В спальне стоял совершенно готовый к отправлению сундук, и только открытый ручной саквояж показывал, что сборы еще не были вполне окончены. Подле сундука нашли распростертым на полу тело Уайта. Феликсу, который, услышав выстрел, побежал к Стенхопу, и миссис Уайт показалось, будто ключи, висевшие у саквояжа, еще качались, словно задетые рукой его господина, когда он упал, пораженный пулей.
Присяжные вывели из этого заключение, что Уайт хотел положить в саквояж пистолет, и в это время сам собой произошел выстрел. Однако Джек думал, что, вернее, в этот роковой момент Уайт вынул оттуда пистолет. Правда, это выходило более похожим на самоубийство, тогда как в первом случае могла быть речь только о неосторожности. Вообще Джеку казалось невероятным, чтобы такой практический и опытный человек, как Уайт, мог упаковывать заряженный пистолет; он, скорее, склонен был думать, что в последнюю минуту Уайт взял оружие в руки именно для того, чтобы вынуть из него пулю в предупреждение какой-нибудь несчастной случайности. О возможности самоубийства Холлистер сам никогда бы не подумал. Только данное другу обещание побудило его проследить далее ход событий. Он отыскал Феликса, снова проверил на основании его слов все подробности происшедшего и во время разговора совершенно случайно спросил его, что сделалось с письмами, которые мистер Уайт написал перед свадьбой.
– Они уже давно на почте. Я видел, как слуга вышел с ними через черный ход, как только господа поехали в церковь.
Джек втайне надеялся, что посланный, раньше чем опустить письма в ящик, прочел адреса. Но что-то еще лежало у него на сердце, заставить себя коснуться чего ему стоило больших усилий.
– Бедная молодая женщина! – воскликнул он, вздохнув. – Как печально кончилось ее счастье!
– Правда, сударь, – подтвердил Феликс, – я никогда никого не видел в таком горе. Когда она вошла в комнату и увидела, что случилось, она громко вскрикнула и опустилась как пораженная громом на колени. Но все-таки у нее достаточно силы и мужества. Как только она убедилась, что муж ее действительно скончался, она овладела собой и стала спокойнее. Этим она очень помогла нам исполнить без особых хлопот все необходимое. Она такая красивая и важная дама, мистер Уайт мог бы гордиться ею. Надо думать, она останется нашей госпожой.
Когда Джек оставил дворецкого, разные мысли приходили ему в голову. Разумеется, нельзя было с уверенностью сказать, что Уайт сам пошел навстречу смерти, но, может быть, молодая женщина знала об этом больше, чем хотела сказать? Не имела ли для нее вся эта трагедия более глубокого значения, чем предполагал свет? У алтаря это не было заметно. В ее чертах Джек прочел только холодное спокойствие и надменность. Какой гордый вид был у нее, а ее драгоценности – кружева и бриллианты, надетые на ней, – могли бы составить целое состояние. Только после венчания, принимая поздравления, она казалась несколько взволнованной. Джеку казалось, будто он еще видит, как они оба стоят в конце зала. Все в молодой женщине было полно неизъяснимой прелести. Время от времени она украдкой бросала на своего мужа взоры, значения которых Джек не понимал. Мистер Уайт не обнаруживал ни малейшего волнения; если действительно он потом изменился, как утверждал Стенхоп, то, вероятно, какая-нибудь неприятность в области деловой или политической испортила его расположение духа. Чтобы он в ту минуту уже таил мысль о самоубийстве, это казалось Джеку совершенно невозможным. Как мог он стоять так спокойно и, по-видимому, беззаботно подле своей молодой, прелестной жены, когда в сердце его была смерть? А между тем разве не бывает спокойствия отчаяния при ужасных ударах судьбы, когда человек внешне сохраняет полное самообладание, как ни велика его душевная боль?
Джек не находил ответа на обуревавшие его сомнения. Возвращаясь к Стенхопу, он встретил в прихожей слугу, относившего утром письма на почту. Из нескольких искусно поставленных вопросов он узнал то, что хотел. Питер не прочел адресов по той простой причине, что не умел читать. Может быть, мистер Уайт имел это в виду, давая поручение отнести письма не Феликсу, а ему.
Глава VI
Молодая вдова
На тревожные вопросы Стенхопа, которыми тот встретил своего друга, Джек не мог дать какого-либо утешительного ответа.
– Я не нашел ничего, что подтверждало бы твои сомнения, – сказал он, – но на меня, должно быть, заразительно подействовал твой страх, потому что я не могу отделаться от какого-то неопределенного чувства – тоски или беспокойства, я и сам не могу понять.
Стенхоп вздохнул и погрузился в печальное раздумье, из которого вывел его стук в двери.
Пришла горничная – сказать, что миссис Уайт просит молодого барина немедленно прийти к ней, так как имеет сообщить ему нечто важное.
Стенхоп спокойно ответил, что он сейчас будет к ее услугам. Но едва девушка вышла, как он взволнованно обратился к своему другу.
– Помоги мне, Джек, – сказал он умоляющим тоном, – я не знаю, что мне делать. Я не могу не исполнить ее просьбы и вместе с тем я положительно не в состоянии видеть ее, по крайней мере наедине. Пойдем со мной!
– Я? Что это тебе вздумалось? Может показаться большой навязчивостью, если я без приглашения… – Джек напрасно старался придать твердость своему голосу.
– Ты будешь сопровождать меня как мой друг.
– Невозможно!
– Но почему же?
– Очевидно, я ошибался, Стенхоп, – бледнея от волнения, воскликнул Джек. – Ведь я думал, что ты знаешь мою тайну и что это и заставляло тебя относиться с некоторой тревогой к женитьбе твоего отца. Я попытался побороть себя и помочь тебе, насколько это в моих силах, но большего я сделать не мог. Я не могу идти с тобой, потому что – должен ли я выговорить это слово? – потому что я люблю миссис Уайт, люблю давно, раньше, чем твой отец познакомился с ней.
– Ты, Джек!..
– Неужели ты действительно не подозревал этого? Этого я никак не мог предположить! Мне так плохо удавалось скрывать свои чувства… Когда твой отец явился моим соперником, я, конечно, вынужден был отойти на второй план. Я и теперь должен был бы молчать, но это трагическое событие совершенно лишило меня самообладания, и даже ради тебя…
– Замолчи, – прервал Стенхоп, – я пойду один.
Принужденный тон и странное выражение его лица должны были обратить на себя внимание друга, но Джек был слишком занят своими мыслями.
– Ведь то, что я сейчас сказал тебе, не помешает нашей дружбе, не правда ли, Стенхоп? – воскликнул он, сильно волнуясь. – Верь мне, я никогда не забуду, что она вдова твоего отца.
Тот безмолвно протянул ему руку, избегая, однако, встречаться с ним взглядом.
– Не думай больше об этом, Джек, – торопливо сказал он. – Мы оба попали в бурное море и должны показать себя искусными пловцами.
В комнате нижнего этажа, куда вошел Стенхоп, окна были плотно завешены, только слабый блеск огня в камине боролся с этим мраком. Какой-то призрачный вид получали благодаря этому находившиеся здесь предметы искусства и богатая мебель. Эта комната, священная для него по воспоминаниям о его покойной матери, показалась ему теперь такой чуждой, словно он не видел ее никогда раньше. Вместе с тем сладкий аромат цветов, наполнявший ее, отуманил его.
– Как мне благодарить вас за то, что вы пришли? – прозвучал тихий голос. – Я не позволила бы себе побеспокоить вас, но мне необходимо предложить вам несколько вопросов, прежде чем вернется мама. Я жду ее каждую минуту.
Стенхоп подошел ближе к вдове своего отца. Она полулежала на подушках дивана, и ее фигура неясно вырисовывалась в полумраке.
– Как здесь темно, – сказал он, – не приказать ли зажечь газ?
– О, ради бога, не надо света! – воскликнула она с испугом. – Я не в состоянии буду его вынести. Мне хотелось бы, чтобы темная ночь укрыла меня.
– Сударыня, – голос его зазвучал так жестко и холодно, что он сам испугался и продолжал более мягким тоном, – вы желали о чем-то меня спросить, вероятно, о чем-нибудь, касающемся похорон. Прошу вас высказать, чего бы вы желали, и я постараюсь по мере сил это исполнить.
Он услышал легкий шелест ее платья, но она ничего не ответила.
– Я понимаю, что вам нелегко найти слова, – начал он снова, – мы понесли такую внезапную, такую тяжелую утрату…
Вдруг он в испуге остановился. Она быстро поднялась с дивана и подошла к нему.
– Зажгите газ, – попросила она, – я хочу посмотреть на ваше лицо. В вашем голосе звучит что-то чуждое и странное… Или вам тоже пришла мысль, что он как-нибудь узнал…
– Тише, ни слова дальше! – воскликнул Стенхоп, быть может, более суровым тоном, чем желал. – Не будем высказывать громко наших опасений и сомнений. Присяжные признали, что это был несчастный случай. Сохрани бог… – У него перехватило дух от волнения.
– О, если бы это был только несчастный случай! – прерывистым голосом произнесла она. – Вы должны знать, что мучит меня, я не могу больше выносить этого ужаса. Какая-то перемена произошла с ним во время венчания, и таким же он остался во время поздравлений и нашего пребывания здесь, в доме. Как он ни старался казаться по отношению ко мне любезным, внимательным и заботливым, ему не удалось ввести меня в заблуждение хотя бы на одну минуту. Но как могла я думать, что он…
– Постойте, – прервал он, – этот момент ужасен и без искусственного мрака.
Когда он зажег газ, молодая женщина, как бы ослепленная светом, опустила голову.
– Как это ужасно, – едва внятно проговорила она, – быть свободной и в то же время не иметь никаких надежд в будущем.
Он хотел высказать ей свое сочувствие, но словно какая-то таинственная сила принудила его молчать. Она была так хороша в своем горе, которое придало ее обыкновенно гордым чертам выражение женственной кротости и, казалось, сделало ее боязливой и неуверенной в себе. Поверх своего дорогого дорожного костюма она набросила длинную черную шаль, что еще более подчеркивало красоту ее бледного лица, обрамленного пепельно-белокурыми локонами.
– Вы должны были бы молчать о ваших опасениях, – медленно и с усилием сказал он. – Для них нет причины, а наши разговоры только растравляют наши сердечные раны.
– Но я не могу молчать и таить ужас в глубине души. Поговорите со мной, Стенхоп, не оставляйте меня одну с моим страхом и с моим раскаянием. Вы одни только можете помочь мне, никто другой не поймет меня.
Он отрицательно покачал головой.
– Ах, вы не хотите моей откровенности, не хотите меня выслушать! Значит вы уверены, что он узнал мою тайну, которую я скрыла бы от него навсегда, и что это привело его к самоубийству в самый день свадьбы, почти у самого алтаря?
– Я знаю только одно, – возразил он. – Жестокая судьба лишила меня отца, а вас мужа. Не будем пытаться приподнимать покров над этой тайной, так как, что бы мы ни открыли, это только увеличило бы еще нашу скорбь.
Молодая женщина в отчаянии ломала свои белые руки.
– Так это правда, правда! – со стоном повторяла она. – Вечно будет звучать в моих ушах этот выстрел, никогда не изгладится из моего воспоминания вид крови…
Глубокие складки обозначились на лбу Стенхопа. В первый раз взглянул он на нее испытующим взором.
– Быть может, вы правы, – сказал он, – попытка накинуть покров на прошлое и искать утешение в обмане будет напрасной. Мы оба не найдем покоя, пока на сердце у нас останется ужасное сомнение. Будем надеяться, что нам удастся побороть его, если мы пойдем смело ему навстречу. Конечно, для этого нужно мужество, но ведь вы им владеете, не правда ли?
Она наклонила голову в знак согласия, но ее опущенный взор и робкие движения говорили об обратном.
– Вы говорите, что мой отец и вам показался сегодня изменившимся, – продолжал Стенхоп взволнованным, но не враждебным голосом, – а вчера он был таким, как всегда?
– Да, – тихо и почти смиренно прошептали ее гордые губы.
– И за завтраком сегодня утром я не заметил ничего необыкновенного, – подтвердил он. – Но, когда мы в половине двенадцатого поехали в церковь, с ним уже произошла какая-то перемена – я понял это только впоследствии. Что же могло произойти в этот промежуток времени? Может быть, от вас он получил какое-нибудь известие?
– Нет, о чем мне было писать ему? Я знала от вас…
Она остановилась. Что же помешало ей говорить дальше? Собственное ли сердце или холодный вид Стенхопа?
– Я хотела быть ему верной женой, – прерывающимся голосом продолжала она. – Покидая родительский дом, я дала себе клятву, что с этого времени только ему будут принадлежать все мои мысли, все мои мечты. С чистым сердцем шла я рядом с ним, но он был холоден как камень и так погружен в свои думы, что не слышал даже вопроса священника, желает ли он взять меня в жены… он ничего на это не ответил. Никто не обратил на это внимания, и обряд продолжался. Но у меня осталось чувство, что я не повенчана с ним, хотя и должна теперь носить его имя.
Последние слова она прошептала едва слышно.
Если она надеялась, что хотя бы взглядом Стенхоп выразит участие к ее сердечной муке, то ожидания ее не оправдались.
Стенхоп вспоминал теперь только о собственных чувствах в церкви в тот момент, когда новобрачные отошли от алтаря и взгляд отца перешел от жены на него, его сына. В этом взгляде было столько разочарования и отчаяния, что Стенхоп забыл все и едва мог справиться со своим волнением. Воспоминание о том, что могло быть причиной скорби отца, отравляло его сердце. Неужели отец считал его способным на нечестный поступок по отношению к нему?
В то же время в голове молодой вдовы проносились картины, которые не должны были бы в этот печальный день возникать в ее памяти. Не образ умершего мужа вспоминался ей, а юное лицо сына в тот момент, когда она в первый раз увидала его. С этого времени все сразу изменилось для нее; брак, на который она дала свое согласие, стал преступлением, но отступать было уже поздно. И теперь она с тоской смотрела на молодого человека, сознательно или бессознательно бывшего причиной мучительной борьбы, которую ей пришлось пережить. Она думала о своей страсти, о своем позоре, о напрасном старании противостоять властному чувству, которое влекло ее к нему. Наконец все отошло на задний план, осталось только одно воспоминание. Это случилось всего двадцать четыре часа назад, но ей казалось, что с тех пор прошла целая вечность. На одно мгновение они остались вдвоем – и вот тоска и страдание взяли верх над рассудком. Ее принудили к этому браку, и она захотела узнать, решена ли ее судьба безвозвратно. Она не призналась ему в своей любви – о нет! – а только спросила, должна ли она сдержать обещание, данное его отцу, и вступить в союз, к которому не чувствовала сердечного влечения. Когда, пораженный, он не нашел слов для ответа, она стала молить его сказать, что ей делать, потому что сама она совершенно не в силах обсудить свое положение. Пусть он решит ее судьбу, она подчинится его решению. И он сделал это, он сказал, что ее обязанность сдержать слово и дать счастье будущему мужу. Послушание ее повлекло за собой роковые последствия – муж умер, а перед ней стоял этот человек с каменным сердцем, стараясь отнестись к ней терпеливо и не показать своей ненависти. Бледная как полотно она смотрела на него.
– Неужели ваш отец слышал наш разговор?
Стенхоп вздрогнул, но тотчас же оправился.
– Нет, – сказал он, – несколько мгновений спустя мы отправились вместе на прогулку. Он был бодр, весел, с гордостью и нежностью говорил о вас и верил в свое будущее счастье.