Она провела Олега в одну из боковых комнат, и расстелила высокую кровать со старомодными никелированными набалдашниками на металлических стойках и растянутой, словно гамак, скрипучей панцирной сеткой. Изнуренный лесными скитаниями мужчина забылся глубоким и спокойным сном, едва успев донести голову до огромной пуховой подушки.
Это целительно-безмятежное забвение было прервано, как показалось Олегу буквально через десять минут, командным голосом Нины Васильевны:
– Подъем! Мы уже на целый час отстали от графика!
Олег, вспомнив свой незабываемый армейский опыт, рефлекторно, одним прыжком выскочил из постели. В это время во дворе громко залаяли собаки.
– Да что ж это за наказание сегодня с утра, – в сердцах пробормотала хозяйка и, бросив на ходу, – Постель можете не застилать, быстренько умывайтесь и поехали, – стремительно выбежала из комнаты.
Олег, пройдя в кухню, плеснул себе в лицо и на шею ледяной воды из медного рукомойника, вытерся не очень свежим полотенцем и, надев джинсы, байковую рубашку и шерстяной свитер, вышел в сени. Старенький зеленый УАЗ военного образца уже стоял около крыльца. Из распахнутого гаража доносился неразборчивый голос Нины Васильевны, казалось, что она с кем-то ругается.
– Наверное, собаки, что-нибудь нашкодили, – подумал Олег, с усилием натягивая облепленные застывшим торфом холодные сапоги.
Накинув штормовку, он нашарил на высокой шляпной полке свою спортивную шапочку и вместе с ней неожиданно вытянул джинсовую бейсболку с вышитой малиновой нитью надписью – «Boston Red Sox». Сердце Олега учащённо застучало в ритме диско, и он дрожащими от волнения руками торопливо вывернул бейсболку наизнанку. На сером отвороте была видна полустертая черная надпись – «носки бывают разные зеленые и красные», а рядом с ней еще одна, почти незаметная: «Леня Носков – дурак». Ошибки быть не могло, именно эту бейсболку, пару лет назад оставил на даче однокурсник его сына, и именно в ней с той поры копался на своих грядках Батя. Получается, что отец здесь был, а лесничиха ничего об этом не сказала. И даже соврала, будто целую неделю не видела посторонних людей. А может, она просто нашла эту бейсболку где-нибудь в лесу или на болоте? Олег сделал шаг к входной двери и увидел стоящую на Нину Васильевну. Казалось, что она своим разъяренным взглядом, словно мощным лазером, пытается испепелить ненавистную бейсболку.
– Разве это ваша кепочка? – вызывающе дерзко спросила хозяйка.
– А разве ваша? – в то ей отозвался Олег.
– Конечно моя! – нарочито нагло и громко ответила Нина Васильевна. – Я в ней всегда летом по лесу хожу! Положите кепочку на место и садитесь в машину, пока я не передумала везти вас в «Ручейки»!
Стоящий в дверях Олег с испугом заметил, что слоняющиеся по двору псы, услышав накаляющийся голос своей хозяйки, насторожились и стали подтягиваться к крыльцу.
– А мне теперь не надо ни в какие «Ручейки»! Вы мне здесь и сейчас расскажите, что случилось с моим отцом! – багровея от ярости, выкрикнул Олег и, сделав шаг к лесничихе, попытался схватить её за отвороты пестрой спортивной куртки.
Та с удивительным проворством соскользнула с крыльца и испуганно закричала:
– Пилигрим!
Олег отпрыгнул в сени и успел захлопнуть дверь буквально за секунду до того, как в нее со всей силы впечаталась четырехпудовая туша рыже-белого пса. Мужчина быстро заложил широкий деревянный засов и, вернувшись из сеней в горницу, накинул на вторую тамбурную дверь простенький проволочный крючок. Воинственный Пилигрим несколько раз наскочил на первую дверь и затих. Тем временем под кухонным окном послышался вновь обретший командную строгость голос Нины Васильевны:
– Олег, не дури! Выходи по-хорошему, и мы договоримся!
– Сначала расскажите, что случилось с моим отцом!
– Лучше выходи сам, не вынуждай меня идти на крайние меры и портить имущество! – игнорируя вопрос угрожающе прокричала лесничиха.
– Что случилось с моим отцом? – упрямо повторил мужчина.
– Не хочешь выходить по-хорошему, значит, выйдешь по-плохому!
– Что, вы, сделали с моим отцом?
Женщина ничего не ответила, и Олегу стало по-настоящему страшно. Он трезво оценил ситуацию и подумал, что если Нина разобьет окно, то в дом легко ворвется целая стая псов во главе с гигантским Пилигримом. Но на дворе наступила подозрительная тишина, даже собаки почему-то замолчали. Это испугало Олега еще больше, и он, вспомнив про охотничий карабин, опрометью кинулся в хозяйскую спальню. Там в правом углу, возле окна стоял самодельный высокий металлический шкаф, запертый на большой навесной замок. Если ему удастся сбить этот замок, а в ящике кроме карабина окажутся еще и снаряженные патроны, он спасен. Забаррикадировавшись в комнате, при удачном раскладе Олег сумеет перестрелять всю эту собачью свору вместе с ее сумасшедшей хозяйкой. Потея от возбуждения и страха, он кинулся на кухню и стал хватать все, что попадалось на глаза: большую чугунную сковороду, увесистый отбивной молоток на тонкой деревянной ручке, ножи и лежавшую на подоконнике длинную шлицевую отвертку. Вернувшись со всем этим добром в спальню, Олег со всей силы ударил по замку отбивным молотком. Деревянная ручка с сухим треском сломалась ровно посередине, а сам молоток, срикошетив, со свистом пролетел у него над головой. Тогда Олег стал методично лупить по замку чугунной сковородой. Через минуту он почти оглох и напрочь отсушил себе руку, а на черном замке появились лишь несколько неприметных вмятин и бессчетное количество серебристых полос. Чтобы сбить такой замок требовался лом или кувалда, только вряд ли хозяйка держала их в доме. Тогда Олег вооружился отверткой, встал перед металлическим ящиком на колени и, взяв в руки замок, уважительно присвистнул: на язычке прикрывающим замочную скважину гордо красовалась явно дореволюционная надпись: «Мастер Брабель». Олег, хоть и считал себя опытным технарем, оказался никудышным домушником. Он никогда в жизни не сталкивался с обычными навесными замками и поэтому просто воткнул отвертку в скважину и стал наугад, неумело ковыряться в личинке. Никаких результатов это, естественно, не принесло, неведомый Брабель был настоящим мастером своего дела. И тут Олега осенило – у любого замка обычно бывает хотя бы два ключа. Если один хозяйка всегда носит с собой, то второй обычно держит где-нибудь в доме. Олег, оставив в покое неподдающийся старинный замок, подошел к фанерной прикроватной тумбочке и стал методично высыпать на пол содержимое её выдвижных ящиков. В первом оказались какие-то лекарства, носовые платки и старые записные книжки. Зато из второго ящика вместе с пуговицами, шпильками, нитками и другими предметами рукоделия, на пол упали несколько ключей и прозрачный полиэтиленовый пакетик с увесистым золотым «Брегетом».
– Вот же сука, – обескураженно прошептал Олег.
В это время с крыльца вновь раздался разъяренный голос Нины Васильевны:
– Ну что, выйдешь по-хорошему, или мне придется дверь портить?
– Хрен тебе! – громко крикнул в ответ Олег, лихорадочно выбирая из рассыпанного на полу хлама подходящие по виду ключи.
На крыльце прогремел выстрел, за ним еще один, потом послышался хрусткий треск ломающегося косяка, и входная дверь с тяжелым стуком рухнула на пол. Олег сел и обреченно откинулся спиной на оружейный ящик.
Вторая дверь, жалобно пискнув хлипким проволочным крючком, распахнулась настежь от тяжелого удара прикладом, и на пороге спальни, неумолимая словно Немезида, с еще дымящимся обрезом в руках появилась Нина. Возле ее ног весело тявкала рыжая одноухая собачонка, а за ее спиной, вывалив наружу лиловый язык, плотоядно скалился грозный Пилигрим.
– Ну что, дурачок, пытался мой карабин достать? – женщина укоризненно посмотрела на разбросанное по полу содержимое прикроватной тумбочки. – Ключ от ящика искал? Так он всего один и всегда у меня.
– Зато я кое-что другое нашел, – Олег указал на пакетик с часами.
– Так это мои часы, – как обычно абсолютно невозмутимо солгала женщина.
– Это часы моего отца, что ты с ним сделала?
– Были его, а теперь стали мои. Некогда мне с тобой разговоры разговаривать. Слушай меня, и быстро шагай в кухню!
– Никуда я не пойду, можешь убивать меня здесь!
– Да что ж это за день такой! Все как с цепи сорвались! Прямо, наваждение какое-то, – тяжело вздохнула хозяйка и устало приказала. – Пилигрим, помоги товарищу подняться!
Неправдоподобно огромная московская сторожевая угрожающе медленно двинулась к Олегу. Тот покорно поднялся и обречённо поплёлся на кухню. В сенях он заметил еще двух крупных черных собак, настороженно посверкивающих глазами из-под густой вьющейся шерсти. Их Олег узнал сразу, это были русские черные терьеры – собаки, специально выведенные в сороковые годы для охраны зеков и режимных объектов. У одного инженера из его НИИ тоже был такой терьер. Он уверял, что теперь эти псы уже не такие агрессивные, как раньше, но свои сторожевые навыки ничуть не растеряли. Увидев свою хозяйку, терьеры вышли из сеней и, словно получив мысленный приказ, последовали за ней, сменив гигантского Пилигрима и одноухого Пирата.
В кухне Нина отодвинула постеленную на полу плотную рогожку, подняла несколько половиц, подала Олегу оброненную в сенях спортивную шапочку и указала на круто уходящие в темноту ступени:
– Спускайся.
– Зачем? – испуганно отшатнулся мужчина.
– И откуда ты взялся на мою голову такой любопытный, – снова вздохнула хозяйка. – По всему видно, что не под самой удачной звездой ты родился. Не надо меня сейчас злить. Спускайся!
Олег медленно, на ощупь стал спускаться по осклизлой деревянной лесенке. Когда ноги его ступили на плотно утрамбованный земляной пол, Нина зычно скомандовала терьерам:
– Стеречь!
Собаки одна за другой легко и бесшумно спрыгнули в подпол, а Нина, задвигая половицы, предупредила Олега:
– Не вздумай подходить к лестнице и кричать, не то они тебя враз успокоят.
Очутившись в полной темноте, Олег, на всякий случай сразу же отошел подальше от ступенек, возле которых псы сразу устроили какую-то тихую невидимую возню и, поеживаясь от промозглого холода, излучаемого каменными стенами подвала, натянул на голову злосчастную шапочку. Через несколько минут, когда глаза немного привыкли к темноте, Олег различил слабый свет, идущий от вентиляционной отдушины. Он подошел к нему и попытался рассмотреть что-нибудь на улице. Терьеры прекратили свою игривую возню и, бесшумно последовав за своим пленником, стали по обе стороны от своего пленника так близко, что он сразу же почувствовал на своих ногах их горячее дыхание. Отдушина была забита подходящим по диаметру пластмассовым ведерком в днище которого гвоздём или шилом были проделаны частые мелкие дырочки, создававшие эффект корректирующих очков. Сквозь них была видна небольшая часть вытоптанного собаками двора и угол какого-то сарая. Через минуту послышался раздраженный голос Нины:
– Давай, давай, шевели ногами! Баня давно натоплена, другим тоже мыться надо!
Перед глазами Олега неспешно просеменили грязные собачьи лапы, потом обреченно прошаркали убитые безродные кроссовки, а следом за ними величественно проплыли блестящие резиновые боты.
– Да не дрожи ты так, никто тебя в бане не съест, – неубедительно успокаивал невидимого бедолагу ворчливый голос Нины.
Откровенная фальшь в её голосе и обреченное молчание жертвы предполагали довольно печальный исход предстоящей банной процедуры. Олег, вновь покрывшийся холодным потом, напряженно прислушивался к доносившимся с улицы звукам. Вскоре где-то неподалеку раздался отчаянный истеричный крик:
– Сумасшедшая! Ведьма! Чтоб тебя…
Вслед за криком прозвучал приглушённый сухой хлопок. А потом ещё один. Вероятно контрольный выстрел.
– Что же ты что делаешь, сука?! – во весь голос заорал Олег и с такой силой ударил по забитому в отдушину ведёрку, что оно, глухо чпокнув, словно открываемая винная бутылка, вылетело наружу.
Один из терьеров тут же сбил его с ног и, плотно прижав лицом к жесткому земляному полу, горячо задышал в затылок.
Глава 7. Фёдор Прыгунов
Фёдор Прыгунов совсем не хотел умирать, хотя мысли о самоубийстве последние полгода нередко по утрам посещали его больную похмельную голову. Но вот теперь, когда косая в образе миловидной улыбчивой женщины с пышными светлыми волосами терпеливо дожидалась, когда он в последний раз позавтракает, Фёдор впервые понял, как же ему хочется жить. Где угодно: в тюрьме, на помойке, в лесной землянке или в дурдоме – все равно. Главное – жить!
Бессмысленно глядя на миску с остывающей овсянкой, Фёдор вспоминал последние, самые нелепые полгода своей жизни. Освободившись весной из колонии, где он в третий раз отбывал срок за хулиганство и нанесение тяжких телесных повреждений, Фёдор вместо родного дома вернулся на пепелище. За два месяца до его возвращения, жена не то уснула по пьянке с непогашенной сигаретой, не то опрокинула керосиновую лампу – электричество в их доме давно было отключено за неуплату. Дело было поздно вечером, но дочки в это время еще где-то гуляли, а соседи уже спали, поэтому, когда они заметили огонь и вызвали пожарных, спасать было уже некого и нечего. Девочек определили в детский дом, а останки жены похоронили за казенный счет потому, что у тещи деньги нашлись только на двухнедельный запой под названием поминки. Еще тогда, в апреле, вышагивая по стеклянно скрипящим головешкам, среди разбросанных по двору обугленных бревен и, обдумывая, как жить дальше, Фёдор понял, что никакой человеческой жизни у него больше никогда не будет. Что теперь он конченый бомж и его удел – скитание по помойкам. Однако паспорт в райотделе полиции Фёдору всё же выдали с пропиской, зарегистрировав его по прежнему погорельскому адресу, и он стал жить, благо потеплело, в чудом сохранившемся крохотном сарайчике. Устроиться в разгар кризиса на постоянную работу в их маленьком городке, имея три судимости и репутацию алкоголика, было нереально, и Фёдор каждое утро шел на городской рынок, где собирались такие же, как он забулдыги в поисках какой-нибудь халтуры. Как ни удивительно, для них всякий раз что-нибудь находилось, и Фёдор возвращался по вечерам в свой сарайчик если не на бровях то, по крайней мере, изрядно пошатываясь. Когда август подошел к концу, и надвинулась осень с ее промозглой сыростью, Федор отчетливо увидел идущий следом за ней и несущий верную смерть ледяной образ Снежной королевы. Как можно пережить зиму в крохотном, словно собачья будка, холодном сарайчике он не представлял. Единственное спасение виделось в новой отсидке, и он уже начал морально готовиться к ней, когда на его беду на рынке появился Жора-охотник. Сейчас Фёдор, не задумываясь, задушил бы этого деятеля своими руками у всех на глазах прямо посреди базарной площади и за это без всякого сожаления оттрубил бы лет десять на зоне. Но тогда он неожиданно легко поддался грубому обаянию этого неунывающего балабола с задубелым коричневым лицом и расставленными в шахматном порядке желтыми лошадиными зубами. Разобраться в запутанных и противоречивых рассказах Жоры о его героическом прошлом было невозможно. Очевидной правдой в них было только то, что раньше он жил в небольшом селе, давно уже нигде не работал и пил на довольно приличную по местным меркам пенсию матери. Когда весной мать умерла, Жора, лишившись финансирования, пропил всё, что можно было пропить в отчем доме и, истребив на закуску немногочисленных материнских кур, переключился на соседскую живность. Его довольно быстро вычислили и добротно по-соседски отметелили.