Александр Кротов
Венхра. Книга первая. О плохих людях и странных обстоятельствах
Пролог
– Хоть бы солнце здесь какое-нибудь при… приделал! – Бенедикт посчитал нужным в шутливой форме прервать молчание. – Там, в небе, чтобы серость разгоняло. Можно не в самом центре, а у горизонта где-нибудь…
Он чувствовал, что давно освоился в этой обстановке, и на этом основании возомнил, что уже может давать идеи по изменению здешних мест в более визуально привлекательную сторону. Это поле в выцветших тонах, серое небо и мрачный лес вдалеке ему давно надоели.
– В этом нет моего интереса, – ответил собеседник Бенедикта, будто не без труда вызволяя из себя сухие, скрипучие звуки, достаточно внятно пародируя человеческую речь.
Этот ответ вполне устроил Бенедикта. По крайней мере, в нём не было угрозы или подчинительных мотивов. Уже похоже на настоящий разговор! Почти по душам. Про свою душу Бенедикт не сомневался, но вот есть ли она у его собеседника?
– Да, мне тебя сложно понять! – Бенедикт всё ещё спешил заполнить время своего пребывания здесь ни к чему не обязывающими речами. – У тебя столько возможностей продолжить жизнь… интереснее, а ты тут стоишь сотню лет, ловишь всяких… дурачков…
– Таких, как ты…
– Таких, как я, – Бенедикт не без нотки обиды согласился со словами собеседника.
Нет, он не расстроился, не испугался. Ему просто стало неприятно: зачем так о прошлом напоминать-то…
Конечно, других ответов от создателя здешних мест ожидать было глупо, но Беня надеялся. Ему так нужны друзья, собеседники, эти простые «привет, как дела», но теперь уже не хотелось ни разговоров, ни эмоций. Дело сделано, значит, впереди ещё много дел. Востребованность – это хорошо, востребованность – это смысл жизни.
– Не лишены слова твои правды, – изрёк творец этих мест.
Бенедикт напрягся: вроде бы и хорошо, что Высший Альбасеттен заговорил с нотками эмоций, почти как человек. Но какие чувства может проявлять трухлявый монстр, вросший в землю огромного безжизненного поля сухой травы, с трудом произрастающей под гнётом серого неба? Не эмоция, а скрип сухостоя. Да и похож этот чёртов инопланетянин был на трухлявый пень. Выродок чужеземный.
Вроде бы Бенедикт привык, но это всё равно непросто – общаться с подобием друида и демона со способностями плохого бога. Только служить и бояться. Впрочем, Беня знал немало людей, которые с Высшим Альбасеттеном были вовсе незнакомы, но всё равно вели себя аналогично: чего-то боялись, прислужничали, таили злобу.
– Я прав? – спросил Бенедикт, захотев продолжения мысли своего собеседника.
– То, что люди называют авантюрой, мне совсем не нравствует, – хрипло произнёс Высший Альбасеттен. – Граница к этому месту стирается, защитное пространство истончается, и я теряю силу. И как бы я не был спокоен в таком бездействии, рано или поздно потребуются решительные шаги, чтобы всё изменить…
– Ты думаешь над этим? – спросил Беня.
Он уже начал ругать себя за то, что мог навести хозяина его жизни на эти мысли. Ведь ему самому придётся сделать очень многое, чтобы осуществить любую идею этого совершенно не милого создания. А это всегда риск. И риск может преподносить на подносе не только шампанское, но и погибель.
Высший Альбасеттен сказал:
– Я сделаю это. Возможно, очень скоро. Насколько позволит изменчивое время…
Настроение Бенедикта испортилось. Он не хотел кардинальных перемен. Тем более предыдущая и единственная пока попытка вызволить из Безвременья это старое скрипучее существо закончилась крайне неудачно. Хорошо, что Беня тогда в этом не участвовал. Но теперь чем чёрт не шутит. Он, иногда, но всё-таки шутит.
Часть 1
Глава 1
Длинный, узкий коридор. Обшарпанные стены с отваливающейся грязно-синей краской. Несколько дверей квартир. Закопчённый потолок с узорами паутин. На одном конце коридора массивная железная дверь, на другом – окно. Над окном тускло горит лампочка, являясь единственным источником света. Ещё несколько лампочек, бессмысленно свисающих с потолка, давно перегорели, но никто не торопился их заменить.
За окном некомфортная осень роняла в сумерки раннего утра остатки рыжих листьев. В грязь.
Тишина.
У окна стоял человек. Голубоглазый блондин с не запоминающимися чертами лица. Очень худой, бледный, с выпирающими скулами и тёмными кругами под глазами. И погасшим взглядом. В своей застывшей неподвижности он легко вписывался в окружающую мрачность и безмолвие. Зажатая меж двух пальцев сигарета медленно тлела, приближая свой жар к пожелтевшей коже. Пришлось стряхнуть пепел в железную банку, чтобы не обжечься.
В который раз в своей жизни он смотрел сквозь грязное стекло окна, и не видел там абсолютно ничего. Как и не видел в планах своего будущего. Ему было немного холодно, но он знал, что дальше будет хуже – день только начался, впереди предстоял долгий путь.
Самым главным для него сейчас было лишь то, что ему не грустно. Не одиноко, не тошно от самого себя и всей той обречённости, поселившейся в его душе давно, и, вероятно, навсегда. Ему даже не плохо. Неплохо. Очень даже.
Его взгляд сегодня цеплялся за множество деталей, и парню нравилось замечать всяческие нюансы этого мира вроде вязкого заоконного сумрака, перед которым в междурамном пространстве застыли рваные паутины, мёртвые мухи, несколько слоёв пыли…
Трещина на стекле. Совсем скоро поползут роскошные зимние узоры…
Одной затяжкой он докурил почти истлевшую сигарету, закурил вторую. И мысли вновь начали потоком кружить в его недавно проснувшемся разуме, и, помимо наблюдений за окружающей обстановкой, он начал возвращаться в свою реальность. В реальность, когда и паутины, и мухи также останутся между стёклами окна, а ему снова придётся уйти.
Внутри себя он говорил с собой, и ему это было очень интересно.
– Человек состоит из одиночества, – вёл он привычную беседу в мире своего одурманенного разума. – Значительно чаще человек говорит сам с собой в своих внутренних диалогах. Больше, чем с кем-либо другим. Сам себя спрашивает, сам себе и отвечает. Наверное, это правильно. Держать ответ за всё в первую очередь перед самим же собой. Своей же совестью…
Он тяжело вздохнул.
– Сколько всего передумано, перепланировано. Мечты и реальность. Хуже, когда мечтать совершенно не о чем. Когда все цели остались в юности, а в душе поселилась старость. Это как заочно, раньше времени, уйти на пенсию. Остаёшься один со своими мыслями, которые понятны только тебе. И не мысли это, а так, фиксация в уме всего того, что ты видишь. На подоконнике консервная банка с окурками. Чьи-то спички. Кто-то из соседей оставил. Кто-то из них также стоял здесь и курил, думал о чём-то своём. Такие же были у него мысли? Кто знает?
Парень курил медленно. Его настроение начинало становиться хуже. Он медленно «вплывал» в знакомую до боли жизнь.
– Холодно. Всё так же холодно… для чего живёт человек? Чтобы найти своё счастье, свою зону комфорта? Место, где тепло?
Он не заметил, как вслух начал бубнить свои интересные только ему мысли.
– Глупость какая-то. Жизнь дана, а инструкция к ней – нет. Каждый сам для себя что-нибудь да придумает. Кто во что горазд. Это всё только потому, что ради себя жить неинтересно. Наверное.
Он достал устаревший, но ещё исправно работающий кнопочный телефон «Нокия», посмотрел на время. Без пятнадцати пять. Тщательно затушив сигарету, он направился к выходу.
– Но каждый также боится опоздать. Что-то не успеть. Пожить, по-нормальному, например…
Преимущество одиночества и разговоров с самим собой в том, что никто не заткнёт твой поток мыслесложений и не укажет, что твоя дешёвая философия всего лишь бред, который ты сам себе выдумал, и в который непоколебимо веришь…
В такие моменты этот жалкий парень пытался возомнить себя героем какого-нибудь арт-хаусного гениального фильма. Но жизнь… эта чёртова реальность…
Жизнь не так художественно симпатична и слажена, как то, что пытаются показать «продвинутые» в своей восприимчивости искусства режиссёры. Лишь отравленный мозг на какое-то время рисует стильные картины времяпрепровождения в одиночестве. Это будто помогает не слиться с общей серостью воедино. А суть остаётся прежней.
До вокзала парень дошёл уже в менее философском состоянии, с привычной пустотой в мыслях. Сел на зелёную электричку с деревянными сиденьями. Доехал в полудрёме, ёжась от холода, до своей станции. Почти два часа пути. Село Гороховецкое.
Парень надеялся, что он успеет приехать ещё до того, как дед проснётся – чем дольше он проспит, тем лучше. Не хотелось лишний раз слушать старческое ворчание…
И вот очередным утром хмурый молодой человек отворил ключом дверь большого деревянного дома. Сбил с ботинок комья грязи, тщательно вытер подошвы. Зашёл в прихожую, разулся, снял куртку. В нос ударил неприятный запах человеческих испражнений.
– Вань, это ты? – послышался немощный голос деда.
– Кто же ещё… – после недолгой паузы дал ответ молодой человек человеку пожилому.
Парень прошёл в комнату, где на кровати у старой печи лежал старик. В большой комнате было два окна, стол, два стула и большое зеркало.
День начинался обыденно. Так же обыденно и по плану, как начинается жизнь.
Давно парень не спрашивал себя – где же я свернул не туда? Ведь этих самых поворотов «не туда» в жизни было очень много. Иногда он своими же ногами брёл не в ту степь, а иногда и сама судьба вела его этими «нетудашными» поворотами.
Но начало вышло скверным не по его воле: детский дом, смех и слёзы, дружба на век, драки за незначительные привилегии, первая любовь – своя жизнь в своих условиях. Потом резко наступившая взрослость. Безболезненная потеря всех друзей из-за отсутствия интереса к ним. Оставался лишь один друг… но основные попытки самореализации прошли без чьего-либо участия.
Семья и карьера. Ничего не задалось. Но стабильность есть: не престижную работу ещё можно считать относительным успехом, когда нет никаких навыков. Особенно, если в перспективе эта деятельность чревата кое-какими дивидендами.
– Я живой? – спрашивал он иногда сам у себя, и сам же себе отвечал, – живой, и это уже хорошо… наверное.
Оставалось только издалека наблюдать, как твои бывшие друзья погибают, спиваются, садятся в тюрьмы. А кто нашёл место потеплее, тот обрывает все свои прежние связи. И скрывается подальше от некогда знакомых глаз, чтобы хоть на полметра стать ближе к своему яркому солнцу счастья и уюта…
Вот и его единственный друг стал ненадолго ближе к этому солнцу. У него появились деньги. Очень немало денег. Благодаря им и хорошим связям он смог отыскать свою семью. Но он не отвернулся от бедолаги, от старого друга, и… подкинул ему работу. Теперь, каждое раннее утро, вдали от своей уютной комнатушки, выданной государством, приходится убирать говно за дедом. Такая работа.
– И это, наверное, моя жизнь? – иногда парень приходил в себя и задавал себе же этот вопрос, отмывая деда от фекалий.
Но часто воздерживался от ответа.
И этот день уже начинал бесить своей обыденностью из-за размышлений и из-за деда, который не дотерпел до утра.
– Что, дед, опять ночью бродил? – спросил парень, включив свет и увидев два перевёрнутых табурета.
– Да, сегодня были неплохие сны!
– Эротические что ли? – парень ещё пытался шутить.
Он набрал в ведро тёплой воды, налил туда дешёвого шампуня, достал туалетную бумагу, полотенце. Снял с деда одеяло, аккуратно повернул старика на бок. Начал снимать с него специальные подгузники для лежачих больных, подстелив пелёнку.
– Чегось? – не расслышал ехидства дед.
– Да так, ничего…
Дед был слепой и частично парализованный. Уже много лет он не мог самостоятельно передвигаться, но ночью, поразительным образом он иногда ходил во сне! Вот такой вот необычный лунатизм. Парень знал, как с этим бороться: вычитал где-то, что если положить мокрый коврик у кровати лунатика, то когда тот встанет на него ногами, то ощутит сырость и проснётся без каких-либо нервных потрясений. Но не помогало. Ещё дед видел яркие сны. Но в реальности слепота обрушилась на него тогда же, когда случилась парализация после инсульта. Осталась полностью рабочей только одна рука.
Здесь, в его доме, оставаться на ночь дед категорически не велел, да и не больно-то и хотелось. Никому не понравится эта мрачная атмосфера большого пустого строения с медленно умирающим и сошедшим с ума пожилым человеком. Комнат насчитывалось четыре, а обитаемыми помещениями была лишь маленькая кухня да спальня деда.
Дед поделился впечатлениями:
– Сегодня я ходил по осеннему лесу! Собирал грибы, правда, их что-то не было нихрена… нигде…
После прошлых его подобных сновидений в лесу, на ступнях старика было замечено много хвойных иголок, каких-то сухих листьев, травы, ну и мелких порезов. Тогда ему был дан в шутку совет: обувать в такие походы резиновые сапоги. Но, порой, было не до шуток вовсе. Парень не быстро привык ко всем необычностям. Поначалу было жутко, но теперь стало привычнее.
– Там сегодня холодно что-то, – пожаловался дед. – Солнца не было. И деревья такие уже, знаешь, такие неприветливые, жёсткие… не пойду туда больше. По полю бродить лучше. Значительно. И теплее. Так… а солнца там, вроде, никогда и не было…
Дед нёс свою ахинею, а парень поддерживал разговор:
– Конечно, холодно! На улице-то снег скоро выпадет! А твоими жёсткими деревьями оказались две табуретки и чуть не опрокинутый стол!
Парень всё пытался шутить, но ему давно было невесело. И слишком часто ему было попросту страшно. Но он гнал от себя страх своими методами. Видно, с таким же успехом он прогнал из своей жизни и удачу.
– Снег? – искренне удивился дед. – Не было там никакого снега…
На ступнях деда опять была грязь. Немного, но всё же. Сухая земля, одна высохшая травинка. Дом был закрыт, а вокруг дома сырость, лужи. Вот где его черти носили?
Парень одел деда теплее, открыл форточку, побрызгал освежителем воздуха.
Дед сказал:
– Какой неестественный запах у этого дихлофоса! А вот в лесу такой приятный, пряный запах… там хвоей пахнет, прелой листвой…
– Ладно, в следующий раз куплю хвойный освежитель, – сказал молодой человек. – Что есть-то будем?
Есть ему расхотелось, как только он переступил порог этого дома. Но деда надо накормить. Должна придти сельская врачиха, чтобы проведать пенсионера, выписать ещё лекарств и уйти, ничего толкового не сказав. Как всегда. Сколько ещё дед протянет? Лет-то ему уже много, а он чувствует себя очень даже хорошо. Вот, гуляет…
– Почитай мне сначала газеты! – велел дед.
Парень открыл свою сумку, достал несколько газет, купленных вчера на вокзале, и стал читать.
Дед не всегда хотел слушать радио, а телевизор он разбил ещё позапрошлым летом во время своих ночных странствий. Потом как-то поведал о том, что ему неприятно знать, что есть такие вещи, которых он не может увидеть. Что-то злой он был в то время, и слишком часто бродил во сне. А теперь вновь осеннее обострение, новые ночные путешествия, перемена настроения и всё такое – как констатировала это врачиха.
Она здесь не так давно, до неё тут один мужик ходил, опойного вида, ему вообще всё до фонаря было. А эта только удивляется, какой у старика заботливый внук, что может так с ним нянчиться. Феномен ночных хождений парализованного деда её удивлял не меньше, поэтому она достаточно часто приходила навестить уникального пациента. Но по манерам она так и сформировалась в сознании парня врачихой, хотя это была единственная девушка, с которой он общался последние пару лет.