас, даже глядя в пол, она хорошо представляла себе, что увидит, когда осмелится оглядеться.
Конечно же, именно это она и увидела. Кухня, бывшая в Ее времена уютной, а сейчас какая-то неприкаянная. Все вымыто, аккуратно – но все равно пусто и тоскливо.
Единственное теплое пятно здесь – мягкий плед в нежно-лиловых тонах, со знакомым небрежным изяществом брошенный сбоку на спинке дивана. Наверняка так его бросила еще Она – видимо, за пару дней до своей смерти. Можно поспорить, что Стас с тех пор его даже не касался.
Очень хочется потрогать плед, но она ведь давала сама себе слово, что не будет трогать Ее вещи. Наверное, на Ее вещи даже смотреть подолгу нельзя: Стасу бы это не понравилось.
Она неспешно прошла по кухне, ласково скользя ладонью по всем поверхностям и задерживая пальцы на всех предметах, находившихся в открытом доступе предметах. Кофеварка, полотенце, почему-то открытый ящик с вилками и ложками… Заглянула в холодильник, жадно наполняя память видом всего того, что Стас ест: утром, вечером, в обед – когда бывает днем в квартире…
Зашла в спальню, но находиться там не смогла. Даже взгляд поднять не рискнула: слишком остро защемило в сердце. Придумала сама себе шум, который послышался из коридора, и поспешно вышла из комнаты, где Ею пахла каждая мелочь.
Бедный Стас! Даже ей сейчас очевидно, что вся эта квартира до краев полна Ею – как же он-то умудряется здесь жить?! Может, он с тех самых пор и не спит здесь? Все-таки стоило повнимательнее рассмотреть спальню…
Она добралась до кабинета. Здесь Ее было меньше, но и Стасом особо не пахло. По всей квартире его запах был повсюду – так же, как и Ее, – а в кабинете почему-то пахло чуть иначе. Пахло так, как будто бы здесь проводит много времени он, но не его душа. Так где же в этой несчастной, измученной квартире обитает его душа? Ведь именно за этим она сюда пришла, невзирая на Стасов категорический запрет.
Она пошла по кабинету – так же, как и в кухне, оглаживая мебель, книги, запыленные листы исписанной бумаги, разбросанные по столу ручки… Наверное, к ручкам он тоже давно не прикасался: изгрызенные их наконечники были белесыми и давно высохшими. Заглянула в написанное: Стас, конечно, гений, но ведь когда-то она занималась тем, чем и он – может, удастся хоть что-то понять?
Понять не удалось: листы были разрознены и почти все не дописаны. Она с сожалением отошла от стола и снова придумала себе тревожащий звук в коридоре.
Вышла и огляделась. Разумеется, примерещилось. Да и кто бы здесь мог сейчас шуметь, если Стас наверняка уже в Долине?
Бешено колотящееся внутри сердце с тоской отсчитывала последние минуты пребывания в запретной квартире. Сама себе она отвела ровно пять минут: большее казалось грехом досужего любопытства.
Оставалась только ванная комната. Она находилась в самом дальнем конце коридора, вдалеке от жилых помещений. Интересно, почему Стас намечтал себе именно так? Может, ему нравилось слушать, как Она после душа шлепает босыми влажными ногами по полу? Хотя нет, когда все это в голове у Стаса складывалось, он Ее еще вообще не знал: это ведь было давным-давно, еще на той Земле…
Она медленно, изо всех сил оттягивая момент, когда завершится экскурсия в закрытую для нее часть Стасовой жизни, двинулась туда, к двери, терявшейся в полутьме.
У двери задержалась и прислушалась. Казалось, внутри что-то капало. От умиления у нее защипало в ноздрях: наверное, Стас, уходя, не до конца завернул кран. Сейчас капающая вода казалась странной ниточкой, связывающей ее с утренним Стасом: еще не проснувшимся, отчаянно морщащимся…
И она быстро распахнула дверь, не желая терять драгоценные оставшиеся секунды.
В следующий миг она чуть не упала: так стремительно ослабли ноги, когда она увидела ванну, наполненную темно-багровой водой. Над лоснящейся поверхностью оставались только полузакрытые глаза Стаса, в которых уже истаивали последние отблески жизни.
Она метнулась к ванне, но несколько секунд ее слабости в дверях решили дело: глаза Стаса закрылись, и его лицо полностью погрузилось под воду. Она упала на колени перед ванной и протянула руки к густой кровавой жиже, но с удивлением обнаружила, что ее руки выглядят как-то странно: они налились молочной белизной, потом начали становиться будто бы прозрачными…
Только быстро мутнеющему сознанию она приписала увиденное дальше: ее руки почти перестали быть видимыми еще до того, как погрузились в багровую воду…
14.30. За три дня до…
Стас выбрался из самолета и неторопливо пошел навстречу Зинину, сидевшему на корточках у ограды институтского парка.
– Меня встречаешь или просто кариатидой работаешь?
– А почему не атлантом? – с несколько уязвленным видом поинтересовался Зинин, нехотя открывая зажмуренные от яркого солнца глаза.
– Не тянешь, – коротко ответил Стас, протягивая руку, чтобы помочь историку подняться.
Тот, кряхтя, распрямил ноги сам, игнорируя протянутую ему руку.
– Понял, – безразлично пожал плечами Стас и повернул в сторону калитки, ведущей в парк.
Зинин двинулся за ним.
– Как там в Долине?
– Как всегда, болото, – не оборачиваясь, на ходу бросил Стас.
– Зачем ты тогда туда летаешь? – не отставал историк.
Последовал немногословный ответ:
– Надо, – и Зинин наконец-то счел за лучшее умолкнуть, хотя удовольствия ему это явно не доставило.
Спустя пару минут, когда они уже миновали вольер, Стас остановился и в упор глянул на Зинина:
– Так зачем все-таки ты меня встречал?
– А какие есть варианты? Поговорить хотел.
– Тогда пошли ко мне.
– А почему не в институт? – прищурился историк.
Стас вздохнул и снова зашагал в сторону общежития:
– Надоела мне укоризненная рожа Артема. Хоть бы вопросы задавал, что ли… Или просто сказал бы вслух, что я – полное дерьмо.
Зинин усмехнулся и тоже тронулся с места, даже не пытаясь догнать Стаса, чьи длинные ноги все равно были очевидно быстрее.
До самого общежития они молчали: Стас – чуть впереди, скептично настроенный Зинин – в нескольких шагах позади.
У двери в свою квартиру Стас слегка замешкался, шаря по карманам.
– Черт, куда я ключи задевал? – с досадой пробормотал он.
Он долго и методично обследовал все имевшиеся в его одежде карманы. Зинин немного подождал и сполз вниз по двери. Впрочем, снова оказаться на корточках ему было не суждено: дверь неожиданно открылась, и донельзя изумленный историк впал внутрь Стасова жилища.
Им обоим потребовалось какое-то время, чтобы осознать происшедшее. Стас был изумлен фактом незапертости двери, а Зинин – общим коварством реальности.
Первым с изумлением справился Стас: он перешагнул через продолжавшего лежать на спине Зинина, обернулся закрыть дверь и с любопытством поинтересовался:
– Одеяло принести?
Пока историк подымался с пола, Стас уже включил кофеварку и теперь задумчиво смотрел в окно.
– Я точно помню, что запирал дверь. И точно помню, что клал ключ в карман брюк, – сам себе недоверчиво сообщил он.
– Положим, ключ мог просто выпасть в самолете, – отряхиваясь, предположил Зинин.
– А дверь тоже могла просто открыться? – возразил Стас, вернулся к двери и начал внимательно осматривать замочную скважину.
Не найдя никаких следов взлома, он еще более озадаченным вернулся на кухню.
– Пошли, – позвал он. – Квартиру осмотрим.
Они вышли в коридор, и Стас тут же застыл на месте. Замешкавшийся Зинин чуть не врезался ему в спину и настороженно прошептал:
– Ты чего?
Стас ответил – тоже почему-то шепотом:
– Свет в ванной. И дверь приоткрыта.
Они помолчали, изо всех сил прислушиваясь. Тишину нарушал единственный звук: похоже, в ванной капала вода. Зинин на несколько секунд прикрыл глаза, потом глянул на Стаса и уверенно сказал:
– В ванне – вода.
– Чего ты орешь? Сам слышу, – поморщился Стас.
Зинин послушно снова перешел на шепот:
– Да нет, я имею в виду – вода из крана капает не в раковину, а в воду. Ты что, оставил в ванне воду?
Стас, забыв об осторожности, быстро зашагал в сторону освещенного конца коридора. Зинин на всякий случай остался на месте, готовый в любой момент отскочить куда-нибудь в сторону.
Стас резко распахнул дверь, и его фигура на миг замерла в светлом дверном проеме. Потом он, не оборачиваясь, позвал историка каким-то ненатуральным голосом:
– Иди сюда.
Зинин не слишком решительно подошел и тоже заглянул в ванную.
– У тебя в ванной вино, что ли? – озадачился он.
– Запах не узнаешь? – сердито огрызнулся Стас. – Это кровь.