– Миледи, вам, как видно, живется очень хорошо, так что вам должно быть в высокой степени безразлично, уважаю ли я вас или презираю.
– Вальтер, вы ужасны! Но все-таки знайте, что я люблю все это богатство только за то, что украла его у Бэклея, и что я ношу его имя только потому, что он проклинает меня за это. Вальтер, не будем упрекать друг друга! Ведь я также могла бы поставить вам многое в вину, но к чему все это? Прошлое слишком печально, чтобы мне или вам могло быть нужно вызывать старые воспоминания. Вы хотели говорить со мной. Неужели вы сомневаетесь, что я немедленно приказала бы впустить вас, если бы вы сказали свое имя? Все, что у меня есть, принадлежит вам. Если мое имущество нужно вам для мести, – то – днем ли, ночью ли – я готова появиться там, где Бэклею должен быть конец. И тогда я сама готова умереть, тогда жизнь не имеет для меня больше никакой цены.
– Да благо вам будет, миледи, если вы действительно думаете так! В таком случае я готов мягче судить о женщине, честь которой была когда-то мне так же свята, как и моя собственная. Не хочу спорить, не хочу спрашивать. Быть может, это тоже было своего рода местью с вашей стороны, когда вы отдались Дугласу… А, вы покраснели? Так вы еще не разучились краснеть? Миледи, вы графиня, а в аристократическом мире несколько иначе смотрят на вещи. Там распутных девок не привязывают к позорному столбу; им закрывают позор щитом титула и накрывают их сверху гербом негодяя, достаточно подлого, чтобы торговать своим именем. Я не имею ни малейшего права делать вам выговоры, я не завидую лордам, которые ползают на коленях перед высеченной девкой. Приберегите краску стыда для тех господ, которые заплатят вам тем же. Я пришел ради других вещей. Бабушка Гуг доверила мне ребенка. Это был ваш ребенок, тот самый, которого вы прогнали из дома, чтобы он не выдал вас и не навлек на вас позора, так как этот ребенок был слишком уродлив для вас. Этого ребенка я ищу. У него на пальце надето кольцо, которое он должен показать вам в тот момент, когда вас одолеет раскаяние. Этот ребенок здесь, но, по всей вероятности, вы, графиня Гертфорд, припрятали его в какой-нибудь приют. Я требую, чтобы вы отдали мне его назад, и тогда я обещаю вам, что никогда мои уста не произнесут слова, которое обвинит или выдаст вас; я забуду о вашем существовании и вы будете для меня не более, чем придорожный камень, которого я избегаю на пути, не взглянув на него.
Кэт закрыла лицо. Она и не подозревала, что Вальтеру известен также и этот позор ее жизни и что бабушка Гуг доверила ребенка ему, который хотел убить ее, так как она была опозорена.
Но где же этот ребенок?
– Вальтер, – воскликнула она, и слезы хлынули из ее глаз, – ты воспитал моего ребенка! О, какой ты благородный, великодушный человек! Вальтер, мое дитя у тебя? Где же оно? Не скрывай, ведь ты хочешь просто обмануть меня, хочешь заставить меня поверить, будто оно умерло или пропало…
– Филли нет здесь? Если это лицемерие, если ты можешь лгать в такой час, то… О, Боже! Филли нет здесь…
Он схватился за стол, чтобы не упасть.
– Вальтер, – продолжала умолять Екатерина, – расскажи мне, как ты потерял ребенка; я стану искать его; все мое золото…
– Да будьте вы прокляты – и ты сама, и твое золото. Подлая! Я лучше убил бы Филли, чем обрек бы ее позору иметь такую мать, как ты. Но горе, горе тебе!.. За ребенка я буду мстить. Пусть все узнают про твой позор, пусть его ищет Дуглас. Мне не нужно твое золото, но я сделаю тебя несчастной и буду терзать, пока ты не заплачешь над собой и своим позором.
Его голос и жесты говорили о дикой страсти, и ужас все более и более овладевал Екатериной. Ненависть, страх, ужас прогоняли всякое нежное чувство, пробужденное его словами; она слышала теперь только его угрозы, видела в нем только человека, перед которым дрожала даже во сне, и бешенство с удвоенной силой вспыхнуло в ее душе.
«Этот негодяй еще осмеливается грозить! – зазвучала в ней мысль. – Что, я его служанка, его рабыня, что ли? Этот нищий собирается погубить меня, хочет выставить напоказ всему свету мой позор?.. А, Вальтер Брай, если ты сам требуешь борьбы, так вини же самого себя!»
– Вальтер, – сказала она умоляющим голосом, и ее глаза со злорадством заметили, что он весь дрожит от возбуждения, – если ты хочешь всеми этими криками и шумом сделать всех лакеев свидетелями происходящей сцены, то ты никогда не узнаешь, где Филли, а если я когда-нибудь и найду ребенка, то укажу ему на тебя пальцем и скажу: «Вот человек, который сделал несчастной твою мать. Ей пришлось оттолкнуть тебя, так как иначе он убил бы тебя, как постоянно грозился убить твою мать». – Заметив, что на лице его отражаются самые разнородные чувства, она продолжала: – Ты всегда думал только о самом себе, Вальтер, и не умел обходиться с женщиной. Своей дикой необузданностью ты вооружил против себя дугласовских всадников, так что уже не мог защитить меня против них. Когда меня обесчестили, ты хотел убить меня вместо того, чтобы преследовать их. Перед тобой мне приходилось вечно дрожать, ты был мне не защитником, а врагом. Конечно, гораздо легче издеваться над женщиной и убить обесчещенную, чем отыскать лэрда Бэклея. Но недостойно с твоей стороны делать мне новые упреки за то, что я нашла себе другого защитника.
– Перестань, женщина или черт! – заскрежетал он зубами. – Ты приводишь меня в бешенство. Что, ты издеваешься над несчастьем, что ли, или смеешься над отчаянием? Не дразни меня долее! Я и так способен все разгромить вокруг. Но ты права! Недостойно угрожать женщине, хотя бы эта женщина и была холодной змеей, готовой ужалить. Ты была недостойна, чтобы я любил тебя и из-за тебя низвергнул в бездну дугласовских всадников.
– Вальтер, мне хочется верить, что только страдание делает тебя таким суровым и бесчувственным. Ты устал, пот выступил на твоем лбу. Освежись и потом спокойно выслушай меня. Я не буду защищаться, чтобы побороть твое презрение; я просто хочу доказать тебе, что ты не прав, делая мне упреки, будто я не люблю своего ребенка.
– Ты? Ха-ха-ха!.. – Он горько рассмеялся, принимая из рук Кэт кубок вина, после чего пробормотал: – Если здесь яд, так пусть у тебя на совести будет еще и убийство.
Он не заметил, как Екатерина побледнела и задрожала, с каким смертельным ужасом ее взгляд следил за его рукой, подносившей кубок к устам.
Вдали послышался шум тяжелых шагов и звон оружия. Брай уже опорожнил кубок до дна, одним духом вылив его содержимое в пересохшее горло. Но вдруг он насторожился.
– Это что такое? – спросил он, и в его глазах мелькнула угроза, тогда как рука схватилась за пистолет, высовывавшийся из-за пояса. – Берегись, Кэт, первая пуля достанется тебе, если ты поймала меня в засаду!
– Ты глуп, Вальтер!
– Я глуп, потому что позволил девке одурачить меня. Э… что это такое… а… вино… яд… ты дала мне яд в вине?..
Вальтер попытался поднять руку, но внезапная усталость вдруг сковала его, а разлившаяся по лицу бледность показала, что наркотическое действие яда уже начинало сказываться.
– Твои мысли путаются от излишней страстности, – улыбнулась Кэт. – Но скажи мне, сколько обещался заплатить тебе лэрд Бэклей, если ты выставишь меня на позор своими баснями?
– Подлая!.. Проклинаю!..
Брай согнулся и рухнул, словно опьяневший.
Кэт торопливо бросилась к порогу. Вошли полицейские.
– Вот этот парень, – сказала Кэт, причем ее лицо покрылось смертельной бледностью. – Я дала ему сонное питье, пусть он теперь выспится в тюрьме; мои слуги подтвердят вам, что он силой ворвался ко мне.
Лорд Т. явился часом позднее.
– Вы героиня! – воскликнул он. – Я слышал, что вы смелой хитростью и редким присутствием духа справились с человеком, которого испугалась целая орава ваших лакеев. Но кто это такой? Что ему от вас нужно?
– Милый лорд, это несчастный сумасшедший, который вбил себе в голову, будто я шотландская деревенская девка, его бывшая невеста, покинувшая его. Должно быть, по несчастной случайности, я очень похожа на нее. Он еще прежде неоднократно докучал мне, но теперь это сумасшествие принимает более опасные формы, так как он начинает грозить оружием.
– Я позабочусь, чтобы его обезвредили. Но как вы неосторожны! Ведь он мог убить вас здесь!
– Милорд, вы забываете, что он видит во мне свою возлюбленную. Я чувствую к нему глубокое участие; история этого несчастного человека очень трогает меня. Ведь я его соотечественница. Я надеялась, что мне удастся словами утешения успокоить его, но он окончательно взбесился.
– Ну, больше он вам не будет досаждать. О, если бы вы знали, каким неземным очарованием облекает вас это сочетание красоты со способностью питать глубокое сочувствие к несчастью! Но обязанностью ваших друзей является беречь вас от последствий вашей собственной доброты, где дело идет о вашей жизни.
Кэт улыбнулась – она победила. Но чего стоила ей эта улыбка торжества! Яд, который она подмешала к сонному питью, наверняка убивал нормальную жизнь мозга. От Вальтера Брая она себя обезопасила, но от укоров совести?..
Она не подозревала, что у Вальтера имеются друзья, знавшие его и ее историю; она еще могла торжествовать победу, благодаря которой язык ее врага должен был онеметь навсегда. Но этим врагом был как раз тот человек, который воспитал ее ребенка, который, быть может, один только был способен снова найти его.
Она вступила на путь преступлений, возврат был невозможен.
Глава третья. Возмездие
I
Королева Елизавета сидела и задумчиво смотрела в окно. Там, у ворот своего дворца, она увидала Дэдлея в первый раз с тех пор, как он вернулся из Франции, и сердце, которое не забыло рыцарского пажа винчестерского турнира, горячо забилось навстречу мужчине, снова взглянувшему на нее смелыми глазами пажа, так же отважно, так же гордо, так же требовательно.
«Если бы я была простой леди, то не было бы счастья выше того, как упасть в его объятия! – думала она. – Но я английская королева!.. Любовь ожесточила моего отца и заставляла его переносить свое дикое неистовство с одного объекта на другой. Да и мое сердце уже вспыхнуло гневом при одной мысли, что он мог нарушить в прошлом свою верность мне; ведь я убила бы любимого человека, если бы он осмелился обмануть английскую королеву словно самую обыкновенную женщину… Ха! Разве не сказала леди Бэтси Кильдар, что когда-нибудь любовь скует цепями и мое сердце? Значит, женщина является рабыней, когда любит, и королевой, когда справляется с этой страстью, а ведь я – королева… Неужели же я когда-нибудь превращусь в жалкую рабыню своего возлюбленного, которую отряхают, словно прах, когда увядают ее прелести? Нет, мне надо быть твердой, и тогда я достигну такого величия, которого не достигал ни один земной государь. Я должна подавить в себе единственную слабость, которой наделила меня природа, чтобы моя воля окрепла в борьбе; мне нужно умертвить свое жаждущее любви сердце, отравить его ядом жестокого издевательства, дать возлюбленному в супруги мою соперницу; мое сердце не смеет приобрести надо мной ту власть, которая обезличивает государей, делает справедливого тираном, сильного – рабом, гордого – ревнивым и доводить до порока, за который моя мать поплатилась жизнью! Что, если Бэрлей уже догадался об истинной причине вызова Брая – ревности, охотно прислушивающейся к каждой сплетне? Ведь тогда мои советники станут презирать меня и будут только притворяться почтительными, а на самом деле используют мою слабость, чтобы направлять мою волю по своему желанию. Нет, он обманется в своих ожиданиях, если собирался поймать меня на обычной женской слабости. Пусть он увидит, что я навожу справки только в интересах английской короны и хочу лишь узнать, подходящий ли Дэдлей человек, чтобы сделать Шотландию вассалом Англии. Я уже была готова стать жалкой? О, как слепа страсть, как велика опасность подпасть ее влиянию!»
Доложили о приходе лорда Бэрлея.
– Он один? Как? – с удивлением пробормотала Елизавета, причем ее лицо слегка покраснело. – Разве оказалось очень трудно найти этого Брая? Или, быть может, он знает слишком многое?
Через минуту вошел Бэрлей.
– Милорд, – воскликнула она, – где же тот человек, которого вы хотели представить нам? Правда, мы придаем мало значения всяким сплетням и пересудам, да и молодой человек должен был бы быть уж очень холодным и бесстрастным, если бы не пережил нескольких приключений при парижском дворе. Но нам важно знать, достаточно ли ловким выказал себя при этом дворе Дэдлей и каков он вообще при обхождении с дамами: теряет ли он слегка голову и забывает все и вся в грезах влюбленного мечтателя, или же его голова остается совершенно свободной даже тогда, когда сердце разрывается от боли. В Шотландии нам нужен ловкий, смелый и оборотистый человек. Но где же сэр? Через час уже начнет собираться совет, а я не люблю заставлять ждать.
– Ваше величество, соблаговолите выслушать меня. Данный случай, кажется мне достаточно важным, чтобы обратить на него ваше внимание, так как, по-моему, здесь затронуты интересы правосудия. Этот случай слишком необыкновенен, так что вы, ваше величество, может быть, разрешите мне вдаться в некоторые подробности.
– Говорите, милорд! Но к чему такое таинственное предисловие?
– Быть может, вы, ваше величество, припомните статсдаму королевы Марии Тюдор, которая довольно необыкновенным образом составила свое счастье в ту самую ночь, когда Гильфорд Варвик поплатился жизнью.
– Вы начинаете очень издалека, милорд! – промолвила Елизавета, нахмурившись при имени своей притеснительницы.
– Ваше величество, это необходимо. У архиепископа Гардинера была экономка-шотландка, которая вдруг превратилась в придворную даму. Лэрд Бэклей, которого король Эдуард возвел в сан графа Гертфорда, выдал Варвиков, своих благодетелей; он играл главную роль при том обмане, путем которого принцесса Мария Тюдор привлекла к себе голоса Лондона, так как показывал документ, где она будто бы обещалась перейти в протестантство…
– Милорд, я знаю все это. Господи Боже! Неужели вы собираетесь наставлять меня в истории прошлого царствования?
– Ваше величество, граф Гертфорд получил награду предателя от той, которой он доставил корону королевы. Королева Мария заставила его жениться на даме, о которой я упоминал выше, и перевести на ее имя все свое состояние, когда же он сделал это, то его заперли в Тауэр, где подвергли пыткам и заковали в цепи, пока милостью вашего величества он не был выпущен на свободу под условием никогда больше не появляться в Англии.
– Подлый негодяй не стоил веревки, чтобы его повесили. Но, милорд, я не знала тогда, что здесь оставалась его супруга. Разве она играет какую-нибудь роль по отношению к сэру Браю?
– Главную роль, ваше величество! Соблаговолите проследить нижеследующие положения.
– Говорите, говорите!
– Гардинер достал ее из Шотландии, сделал ее своей экономкой, а потом раздобыл ей придворную должность. Королева Мария сделала ее супругой и наследницей графа Гертфорда. Вчера сэр Вальтер Брай силой проник в дом графини Гертфорд, и она приказала арестовать его, после того как добрых полчаса переговорила с ним с глазу на глаз и потом подмешала ему в вино сонное питье. Человек, казавшийся по внешнему виду совершенно здоровым и только бывший сильно возбужденным и взволнованным при появлении в доме графини Гертфорд, теперь лежит в горячечном бреду. Графиня уверяет, что он всегда был сумасшедшим, помешанным на том, что она будто бы является его невестой, когда-то изменившей ему. Лорд Т. приказал заключить сэра Брая в тюрьму, где его и нашли мои люди. Среди его бумаг нашли письмо леди Бэтси Кильдар и многие другие письма, доказывающие, что он уже давно следит за лэрдом Бэклеем и за графиней Гертфорд. Показанию графини Гертфорд, будто Брай давно был сумасшедшим, противоречит то, что он был в дружбе с графом Лейстером; мне кажется, что он стал сумасшедшим только со вчерашнего дня, так как графиня Гертфорд могла дать ему так же свободно яд, как и сонное питье.