– О нет! – выдохнула я.
– О да. Неужели вы думали, что в качестве подарка получите от меня только вырезку из украденной газеты?
– Похоже, ты и в самом деле не заплатил ни за то, ни за другое.
– Откуда вам это известно? У меня ведь были деньги, полученные от капитана.
– Оттуда, что я не вчера родилась.
– Да ладно вам, амира! – рассмеялся Кашмир. – Вчера вы радовались тому, что я искусный вор.
С сердитым видом я скрестила руки на груди:
– Я знаю, но все-таки это нехорошо.
– Какое мудрое замечание. С ним не поспоришь. И все-таки рискну напомнить, что, если бы я не был вором, мы бы никогда не встретились.
– Это точно, – кивнула я и, не выдержав, улыбнулась.
Кашмир, спасаясь от преследователей, забрался на борт «Искушения» в порту фантастического, невероятного города под названием Ваади-аль-Маас, где змеи длиной и толщиной с главную корабельную мачту скользили по коврам из бриллиантов, каждый из который был размером со сливу. Я стояла ночную вахту, когда худенький юноша вскарабкался на борт и спрятался за фальшбортом. Увидев меня, он предостерегающим жестом приложил палец к губам. Следом за ним из темноты на пристань выбежал целый отряд гвардейцев. Я хорошо помню, как в лунном свете заблестели обнаженные клинки их сабель. Когда командовавший отрядом капитан посмотрел в мою сторону, я показала в сторону ближайшей улицы.
Разумеется, мне следовало догадаться, что присутствие на борту Кашмира создаст немало проблем. А также о том, что он будет оказывать на меня дурное влияние. Но главное было в том, что он стал моим другом.
Кашмир оставался им все два года, которые я провела в местах и эпохах, где никогда бы не оказалась, если бы не мое прошлое. Через несколько дней Слэйт, узнав о появлении на корабле нового члена экипажа, предупредил меня: «Он не всегда был здесь и не останется тут навечно». Вспомнив об этом сейчас, я сглотнула, чувствуя, как у меня внезапно пересохло в горле. Мой отец провел с Лин всего два года. Что было бы для меня лучше – потерять Кашмира или никогда не знать его? На несколько мгновений я вдруг остро посочувствовала Слэйту.
Кашмир снова покачал у меня перед глазами серебряной цепочкой с кулоном. Я протянула руку. Он разжал пальцы, и украшение скользнуло мне в ладонь. Где и у кого он его украл? Узнала ли его обладательница о том, что кулон похитили, или решила, что просто потеряла его? Что ж, теперь ему предстояло пополнить мою коллекцию, состоявшую из золотого браслета, пары рубиновых серег и толстого платинового кольца, которое было мне слишком велико. Ни один из этих предметов я никогда не надевала, но Каш не упускал возможности пополнить набор ворованных драгоценностей. Причем его нисколько не волновало, что сама я украшения никогда не покупала. Видимо, ему нравилось красть их.
– Спасибо, Каш.
– Не за что. К тому же, – добавил он, слегка понизив голос и кивнув в сторону капитанской каюты, – у вас на шее уже висит украшение. Подарочек еще тот.
– Оно досталось мне от матери. Так сказать, фамильная драгоценность.
– Вам не повезло, амира. Глядя на вас, я иногда радуюсь, что у меня никогда не было семьи.
Почувствовав дуновение ветра, я собрала волосы в узел за затылке.
– Значит, тебя никто нигде не ждет?
Кашмир улыбнулся одними глазами:
– Никто. И никто не будет по мне скучать, если что-нибудь случится. В отличие от вас.
– Ты явно переоцениваешь привязанность ко мне нашего капитана, – усмехнулась я.
На этот раз улыбка тронула и губы Каша:
– Я имел в виду вовсе не его. – Кашмир подмигнул мне.
Я засмеялась. Протянув руку, он осторожно заправил мне за ухо прядь волос. Я почувствовала, как гамак мягко раскачивается – наверное, это покачивался на едва заметной волне корпус корабля. Неподалеку от нас жил своей жизнью огромный город, огни которого отражались в темной воде гавани.
– Вам никогда не хотелось узнать, где ваш дом? – поинтересовался Кашмир.
– Во всяком случае, не на Гавайях. Там я только родилась. Но даже если бы меня вдруг стало разбирать любопытство и удалось бы выяснить, где мой дом, я не хотела бы провести там всю жизнь. На свете столько интересных мест!
– Что ж, – сказал Кашмир, выбираясь из гамака. – Я вижу, вы копите побрякушки – наверное, собираетесь сбежать. Может, я брошу свой последний подарок в общую кучку? – И он протянул руку.
Кашмир шутил, но его слова меня насторожили. Неужели он обо всем догадался?
– С какой стати ты решил, будто я собираюсь бежать? – спросила я и сразу подумала о своей карте Карфагена времен Римской империи и тоненькой пачке купюр. И то, и другое было спрятано на дне моего сундука – именно в том месте, где любой стал бы искать нечто подобное. – Я бы хотела, чтобы ты держался подальше от моей каюты.
– Смешная шутка, принцесса, учитывая, что вы говорите с вором.
Я снова передала ему цепочку с кулоном.
– Вещица не так уж хороша – вряд ли ради нее стоило рисковать.
– Я так люблю это, что просто не могу удержаться.
– Что именно? Воровать у людей украшения в порту?
– Дарить вам драгоценности, к которым вы равнодушны. – Шутливый тон Кашмира не изменился, но он перестал смотреть мне в глаза, и в его голосе я уловила боль одиночества. Пауза в несколько секунд показалась мне вечностью.
– Ты не прав, – проговорила я наконец. – Я к ним вовсе не равнодушна.
Глядя на сверкающую цепочку в его ладони, я вдруг словно увидела ее другими глазами: при том что мы постоянно испытывали недостаток в деньгах, мне почему-то никогда не приходило в голову продать украшения, подаренные мне Кашмиром. Интересно, почему?
– Помоги мне надеть ее, – попросила я и, наклонившись вперед, приподняла волосы с шеи и плеч.
После недолгого колебания Кашмир ловко застегнул замок цепочки у меня на затылке. Пальцы у него были теплые, а его дыхание пахло гвоздикой.
Я напрягла память, пытаясь найти в ее закоулках слово на фарси, которое однажды заметила в иранском путеводителе и держала в голове для подобных случаев.
– Такашор.
Кашмир рассмеялся, сверкнув кипенно-белыми зубами.
– Ташакор, – поправил он.
– Я так и сказала.
– Нет, не так.
Я сердито сжала губы:
– Ну, хорошо. Дай мне попробовать еще раз. Спасибо тебе, мой друг, – произнесла я на родном английском языке и накрыла жемчужину ладонью. – Она прекрасна.
– Как и вы, амира, – сказал Кашмир и положил руку на мою ладонь.
Мы оба улыбнулись так, словно это ничего не значило.
На следующий день мы покинули гавань Нью-Йорка и вышли в устье Гудзона, подняв ослепительно-белые на солнце паруса. Перед нами катила свои зеленоватые белопенные гребни Атлантика. Страх снова принялся терзать мою душу, сужая круги вокруг сердца, точно голодные акулы около добычи.
Горизонт был чист, в голубом небе – ни облачка. Вскоре берег Лонг-Айленда превратился в узкую полоску, затянутую дымкой. Би стояла у штурвала, едва касаясь пальцами его рукояток, Ротгут устроился на мачте на площадке впередсмотрящего, свесив ноги вниз. Я стояла у борта, опираясь на ограждение, и жемчужина на цепочке раскачивалась в такт легким колебаниям корпуса корабля. Капитан все еще оставался в своей каюте. Кашмир проверял работу парусов.
– Хотите, я помогу вам с уборкой, амира? – крикнул он.
Мы с ним выдраили палубу, как всегда делали перед Навигацией… или попыткой Навигации. Работа давала возможность немного отвлечься от терзающих меня опасений. Но, закончив, я снова оказалась наедине со своими мыслями.
Стоя в тени мачты, я подставляла волосы южному ветру, смотрела на искрящиеся в солнечных лучах воды океана и убеждала себя, что волноваться глупо. Карта не должна была сработать, как бы отец ни верил в то, что все пройдет гладко.
Наконец дверь капитанской каюты со скрипом отворилась, и Слэйт вышел на палубу. Я осталась на месте, наблюдая за ним. Капитан приблизился к Би, и она, шагнув в сторону, уступила ему место у штурвала. Слэйт стал вглядываться в горизонт. Я – тоже, но тумана вперед по курсу не было. Я накрыла ладонью жемчужину на груди.
Кашмир легонько толкнул меня локтем, и я словно очнулась, сообразив, что всю последнюю минуту не дышала. Как хорошо, что Каш рядом, подумала я и незаметно пихнула его в ответ. Моя проблема состояла в том, что где-то в глубине души я осознавала: карта – настоящая.
– Ну, что вы думаете? – поинтересовался Кашмир по-французски, глядя на Слэйта. – Сколько еще времени пройдет, прежде чем он сдастся? Несколько дней? Несколько недель?
Попав на корабль, Каш уже бегло говорил на нескольких языках. Я научила его читать, а он за это обучил меня основам французского. Благодаря этому он мог прилюдно отпускать рискованные шуточки, которые я понимала.
– На это определенно потребуются недели, – ответила я с деланым равнодушием. – Он будет целыми днями изучать горизонт, потом ложиться спать, а утром снова выходить на палубу и смотреть вдаль. Так может продолжаться довольно долго.
– Что ж, ладно, – сказал Кашмир и, скрестив руки на груди, посмотрел на воду за бортом. – Ротгут говорил, здесь можно ловить лобстеров.
– Мне он тоже про это говорил. Причем с большой горячностью.
– Он всегда заводится, когда речь идет о еде.
– Естественно. Прежде чем стать корабельным коком, Ротгут был монахом.
– Кстати, о еде. Вы не проголодались? Может, позавтракаем? В камбузе еще осталась холодная пицца – если только Ротгут ее не доел.
Я рассмеялась:
– Нет, я пока не голодна. Но я рада, что мы запаслись продуктами на случай, если из-за него нам придется болтаться в море неизвестно сколько. – Я указала подбородком на капитана. При этом обратила внимание, что лицо Слэйта с устремленным вдаль взглядом было очень сосредоточенным – казалось, он видел нечто такое, чего не могли видеть остальные.
Я посмотрела в том же направлении, и у меня перехватило дыхание. Впереди колебалась пелена тумана. Она была еще тонкая, словно кисея, но быстро, буквально на глазах сгущалась. Нью-Йорк исчез у нас за кормой, словно мираж. В ушах у меня запульсировала кровь. Снова налетел порыв ветра, но на сей раз он дул с противоположной стороны, и пряди волос закрыли мне лицо. Он принес с собой какой-то новый запах, непохожий на пряно-солоноватый аромат, к которому мы успели привыкнуть, находясь в гавани Нью-Йорка.
Сгустившись, туманная дымка начала быстро таять, и вскоре перед нами уже опять до самого горизонта расстилалась ярко-синяя морская гладь.
Карта сработала.
Глава 7
МЫСЛИ МОИ СПУТАЛИСЬ. У меня потемнело в глазах, будто я смотрела на мир сквозь мутное стекло. На мгновение мне показалось, что расстилавшаяся передо мной гладь Тихого океана – последнее, что я вижу. Потом я ощутила на своих плечах теплые руки Кашмира и, бессильно обвиснув, прижалась к нему.
– Амира! – позвал он и пальцами приподнял за подбородок мою голову так, что наши взгляды встретились. Впервые с того момента, когда Кашмир появился на борту корабля, я увидела в его глазах страх.
– Со мной все в порядке, – сказала я, чувствуя, как у меня подгибаются колени, и стараясь вновь овладеть своим телом. – В порядке.
– С правого борта земля! – крикнул Ротгут. – А за кормой пароход.
Глотнув побольше воздуха, я прикрыла глаза ладонью и стала вглядываться вдаль. По правому борту на горизонте я в самом деле увидела тоненькую серую полоску, которая через несколько часов должна была превратиться в цепь островов. Это было то самое место, куда я категорически не хотела попасть именно в это конкретное время.
Все оказалось так легко, точно нас специально ждали.
– Приготовились! – крикнула Би и принялась тянуть за фал-гардель, поднимая дополнительные паруса. Поймав в них попутный ветер, корабль со скрипом прибавил ход.
– Есть приготовиться! – громко произнесла я, чтобы стряхнуть с себя оцепенение.
«Девятнадцатый век, девятнадцатый век, ах, ходовые огни», – пронеслись у меня в голове слова песенки. В 1850 году в США и в Великобритании капитанов кораблей, следующих основными морскими маршрутами, обязали выставлять на борту цветные сигнальные фонари. Мы были на одном из таких маршрутов. Так что пароход, находившийся юго-восточнее нас и двигавшийся противоположным курсом, являлся не единственным судном, какое мы должны были встретить в этот день.
Я принялась действовать, хотя ноги все еще плохо слушались меня. Первым делом я принесла сигнальные лампы, которые мы убрали во время путешествия в Калькутту, поскольку они были чересчур продвинутыми с технической точки зрения. Красный и зеленый светильник следовало установить соответственно по левому и правому борту, обычные, некрашеные фонари – на верхушке главной мачты и бушприте.
Я вручила три из четырех фонарей Кашу, и он, взобравшись на мачту, закрепил их в нужных местах. Последний я с помощью веревки установила в носовой части корабля сама. «Искушение» между тем скользило по волнам к острову, где я появилась на свет… или появлюсь на свет… или появилась бы на свет – это, само собой, зависело от карты.
Когда мы подошли к берегу, бухта Оаху словно раскрыла нам свои объятия. Береговая линия подковой охватывала собравшиеся в гавани суда. Здесь были рыболовецкие шхуны, грузовые суда и весьма грозного вида американские военные корабли с отверстиями пушечных портов вдоль бортов. Между массивными корпусами кораблей юрко шныряли каноэ местных жителей. Пики вулканов, похожие на гигантские черные клыки, цеплялись за низко нависшие облака. Склоны гор были покрыты изумрудным полотном растительности, сшитым во многих местах серебристыми нитями водопадов. В восточной части острова господствовал вулкан под названием Бриллиантовая Голова, кратер которого был ярко освещен солнцем.
Никто не знал, что нам предстояло. Ждала ли Лин возвращения Слэйта, отправившегося в путешествие всего лишь полгода назад, но за время своего отсутствия успевшего проделать путь, которому позавидовал бы даже Улисс? Было ли наше прибытие на Оаху окончанием одиссеи моего отца? И если да, то что будет со мной?
Прибытие на остров не лишило меня способности рассуждать логически. Возможно ли совмещение в одном человеке сразу двух разных людей? Одного, познавшего вкус дальних странствий, и другого, не знающего ничего, кроме домашнего уюта? Мое сознание с трудом привыкало к мысли, которую я долгое время всячески гнала от себя, – что у меня может быть мать. Я пыталась представить, как она обнимает меня – нежно и осторожно, совсем не так, как отец. Она была его гаванью. Могла ли она стать и моей? Я не знала ответа на этот вопрос. Из всех сказок и легенд, во многие из которых я верила, легенда о моей матери была самой невероятной.
Мне казалось, что для Лин я буду незнакомкой. Как Слэйт представит ей, еще беременной, меня, шестнадцатилетнюю? Как объяснит Лин, что прожил вдали от нее долгие годы, которые ясно обозначились на его лице?
Впрочем, при виде острова, в самом деле похожего на рай, Слэйт словно помолодел на несколько лет. Передав штурвал Би, он выбежал на нос и окинул нетерпеливым взглядом берег, будто надеясь сразу же увидеть Лин. Но вдруг…
В полумиле от берега все его надежды рухнули, а лицо разом осунулось и помрачнело. Я же, напротив, воспряла духом.
Сделав несколько шагов назад, Слэйт закрыл лицо ладонью.
Когда мы пристали к острову, капитан вынес на палубу клетку с птицей и снял с нее покрывало. Каладриус заморгал своими глазками-бусинками, похожими на полированные черные камушки. Я хотела запротестовать, но слова замерли у меня на губах. Слэйт открыл дверцу, извлек птицу из клетки и поднял на вытянутых руках. Склонив голову набок, она внимательно осмотрелась, потом обернулась в мою сторону – а на капитана даже не взглянула. Птица расправила крылья и взмыла в воздух. Слэйт наблюдал за ней, пока она не исчезла в изумрудной зелени острова.