– Конечно, любимая. Ты мне читала о смерти мужа.
– Ну, а я же не просто читаю эту книгу, – повела бровью Нина, – я же репетирую. Следую всем советам Константина Сергеевича.
– И как ты репетируешь, если не секрет? – заинтересовался Виктор Иванович.
– Обыкновенно. Вот, например, когда я репетировала этот эпизод, я себе представляла вот что. Послушай.
Нина устроилась поудобней, положила книгу перед собой и развела руки в стороны.
– Что ты все-таки ушел от своей курвы ко мне, что жили мы с тобой много лет душа в душу, а потом ты умер. Скончался по дороге домой. А Петрушка, водитель твой, пришел ко мне и сообщил о твоей кончине. А я вся реву-у-у-у-у и без сознания падаю.
Проговорив последние слова, Нина резко опустила руки вниз, а на ее глазах тут же навернулись крупные слезы, которые спустя мгновение стремительно потекли по щекам.
– Ты представляла мою смерть? – искренне удивился Виктор Иванович.
– А что в этом такого? Если б я представила смерть какого-нибудь, ну, не знаю, да хоть вот этого Станиславского, разве я бы так уревелась? Тут надо родного человека в гробу представить.
– Не ожидал я такого от тебя, Ниночка, честное слово.
– Так ты расстроился, дурачок? – ласково проговорила Нина. – Ну, иди ко мне, иди.
Виктор Иванович послушно лег рядом с Ниной.
– Так что я уже многое умею и могу. Ко всему прочему я красивая. Актрисы должны быть красивыми. Так ты поговоришь с Мансуром Хоботовичем?
Нина несколько раз шмыгнула носом и вытерла слезы, продолжая гладить Виктора Ивановича по голове.
– А обязательно в «Сарказмотрон»? Может быть, лучше в «Благую Весть»? – уже смирившись со своим положением, проговорил Костылин. – У них и постановки там правильные, в духе святого правоверного Хрислама, не то что у этого Подъелдыкова. И поддержкой городского бюджета они пользуются. Финансирование своевременное много в наше время значит.
– Нет, не хочу в «Благую Весть», – замотала головой Нина. – Скукота там одна. Все в платочках, только и знают, что псалмы какие-то поют.
– Ну почему же только псалмы? Вспомни, например…
– Я же сказала, что не хочу! – повысила голос Нина. – Я хочу настоящей актрисой быть. Джульетту сыграть и Дездемону. Чтоб страсти кипели и все такое. А деньги мне не нужны.
– Даже не знаю, – после некоторой паузы сказал Виктор Иванович. – Мне надо все хорошенько обдумать, как теперь с ним разговаривать после всего.
– Подумай, Витечка, подумай. Время у тебя есть. Мне еще полкниги прочитать осталось. Неделя у тебя точно еще есть.
Виктор Иванович лежал на груди Нины, и ему никуда не хотелось идти и ни с кем разговаривать. Он понимал, в какое неудобное положение поставил его каприз любовницы. Что он теперь скажет Марфе Исааковне? Как обратиться к Подъелдыкову? Ответов на эти вопросы он найти не мог и в то же время ясно осознавал то, что решать их ему придется в самое ближайшее время.
Театр «Сарказмотрон» организовали десять лет назад сразу же после открытия мануфактуры по переработке дикоросов «Ягоды & Грибы & Орехи» при непосредственном участии ее управляющего, господина Га Ли Цина. Он считал его своими детищем и после нескольких неудачных попыток найти ему достойного руководителя сам возглавил театр. Первоначально его планировалось дать имя «ЯГО», используя аббревиатуру названия предприятия, но потом, во избежание возможных ассоциаций с именем одного из центральных персонажей трагедии Шекспира, от этой идеи отказались.
Театр создавался в первую очередь для того, чтобы обслуживать интересы многочисленной китайской диаспоры, проживающей теперь на арендованных территориях. Но он также решал и просветительские задачи, ведь использовался для пропаганды китайской культурной традиции и образа жизни. Поэтому пьесы там ставились не только на китайском языке, но также и на русском. Художественный уровень постановок и его репертуар мог удовлетворить самый взыскательный вкус. Спектакли в нем шли разнообразные, отдавалась дань китайскому классическому театру и осуществлялись ультрасовременные постановки.
Однако любители теории заговоров утверждали, что на самом деле «Сарказмотрон» организовали для того, чтобы посредством художественных постановок осуществлять критику местной власти, обнажать ее недостатки и формировать общественное мнение для возможного смещения Марфы Исааковны с должности Первой Головы.
При наличии гражданства выходцы из Поднебесной империи по закону тоже имели право участвовать в выборах. Получить его они могли простым способом: женившись или выйдя замуж за коренного жителя арендованных территорий. Но ввиду того, что основная масса колонистов состояла из представителей сильного пола, особым спросом пользовались местные женщины, среди которых наблюдалось достаточное количество одиноких. Они, естественно, не бесплатно, охотно оформляли фиктивные браки с китайцами, а некоторые и по-настоящему выходили замуж. Создать семью с мандарином считалось выгодным. Покладистый, непьющий супруг всегда являлся в России редкостью, и связать свою судьбу с таким мужчиной хотели многие женщины. Большинство китайцев алкоголем не злоупотребляли, к тому же у них всегда водились деньги, и количество смешанных браков, несмотря на повсеместное влияние Хрислама, в городе неуклонно росло.
Видя такое положение дел, Виктор Иванович попытался законодательно продавить дополнительное условие для получения гражданства. Он выступил с инициативой об обязательном обращении каждого кандидата в новую сибирскую веру. Но китайские юристы подали иск в арбитражный суд и выиграли его. Жрецы правосудия усмотрели в таком решении местной власти нарушение Федерального Закона от 01.06.2036 года №71-ФЗ «О сдаче в Аренду территорий Сибири и Дальнего Востока» и «Договора о сдаче в Аренду Китаю малозаселенных территорий Омской области», которые гарантировали каждому жителю свободу вероисповедания.
Можно сказать, что Виктор Иванович, курировавший всю культурную и религиозную жизнь района, охранял честное имя Марфы Исааковны и других чиновников города, выискивая в спектаклях «Сарказмотрона» намеки, порочившие их честь и достоинство. Но, кроме него, никто не усматривал в спектаклях театра нападок в свой адрес. Даже сама Первая Голова Управы порою не понимала такого рвения своего подчиненного на этом поприще, но деятельность его не пресекала, считая, что излишние творческие свободы ни к чему хорошему не приведут и лучше, по ее выражению, в таком случае «перебдеть, чем недобдеть».
В личных беседах, которые Виктор Иванович неоднократно проводил с директором театра, чиновник регулярно высказывал претензии в отношении ряда постановок. Но старый китаец всегда находил оправдание. Отвечая ему, он говорил о том, как Поднебесная благодарна Москве за то, что она приняла на своей земле китайцев, дала им возможность честно трудиться и заработать не только на миску риса, но и на кусок мяса. Что им посчастливилось жить в поистине демократической стране, где, согласно Конституции, цензура, препятствующая развитию искусства, запрещена. И чтобы вырастить настоящего патриота и полноценного гражданина, надо давать художнику возможность говорить что он думает, показывать жизнь во всем ее многообразии. Как государственный муж, он рассуждал о том, что перед деятелями искусства стоит трудная задача: в условиях мирного сосуществования двух разных традиций и жизненных укладов, вырастить такого человека, который сможет органично впитать культуру обеих стран.
– Мы пришли на Омскую землю не на год и не на два, – замечал Га Ли Цын. – И она должна для нас стать такой же родной, как земли Тяньцзиня или Хэбэя.
Противостоять таким правильным речам Виктор Иванович не мог да и не имел права, но он все-таки смог добиться запрета трех наиболее одиозных спектаклей.
Его повышенное внимание к постановкам китайского театра объяснялось еще и тем, что сам он являлся сторонником продвижения другого городского храма Мельпомены – «Благой Вести», репертуар которого состоял из спектаклей, рассказывающих о жизни хрисламских святых, которыми, несмотря на всю свою молодость, новая религия уже смогла обзавестись с некоторым избытком.
Когда-то «Благая Весть» являлась обычным провинциальным драматическим театром и носила совершенно другое название. На первых порах его руководители ставили пред собой высокие цели. Они не только хотели удовлетворять потребности общества в театральном искусстве, но и формировать вкусы публики, одновременно знакомя зрителя с лучшими драматическими произведениями, пытаясь ввести его в мировой театральный контекст. С трудом, но им удавалось удерживать баланс между классическими произведениями и так называемыми бульварными пьесами, которые потакали вкусам достаточно специфической местной аудитории. Но в погоне за прибылью театр отказался от этой высокой миссии, и постановки с каждым годом стали упрощаться.
Это решение по облегчению постановок и оказалось роковым для театра. Ощутимой массовости руководство так и не добилось, но сумело отпугнуть от себя того зрителя, который приходил на спектакли не только для того, чтобы развлечься, но и приобщиться к настоящему искусству. Со временем театр пришел в упадок, и его смертельно раненое тело буквально под руки подхватила хрисламская община города в лице его лидера – Виктора Ивановича Костылина. В ту пору она прибирала к своим рукам различные социально-культурные объекты, потому как имела большое влияние на все жизненные процессы, происходящие в городе.
Тогда же для поддержания общественного порядка в городе создали хрисламскую народную милицию, а для формирования ее положительного образа в глазах горожан одновременно организовали и футбольную команду, игроки которой взяли себе звучные и говорящие псевдонимы. Фома располагался в воротах, Петр и Павел играли в защите, Иисус и Мухаммад по очереди исполняли роль плеймейкеров, а на острие атаки неизменно выходил Абрахам ибн ас-Саббах. Особых лавров эта команда не снискала, но зато являлась любимицей зрителей и телевизионных комментаторов.
– Фома не торопясь вводит мяч в игру. В центральном круге его принимает Иисус и делает пас на Петра. Петр смещается на фланг, возвращает мяч Иисусу, который в одно касание адресует его Мухаммаду, разрезая оборону соперника. Тот обводит одного, затем другого и неотразимо бьет по воротам! Г-о-о-л! – захлебывался диктор, ведя репортаж футбольного матча с участием «Хрисламского динамо».
Театр, получив новое название «Благая Весть», а также серьезную финансовую поддержку городского бюджета и хрисламской общины, принялся усердно штамповать спектакли с религиозным уклоном. Большинство ведущих актеров, не согласившись с подобными нововведениями, покинуло его сцену. Одни уехали из города, другие перебрались в только что открытый «Сарказмотрон», но это не огорчило руководство «Благой Вести». Для решения тех задач, которые в настоящее время ставились перед театром, особо одаренные артисты и не требовались. К тому же хорошо известно, что чем талантливее актер, тем придирчивее он к окружающим и тщеславнее. Таких сотрудников новое руководство не жаловало. От артистов требовалось смирение и безоговорочное подчинение во всем.
Одним из таких актеров, перешедших в «Сарказмотрон», был Давид Борисович Троегубов. К тому времени он уже находился в почтенном возрасте, когда удачнее всего получаются роли потешных стариков. А свою актерскую карьеру он начал еще в прошлом веке, в Саратовском драматическом театре, играя Петра Ивановича Бобчинского, Григория Незнамова и Юлия Капитоновича Карандышева.
Однажды в Саратов приехал ассистент ведущего столичного режиссера Никиты Брылова, который собирался снимать фильм «Начало века» к 70-летию правящего тогда президента и искал исполнителя главной роли. В фойе театра он увидел портрет Троегубова и разглядел в нем сходство с руководителем государства. Его тут же вызвали на пробы, но провинциальный актер не убедил режиссера. Тогда ассистент посоветовался с продюсером фильма и генеральным директором главного государственного канала Константином Львовым. Он-то и решил судьбу Давида Борисовича. Посмотрел пробы и сказал: «Хуй с ним, снимайте!» Как впоследствии выяснилось, главной причиной выбора Троегубова на роль президента явилось не его природное сходство, а чисто экономические соображения. Популярным актерам того времени, будь то Сергей Безруков или Данила Козловский, пришлось бы заплатить значительный гонорар, а провинциальный и никому не известный актер обошелся бюджету фильма гораздо дешевле.
После этого карьера Давида Борисовича пошла резко в гору. Пример ведущего телевизионного канала оказался заразительным. Кинокомпании стали одну за другой «клепать» киноленты, освещающие те или иные эпизоды биографии руководителя государства. Такие фильмы, как «Майор Платов», «Четыре дня в Дрездене», «В начале громких дел», вошли в золотой фонд отечественного кинематографа. И во всех Троегубов играл главную роль.
Он не только досконально изучил биографию своего героя, но и старался подражать ему в повседневной жизни. Такую глобальную зависимость при работе над ролью отмечал Виктор Сухоруков, имевший опыт исполнения роли Ленина в «Комедии строгого режима».
Давид Борисович увлекся рыбалкой, начал посещать секцию дзюдо и изучать немецкий язык. Доходило до того, что он мог спуститься в метро или посетить какое-нибудь публичное мероприятие и, не выходя из образа, обратиться к людям с речью, чем приводил их в замешательство и трепет. Особенно страдали от этих перформансов Давида Борисовича представители правоохранительных и местных органов власти. Служба безопасности президента резко пресекла подобные выходки актера, поместив его на принудительное лечение в психиатрическую клинику закрытого типа. Спустя полгода усиленная терапия, примененная к нему, возымела желаемое действие. Троегубов перестал ассоциировать себя с главным лицом государства, забыл немецкий язык и утратил борцовские навыки. С этого же момента он катастрофически начал терять зрение, видимо, те препараты, которыми его лечили в клинике, имели побочное действие.
После выздоровления он, получивший запрет на проживание в столице, долго скитался и в конце концов осел в городе N, женившись на одной из местных предпринимательниц, которую, благодаря своему природному шарму и показной важности, смог легко обольстить в довольно-таки короткий срок.
В театре он имел непререкаемый авторитет. Актерское мастерство не имеет национальности, поэтому с уважением к нему относились не только русскоязычные актеры, но и китайские, среди которых было немало евреев. Именно они и достали ему лекарство, удачно облегчавшее его недуг в течение нескольких лет. Но однажды оно перестало действовать, и актер начал постепенно погружаться в темноту, однако играть в театре не прекращал. Давид Борисович попросил своих партнеров провести с ним несколько репетиций, во время которых он четко для себя уяснил, какими маршрутами надо двигаться, чтобы не снести по ходу спектакля столы, стулья и другие предметы, находящиеся на сцене. Это ему удавалось настолько, что зрители практически не замечали его слепоты, хотя многие знали о его недуге.