Тяжело дыша, я взлетел на вершину холма. Мне не удалось толком осмотреться по сторонам, поскольку мое внимание привлекла странная линия горизонта. То есть в самой линии не было ничего необычного, но вот ее поведение… Линия стремительно приближалась. Сначала я решил, что дело не в горизонте, а во мне самом. Все-таки падал на землю, может, в панике не заметил, как приложился головой к какому-нибудь булыжнику, и теперь мерещатся всякие глупости. Я еще раз пристально вгляделся в неблизкую синеву и ахнул от изумления: та разделилась на две части, верхнюю и нижнюю, и вот эта нижняя на громадной скорости неслась прямо к холму. Еще несколько секунд потребовалось мне, чтобы убедиться в верности своей догадки: то, что я принял за движущуюся линию горизонта, на самом деле было гребнем огромнейшей приливной волны, вызванной землетрясением. Я не стал задавать себе вопрос, что делает приливная волна во многих тысячах километров от ближайшего океана. С невесть откуда взявшейся сноровкой, впрочем, подтверждающей теорию старика Дарвина, я вскарабкался на дерево и с ужасом стал ждать неизбежного.
Через минуту клокочущий вал достиг подножия холма, с хищным урчанием поглотил его весь, до макушки, и понесся дальше, волоча за собой вырванные с корнем деревья, картонные и пластиковые ящики, прочий мусор. Под чудовищным напором воды дуб накренился, но устоял, могучие корни не позволили вырвать дерево, сумели одержать победу в яростной схватке за жизнь. Вскоре вода начала спадать, обнажилась верхушка холма, на которой уже не было валуна, затем его склоны, изувеченные водой, с проплешинами вырванного дерна и глубокими вымоинами. Но прошло еще несколько часов, пока вода не спала окончательно.
Я не без труда слез с дерева. Пережитое выплеснулось чудовищной усталостью, будто я неделю валил лес или таскал мешки с цементом. Усевшись на мокрую землю и прислонившись спиной к шершавому стволу, я осмотрелся по сторонам. Мое внимание привлек легковой автомобиль, неведомым образом оказавшийся рядом с поваленным лесом. С такого расстояния я не смог разобрать марку машины, но не решился подойти, чтобы выяснить это, а также то, есть ли там люди. Поскольку был абсолютно уверен – никого живого в легковушке быть не может. И тут же радость по случаю спасения собственной жизни заглушил все разрастающийся ужас – а что же случилось с остальными, живы или погибли в жуткой катастрофе? Я вскочил на ноги, оттолкнувшись от дерева, дважды за сегодняшний день спасавшего мне жизнь. Первый – когда я мчался по шоссе навстречу катастрофе и, заметив растущего на холме гиганта, свернул с дороги, чтобы запечатлеть это чудо. Я непроизвольно оглянулся. Моей машины на месте, естественно, не было. Бушующий поток уволок ее неведомо куда, в качестве компенсации за утраченного «Фолька» доставив другую машину, искореженную и страшную тем, что могло оказаться внутри ее. Увы, я понимал, что очень скоро мне доведется увидеть куда более ужасные картины. Я спустился с холма и зашагал на запад, туда, откуда пришла волна.
На первый труп я наткнулся уже через несколько сот метров. Человек лежал вниз лицом, широко раскинув руки, словно обнимая землю, которую он покинул еще живым, а вернулся уже мертвым. Я застыл на месте, не в силах ни приблизиться, ни уйти прочь. Нельзя вот так, сразу, привыкнуть к тому, что покойники могут лежать никому не нужные, оставленные на поживу стервятникам. Затем я еще несколько раз встречался с жертвами катастрофы, и они уже не приводили меня в шоковое состояние. Второго я даже прикопал найденной на дороге лопатой, но этим и ограничился. Покойников было много, а я один, совсем один, и на все мои крики отзывались лишь стаи вспугнутых птиц.
Через час я оказался на берегу океана. Еще вчера, чтобы добраться за такое время до ближайшего морского берега, понадобился бы сверхзвуковой самолет. Да и тот бы не уложился.
– Вот оно как, – бормотнул я и на всякий случай попробовал воду на вкус.
Как и следовало ожидать, она оказалась соленой. С минуту постояв в раздумье, я вдоль берега двинулся на юг. Над головой с оглушительным ревом пролетел самолет. Еще не успев привыкнуть к новым реалиям, я поразился тому, как низко летел он над землей. И лишь позже догадался – летчик ищет место, где бы он мог посадить свою громадину.
Я прошел всего несколько километров и снова уперся в водную гладь. Теперь океан был и впереди и справа.
– Неужели я на острове? – мелькнула неприятная мысль.
Но тщательно обдумать свое положение мне не довелось. Над океаном показался еще один самолет. Он летел очень низко и медленно, совсем медленно. Скорости едва хватало, чтобы не дать лайнеру камнем упасть в воду.
– Кончается горючее. Наверняка пойдет на посадку.
Я машинально обернулся и посмотрел вглубь этого то ли острова, то ли материка, образовавшегося в результате катастрофы. В сотне метров правее почти сразу же за береговой линией раскинулось поле, довольно обширное и с достаточно плотным на первый взгляд грунтом. Но все равно на роль посадочной полосы для современных аэробусов оно мало подходило.
– К тому же во время землетрясения могли появиться трещины, – с ужасом подумал я.
Но экипажу самолета выбирать не приходилось. Лайнер выпустил шасси и устремился к земле. Я в ужасе отвернулся, ожидая взрыва, но до меня донеслись только негромкие звуки, похожие на скрежет. Учитывая разделявшее нас внушительное расстояние, вблизи наверняка стоял оглушительный грохот. Я со всех ног бросился к месту посадки и уже успел различить, что у самолета сломано одно крыло, да и он сам лежит на брюхе – значит, действительно кончилось горючее, это и спасло людей от взрыва – и тут послышался рев еще одного аэробуса.
Как и всякий современный человек, я прекрасно знал о масштабах развития авиации. Но сейчас мне предстояло воочию убедиться в этом. Десятки тысяч пассажирских самолетов были построены к этому времени человечеством, многим из них удалось пережить катастрофу – большинству только затем, чтобы через несколько часов исчезнуть в морской пучине, но некоторым посчастливилось обнаружить землю – истерзанную, лишенную цивилизации, с разрушенными аэропортами и, соответственно, минимальными шансами на благополучную посадку. Но приходилось рисковать.
Я увидел, что самолет, приземлившись, несется прямо на меня. Я лихорадочно дернулся, соображая в какую сторону лучше бежать, но тут переднее шасси гиганта рухнуло в яму, лайнер уткнулся носом в землю, хвостовая часть мгновенно взмыла вверх, одновременно сминая в гармошку фюзеляж, и в этот момент прогремел взрыв. Столб нестерпимо яркого пламени взметнулся к небу, словно норовя опалить его, и тут же сник, увлеченный летящими по инерции обломками, среди которых наверняка были куски не только металла и пластика, но и человеческой плоти.
Но это была еще не трагедия, а только ее первый, не самый кошмарный акт. За каких-то полчаса в небе появилось несколько самолетов. Три из них улетели дальше, искать более подходящее место для посадки, а четвертый, настоящий гигант, видимо «Боинг 747», начал заходить на посадку, но не совсем обычную. Сделав несколько разведывательных кругов, экипаж самолета, высмотрел небольшой участок с пологими берегами и решил садить лайнер прямо на воду с тем расчетом, что его вынесет поближе к берегу. Но посадка не совсем удалась, самолет зацепил крылом волну, клюнул носом вниз и исчез. Я с надеждой ждал, что он вскоре выскочит на поверхность, ведь экипаж наверняка закрыл все воздушные клапаны, превратив лайнер в гигантский поплавок, но, увы. Слишком велика была скорость, слишком глубоко ушел он под воду, и безжалостное давление сплющило, раскатало «Боинг» в металлический блин, выдохнув на поверхность огромный воздушный пузырь.
Через минуту до меня долетело эхо дальнего взрыва. Еще один самолет, еще одна ненормативная посадка.
На какое-то время наступило затишье. Поскольку с момента катастрофы прошло уже больше пяти часов, я решил, что все, отлетались, бедолаги. Плохо же я знал возможности современной авиации. Очередной самолет долго кружил над полем и, наконец, решился. Посадка была выполнена мастерски. Невероятное везение или элементарная интуиция позволила экипажу избежать крупных неприятностей, ограничившись парочкой мелких. Лайнер застыл в сотне метрах от своего распростертого на брюхе собрата. Немедленно открылся люк, и оттуда полетело нечто, сначала показавшееся мне здоровенной надувной лодкой. На самом деле это был трап, предназначенный для такой вот аварийной посадки. Нелепо задирая ноги и опрокидываясь на спину, пассажиры с испуганными восклицаниями заскользили по нему вниз, на землю. Чисто внешне казалось, что толпа взрослых людей решила вспомнить детство и забавляется катанием на резиновой горке. Вот только время для своей забавы они выбрали неподходящее – всего через несколько часов после гибели человечества.
Но достаточно было взглянуть на лица оказавшихся на земле людей, чтобы понять – детские игры здесь ни при чем. Встревоженные, растерянные, многие со слезами на глазах, эти люди еще не знали правды, но чувствовали, что произошло нечто ужасное. Их уже обступили пассажиры первого самолета, которым было что рассказать своим товарищам по несчастью.
– Эй, русские среди вас есть? Кто-нибудь здесь говорит по-русски? – периодически восклицал я, блуждая в толпе.
Поначалу лишь раздающийся со всех сторон иноязычный гомон был ответом на этот отчаянный призыв. Но я не терял надежды, и, в конце концов, мои усилия увенчались успехом.
– Молодой человек, вы не меня ищете? – откликнулся высокий, с иголочки одетый парень.
Я бросился к нему как к самому близкому родственнику, но незнакомец воспринял мое появление с куда меньшим энтузиазмом. Глядя куда-то в сторону, он не представившись, поинтересовался:
– Вы что, прилетели на другом самолете?
– Да нет, я сюда пешком пришел.
На лице незнакомца появилось выражение глубокой заинтересованности.
– Тогда может вы ответите, что стряслось? – воскликнул он, уводя меня в сторону от гомонящей толпы, – а то никто толком не может ничего объяснить. Только стюардессы ходят белые, как смерть.
Я в деталях рассказал незнакомцу о событиях подходящего к концу дня. Тот недолго осмысливал случившееся и отреагировал на все очень своеобразно.
– Так какого черта я четыре года сушил мозги этой дурацкой юриспруденцией? Кому она теперь нужна!
Похоже, именно это, а не смерь близких, не говоря уже об остальном населении Земли, огорчило его больше всего.
– Кстати, возможно, нас двое русских осталось. Давайте знакомиться. Меня Владимиром зовут.
– Давно пора, – подумал я, протягивая руку, – и откуда только такой самовлюбленный павлин выискался.
Оказалось – из Гарварда, куда Владимира пристроил его папаша, о деятельности которого любящий сын предпочел умолчать. Сдав экзамены, Владимир решил отдохнуть и поэтому вместе с однокурсником и двумя подружками оказался на борту самолета, летевшего из Лондона на остров Крит. Конец света расстроил их заманчивые планы, и Владимир искренне возмущался, что он не произошел на обратном пути.
Внезапно шум стих. В люке самолета показался человек в форменной одежде, видимо командир самолета. Люди, с надеждой глядя на него снизу вверх, стали подтягиваться поближе. Человек заговорил громким, хорошо поставленным голосом.
– Немец. Фиг поймешь, – огорченно бросил Владимир. – Меня, елы-палы, шпрехать не обучали, только спикать.
К счастью, молоденькая стюардесса, занявшая место командира, перевела речь своего шефа на английский.
– Этот рейс летел из Франкфурта в Сингапур. Поэтому у них хватило горючки забраться на сто километров вглубь, а потом махнуть двести на север. Нигде никаких признаков оставшихся в живых людей. Везде хаос, смерть, разрушения. К тому же они заметили что-то, похожее на развалившийся атомный реактор. Поэтому и вернулись сюда, тем более, что не нашли лучшего места для посадки. И еще. Они прочесали весь эфир, но никто не отозвался, – перевел Владимир.
– Ну, дела, – протянул я, – значит, большей части Европы в природе не существует. И Азии, скорей всего, тоже. Может Америка уцелела или Австралия? Ладно, чем гадать, лучше делом заняться. Ты скажи начальнику, чтобы организовал народ. Надо из леса притащить дрова, развести костер побольше.
– Да, хоть и лето, ночи здесь прохладные.
– К тому же огонь в ночи издалека виден. Если уцелел кто в окрестностях, сообразит сюда явиться.
Но поход за дровами пришлось отложить. На дальнем конце поля показалась внушительная процессия человек в двести.
– Значит еще один самолет уцелел. А я думал все они ляснулись при посадке, – облегченно вздохнул Владимир.
Радость переросла в ликование, когда выяснилось, что самолет летел из Швейцарии в Москву, и половина пассажиров была из России. Какое же это счастье – в такое ужасное время оказаться среди своих!
– Молодой человек! – ухватив Владимира за руку, воскликнул с характерным акцентом пожилой мужчина. – Вы, случайно не сын уважаемого Льва Израильевича Гринберга?
– Нет, – с оскорбленным видом ответил Владимир. – Я сын Николая Пахомова.
– Очень жаль, – разочарованно пробормотал старик. – А как похож, как похож.
– А вы кто? – в свою очередь поинтересовался я, хотя видел, что Владимир не горит желанием знакомиться.
– Я? – старик как-то подозрительно покосился на меня. – Не скажу, а то будете смеяться.
– Да бросьте вы. Сейчас не до смеха. А узнать друг друга все равно придется.
– Ну, хорошо, – старик ничего не мог противопоставить этому доводу. – Я Штирлиц.
– Вы – Штирлиц? – фыркнул Владимир. – В таком случае я – Мата Хари.
– Да нет, вы не так поняли. Меня зовут Яков Абрамович Штирлиц. Двадцать лет я жил спокойно в прекрасном городе Одессе, а потом вышел этот дурацкий фильм и исковеркал всю мою жизнь. Пришлось эмигрировать в Израиль.
– Только из-за фильма? – с сомнением спросил я.
– Э… Если честно, то не совсем. Хотя сейчас это уже не имеет ни малейшего значения.
Разговор с однофамильцем штандантер-фюрера СС затянулся, и больше ни с кем в спокойной обстановке познакомится не довелось. До наступления темноты осталось меньше часа, и все срочно отправились за дровами. Во время работы Штирлиц в общих чертах рассказал о летевших вместе с ним российских гражданах.
– Больше трети из них – бизнесмены самого разного пошиба. Между прочим, среди пассажиров есть два уголовных авторитета. Один – вор в законе, другой рангом пониже. Еще почти треть – всякие чиновники. Остальные – сборная солянка, несколько ученых, артисты, спортсмены. Рабочие и колхозники отсутствуют.
– И откуда он за столь короткий срок собрал такую информацию. Может, благодаря фамилии? – удивился я, но вслух спросил совсем другое.
– Скажите, а вы к кому себя относите: бизнесменам или сборной солянке?
– А почему вы решили причислить меня к русским? Я вообще-то космополит. Судите сами. Родился в Одессе, что сейчас в самостийной Украине, выехал на историческую родину, живу в Штатах, по делам одной швейцарской фирмы летел в Россию, – ответил Штирлиц, поднимая меньшее из двух лежащих перед ним бревнышек.
Был в рассказе старика какой-то нюанс, подсознательно сильно обеспокоивший меня. Но только на следующий день я наконец сообразил, что именно заставило меня так встревожиться.
Ночь для большинства уцелевших прошла в мучительных раздумьях. Что делать? И дальше скорбеть о трагической судьбе человечества или хоть как-то позаботится о собственной? И ради чего поддерживать свою жизнь? Чтобы всего за несколько лет дойти до состояния первобытной дикости или в надежде на скорую помощь из Америки или Австралии? А, может, не прокрученные многократно мысли, а самый обычный инстинкт самосохранения руководил действиями каждого уцелевшего. Всех, но только не членов экипажей трех самолетов. Постоянная готовность действовать в экстренных ситуациях и сейчас помогла выбрать если не самое, то уж наверняка весьма разумное решение.