Мне неплохо живётся. Я много читаю и гуляю по дому. Иногда открываю все окна и ложусь на пол. Скучно – не то слово, однако это то слово. Таким образом, я стал замечать, что время, между концом рабочего дня и началом сна – это целая вечность. Если не смотреть телевизор (где пять минут настоящего времени равняется одной), не сидеть за компьютером, не пить – не делать обычные вещи, которые люди делают после работы, то замечаешь время. Замечаешь время вплоть до секунды. Замечаешь, как происходит эта секунда на часах. Кто-нибудь замечал? Она делает это плавно, в то же время решительно и профессионально.
У меня есть небольшая странность, которую я отчётливо осознаю, но избавляться от неё решительно не хочу – я не особо люблю контактировать с людьми. Конечно, приходится иметь дело с некоторыми людьми, вести диалоги, иногда и поддержать диалог, но это всего лишь моя маска и чистая сентиментальность – на самом деле я не такой. Может быть, поэтому я давно покинут всеми моими прежними друзьями и знакомыми. Хотя, порой случается, что я увижу мельком, обычно издалека, знакомое лицо, с которым и было связано много воспоминаний, с которым возможно я дружил когда-то, однако тут же стараюсь отвернуть взгляд, чтобы не дай бог этот человек меня не заметил.
Да, бывает страх общения с людьми, которые меня раньше знали, я этого не скрываю. Он оправдан тем, что раньше я был другим. Те самые люди, которые прежде входили в мой круг общения, знают меня прежнего и теперь у нас с ними очень мало общего. Тогда я был безнравственным, и мне, и всем меня окружающим это нравилось; у меня был другой взгляд на жизнь, другие ценности, мораль, другие желания. Я ненавижу себя прошлого, по причине того, что я коренным образом пересмотрел свои взгляды, так сказать, созрел для иных вещей. Однако, я рад, что был тем человеком, иначе я бы не познал моей нынешней истины, иначе бы я не отличал мои худшие и мои лучшие стороны, иначе я бы погряз в пучине неопределённости и всю жизнь прожил бы бессмысленно. Я из тех людей, кто заставляет себя не жалеть о прошлом. Подчеркну: заставляет.
Бывает, иногда и теперь я на мгновение становлюсь таким – безнравственным – забываю о морали, общественных договорённостях. Организм требует, мозг не может отказать. Я не особо это люблю, но обязан дать этому волю, иначе оно будет губительно продолжать сидеть во мне и отравлять мою душу, что в определённый момент времени приведёт к сильному выбросу негативной энергии. В тот момент я достигаю какого-то безграничного счастья и веселья, восторга, насмешкой над пороками жизненной обыденности.
Я ведь прекрасно понимаю, что вся эта рутина – не жизнь, и даже не выход, не спасение. Я прекрасно понимаю, что это просто несусветная чушь, но как иначе? Друзья, положение дел – обязанность существовать, дабы выжить. Если начнёшь жить полноценной жизнью, то долго уж точно не протянешь.
Людей шантажируют: либо ты выполняешь эти требования и становишься бездушным планктоном, либо мы тебя уничтожаем в пыль. Жизнь, построенная на ультиматуме, который заставляет существовать по приписанным правилам – жизнь ли? Но я это делаю, и самое главное, осознанно. Это самая страшная вещь на свете – осознавать свою безысходность и принимать в ней непосредственное участие. В этом я завидую многим дурачкам, да и вообще не особо придирчивым к жизненному смыслу людям.
К примеру, если взять Женю Правдина, моего одногруппника-дурачка. Он был послушным и делал всё ради лидерства. Такое лидерство можно назвать проституцией, что в смысле получения полезного результата одно и то же. Он посещал всегда и все занятия; что бы ни произошло, он шёл и садился за первую парту; делал все домашние задания, но не давал списывать; ходил всегда угрюмый и замкнутый. Выполняя все требования, он не отличал их по уму: скажут почистить зубной щёткой унитаз, а потом свои зубы – с радостью. Такое отношение к жизни не приведёт ни к чему хорошему, каких бы высот ты не пытался добиться – нужно иметь голову. Поэтому, при всех его отличных оценках, этот парень – дурачок. На последнем году обучения он как никогда был счастлив: он успел подлизаться к достаточному количеству преподавателей, чтобы накопить на красный диплом – и он на него выходил. Один преподаватель, правда, сказал Жене: «Выше четвёрки я тебе не поставлю». Женя проиграл и видимо ощутил это чувство впервые. Он заревел прямо перед глазами полной аудитории, но и тогда не решил протестовать, а просто сел за парту в позу прилежного ученика. Что руководствуется такими людьми? Я наблюдал за всем этим с похмелья, играя в морской бой с Геной, и так же как сейчас не мог понять Женю Правдина.
Я часто стал вспоминать о прошлом. Сумбурные мысли врываются в сознание со словами «а помнишь?». Там столько всего мною оставлено и столько хочется изменить. Меня это очень волнует. От особенно значимых мыслей мне становится не по себе: появляется резкий жар, я покрываюсь потом, в голове становится мутно, появляется гнев и реальное чувство переживания: «Как же я мог так поступить?», «Какой же я был дурак!». Идёт борьба внутри меня: одна часть видит смысл в том, чтобы не жалеть о прошлом, вторая – мечтает о машине времени.
В свои годы я уже многое осознал. Я осознал, что в людях, как и во мне, идёт постоянная борьба между гнусной рутиной и уничтожающей аморальностью. Это захватывает большую часть общества. И я в это верю, потому что я это видел. Иногда и сейчас вижу, что это естественно для людей – быть аморальными. Я по себе это чувствую. Это настоящая прихоть организма, с которой трудно совладать. Осознал, что главная вещь для выживания в обществе – это притворство. Вообще я много думаю об обществе; возможно, такая участь характерно проявляется у искренних ненавистников общества. Мне кажется, что именно тот, кто ненавидит всю эту социальную туфту, именно он так сильно понимает её значимые аспекты. Никто ведь не станет спорить, что вся эта аристократия и интеллигенция – лишь пустой звук, – такая же синтетическая как игра актёров на сцене. И что любой напыщенный сноб – просто клоун, желающий реализоваться в обществе таких же как он, выделываясь при этом словно уж на сковороде. Если в этом покопаться, то всё становится прозрачно, однако всё это вполне прозаично, да ещё вдобавок очень испорченно и запущено, что понимание истины этого всего не имеет особого практического смысла.
Я не брюзга, как может показаться. Просто я не сильно люблю людей. В принципе, если ты видишь в этом реальный смысл, в этом нет ничего плохого. И главное я никому не мешаю. На самом деле многие не любят людей, но никто не делает этого открыто. Вообще мало кто делает что-либо поистине требующее организму открыто. По крайней мере, если такое и происходит, то это губительно воздействует на совесть или просто является незаконным.
А многие террористы и зачинщики войн вовсе не питали ненависть к людям, просто они любили что-то намного сильнее людей – они были фанатиками идеи или сторонниками другого положения вещей. Они видели мир иначе, а все теперь говорят, что они желали уничтожить человечество. Просто это была их правда и для большинства такая правда являлась ошибочной. Если бы в определённый момент времени большинство придерживалось модели сегодняшних террористов и по этой модели со временем полноценно обжилось всё государство, то террористы бы никуда не исчезли. Террористы не исчезнут по нескольким причинам: потому что терроризм – это экстремистское противодействие, метод установить свою правду; потому что не может быть правильной идеологии, а оттого мы снова возвращаемся к первому; террор, как революционный метод или религиозный, идеологический, будет оправдан для кого-то, так как он «несёт правильную суть» – для кого-то. Все проблемы в фанатизме, неспособности понимать что-то иное – за пределами того, что в голове; и естественно во лжи.
Ложь тоже можно рассматривать с двух полюсов: ложь корыстная и ложь необходимая. Ложь во благо, как жадность для экономии – в этом есть польза. Ложь всегда есть в обществе – оно на нём построено. Ложью пользуются все, и откровенничать на этот счёт никто не будет. Все готовы её скрывать, оправдываться и говорить, что она необходима – так и есть, но главное же – человеку это нравится. Все боятся выражать чувство удовольствия от чего-то. Каждый хочет предстать перед всеми как человек, у которого все удовольствия и грешки либо находятся на поводке, либо напрочь отсутствуют. Каждый хочет представить себя как волевого и независимого человека. Так и выходит, что тот, кто искуснее всего лжёт – получает овации; а тот, кто вещает правду или плохо лжёт – неизбежно будет кастрирован. Странная штука, которая ведёт к балансу общественных ценностей и всего мирового порядка. Именно ложь, а не правда – основной критерий сегодняшней социальной стратификации.
Я сам активно борюсь со своими искушениями. Но я не вру насчёт них. Когда обманываешь – от этого ещё хуже, уж я это знаю. И что особенно характерно таким обманщикам – это полнейшее нежелание их проявлять силу воли, чтобы совладать со своими прихотями. Я не понимаю этих людских стереотипов и ни в коем случае не могу с ними согласиться. Мне не стыдно, что я получаю от чего-то действительно человеческое удовольствие, хоть это и аморально. Но это человечно. Именно, человечно. Абсолютной морали не существует, а нарушение той морали, которую пришлось принять – грех, – что это вообще? Очень странно, что кто-то этого придерживается осознанно и без принуждения – такие люди вовсе самые конченые монстры.
3
Нынешним днём я не пошёл на работу, позвонил начальнику и сообщил, что неожиданно приболел. Он поверил, повод тому был – я примерный сотрудник, а таким люди верят. Они верят потому, что считают таких людей неспособными лгать и поступать против системы. У таких людей как я есть даже специальное название – бесхребетный. Но, я считаю, что выглядеть бесхребетным в какой-то момент бывает полезно.
Я весь день размышляю и пишу. Я поймал очень сильное вдохновение и исписал листов десять с обеих сторон. Меня одолела мысль как раз на моменте возвращения к размышлениям о том случае в общежитии. Мы ведь не протестовали против всех, мы просто хотели жить. Жить именно так, как велит душа: жить иррациональными стремлениями и желаниями. Мы окунались в огромный мир, который невозможно было узнать, живя как все. И эти воспоминания – они плод тех действий. На этом моменте я вернулся в мои воспоминания.
Мы тогда были в деревне у Макса. Он был родом оттуда. Были каникулы, и чего только не произошло за тот период, пока мы там находились. У Макса было много друзей, его знали все в родной деревне и все в деревнях рядом. Говоря прямо, эти деревенщины отличались от нас – городских. У них был акцент и характерный диалект, просторечие. Городской сленг, видимо, не достиг глубинных земель страны, поэтому когда мы с Геной и Максом начинали использовать сленговые слова, они могли просто сделать вид, что понимают, а иногда прямо спрашивали о значении того или иного слова. Оттого мы казались выше их, грамотнее, как дворяне перед крестьянами. В пониманиях получения удовольствия они не особо отличались от нас и это понятно: на животном уровне все люди равны. Это утрировано, но верно. Многие вещи им действительно были диковинными, хоть от цивилизации они не сильно отошли. Например, тот же компьютер. Компьютеры были не у всех, далеко не у всех. Важно здесь – это интернет – вещь, о которой они знали, имели представление, но практически не имели дел. Тогда ещё не у всех в городе был интернет, а в деревне подавно.
Помню прохладные ночи, когда мы гуляли и пили до утра. Ночью весь мир становился другим: улицы были пустые; не считая наших криков и разговоров, была мёртвая тишина – всё казалось сказочным, даже сквозь состояние охмеления. Мы как-то прогуливались мимо леса и ощутили саму природу – её гармонию, её запах и притягательное обаяние. Мы легли на траву и молчали, смотрели на звёзды и наслаждались непонятным, но таким правильным чувством.
Мы были словно хиппи в далёкой Америке, – мы несли тот же смысл существования. Но мы были наши хиппи – созданные под влиянием родной земли. Это сравнительное отличие между национальными идеями нашей страны и Америки, которое проявлялось в поколении, на плечах которого лежит будущее.
Тогда мы смогли ощутить все оттенки эйфории и чувств. Чувствовали свободу, как нечто неописуемое, как любовь, или страх – такое было это чувство. Никого никогда не учат понимать свои чувства. Просто берут человека, заводят в общество и шепчут на ушко: «Когда это произойдёт – ты всё поймёшь». Позже, с опытом, человек находит любовь, потом боль, иногда подлость, потерю. Все чувства человек испытывает на себе. Их можно объяснить разумно, можно сказать, отчего они появляются, но сам момент чувства – это нечто чудесное и не поддающееся описанию.
Времени не существовало; его природная сущность была и даже наблюдалась, но того времени, по которому живёт город не ощущалось. Пространство было безграничным, а природа принимала вид союзника, забыв о том, как человечество сотни лет разрушало её.
Уже ближе к восходу вся наша компания разошлась. Я начал трезветь и посмотрел на Макса, уснувшего на траве. Гена лежал рядом с ним и смотрел на звёзды. Такое потрясающее утро в самой глубокой части страны, где нет места этой суетной жизни большого города, где проблемы существования остались консервативными и неподвластными цивилизации. Я тогда считался частью природы, я сидел и смотрел на всё вокруг, получая самый натуральный кайф. Кайф простого существования, который люди не могут ощутить в романтике каждодневной рутины. Этот момент я считал кульминационным пиком всего моего бытия. Так считал я тогда, в те давние годы. Я помню каждую крупинку тех переживаний.
Мы не были обычным быдлом или ребятами, которые видят смысл в банальном физическом удовольствии. Я, бывало, читал труды философов немецкой школы и вообще любил почитать хорошую литературу. Макс любил художественную литературу, особенно отечественных авторов девятнадцатого столетия и начала двадцатого. Гена читал только то, что попадалось ему под руку. Мы тратили много времени на обсуждение тех или иных вопросов, даже не смотря на нашу бешеную манию к дикому поведению. Мы видели в этом жизнь – в сосуществовании возвышенного и низменного, в солидарности оных.
Прошло пару дней. Мы были в большом доме Макса. Все выпивали и веселились – так было часто. Где были родители Макса? Не стоит заморачиваться, это не так важно. Я понял, что моё сознание накрывается медным тазом, потому что ситуация в моих глазах начинала двоиться. Все что-то начали паниковать, кричать. Спустя минут десять я осознал, что идёт драка, в которой участвовал Макс и его старый друг детства. Они оба были одинаково крупные и шансы на победу того или иного зависели от количества принятого алкоголя. Интересно то, что разнять их никто не мог. Я уставился на них приняв деловую позу, притом глупо улыбаясь. Они произвели у меня ассоциацию с викингами, или казаками – такими же наполненными духом и закалённым к физической боли.
Они закончили драться оттого, что обессилили в край. Дрались они примерно в половину всей силы из-за своего состояния, но этого было достаточно для разгрома. Сами они выглядели уставшими и немного помятыми от драки – не так сильно как ожидалось. У Макса пошла кровь носом, и он устремился к раковине, а его одноклассник встал и вышел из дома в неизвестном направлении. Кстати, этого парня потом арестовали за езду в нетрезвом состоянии; всю ночь он провёл в вытрезвителе. Вокруг была полная разруха, но людям это не особо мешало – они продолжали веселиться.