Мальчик поднял голову и увидел стоящего рядом громадного волка. Глаза его горели желтым огнем, мальчику показалось, что от его боков идет пар. Волк долго бежал, из раскрытой пасти вырывалось жаркое дыхание.
Маленький охотник затаил дыхание, волк зарычал и подойдя ближе, лег рядом, закрывая его от дождя своим телом. Согревшись, мальчик и щенок задремали, не заметив, как закончился дождь и наступило утро. Волк тоже дремал, положив голову на передние лапы, и, казалось, он о чём-то думает, пытаясь принять какое-то решение. Неожиданно он поднялся, лизнул мальчика в лицо горячим языком и потрусил по тропе.
Через несколько минут появились люди. Ахмет держал в руках ружье. Увидев старика, Джали залаял, радостно завизжал, будто пытаясь сказать: «Мы – здесь, мы – здесь! Не проходите мимо!» Кузнец Магомед взял мальчика на руки, завернул его в старую бурку, взятую с собой. Тело мальчика горело, он беспрерывно бредил и шептал:
– Дедушка, дедушка, я видел волка, он пришёл ко мне и согревал. Дедушка, он – не зверь, он хороший, он, как человек.
Расстроенный старик шептал:
– Бредит, не уберёг мальчика. Торопил Магомеда:
– Скорее, скорее!
Пока правнук болел, Ахмет ещё раз сходил на то место, где мальчика застала гроза. На подсохшей земле были видны отпечатки громадных лап, в нише, под скалой, между камнями, остались клочья серой шерсти. На сердце у старика было неспокойно. Отправив выздоровевшего внука в Москву, он почти не жил дома, на неделю уходил в горы, ища следы странного волка. Между тем, в селениях стали говорить о необычном звере. Старики качали головами – оборотень, мол, в тело этого волка вселилась душа человека, абрека, ушедшего в горы.
Однажды у дома, в котором жил Ахмет, затормозила райкомовская «Волга», из машины вышли инструктор райкома Махашев и незнакомый пожилой мужчина в строгом костюме и планкой орденов на пиджаке. Мужчине было под шестьдесят или где-то около этого, седая голова, внимательный взгляд. Что-то в его фигуре показалось Ахмету знакомым, было ощущение, что они где-то встречались. Поздоровавшись, Махашев представил гостя:
– Генерал-лейтенант Семенов, из Москвы, воевал в наших местах. Приехал поохотиться, вспомнить молодость. Ему нужен проводник в горах.
Старик не слышал его; перед его глазами стояла картина прошлого: колонна воняющих бензиновой гарью грузовиков, медленно поднимающихся в гору, зелёные фигурки солдат с автоматами в руках, злобно лающие овчарки и над всем этим – перетянутый ремнями военный, отдающий приказы. Тот же самый властный, внимательный взгляд, уверенные движения.
Старик стоял, сгорбившись, потом произнёс пересохшими губами.
– Къанвелла эпсар!
Волоча ноги, пошёл в дом. Громко хлопнула дверь, завизжал щенок. Инструктор хотел перевести фразу старика, но, взглянув на Семенова, осёкся. Генерал стоял бледный, сжав губы в узкую тонкую полоску. Полоснув Махашева взглядом, Семенов повернулся и пошёл к машине, инструктор поплёлся следом.
Старик продолжал ходить в горы.
Где-то в этих же местах охотился и Семенов. Они оба рыскали в горах, но их пути не пересекались и больше они не встретились. Прошёл слух, что генерал на охоте ранил волка, но увезти в Москву шкуру ему не удалось. Раненый зверь ушёл в горы, чтобы зализать рану и набраться сил.
Однажды утром, охотясь в горах, старик увидел незнакомого бородатого мужчину, который поднимался по горной тропе. Несмотря на утреннюю прохладу, он был раздет по пояс. На мощной спине, покрытой волосом, виднелся свежий, бледно-розовый шрам от пули. На плечах он нёс убитую козу. Фигура незнакомца выплыла из тумана и через несколько мгновений исчезла. Человек двигался совершенно бесшумно, и старик мог поклясться, что никогда не видел его ни в одном из ближайших селений.
Однажды под утро его будто что-то толкнуло. Проклятая луна опять заглядывала в окна, не давая спать. В горах ударил выстрел. Джали, зарычав, стал царапать дверь. Старик, наскоро оделся и схватив ружье, поспешил за собакой. Пёс бежал впереди, опустив морду к земле и глухо подвывая. Ахмет спотыкаясь и падая, спешил за ним, его ноги дрожали.
У скалы, где раньше он нашёл внука, навзничь лежал генерал Семенов. Кровь из разорванного острыми зубами горла, запеклась на лице и груди. Рядом с ним лежал совершенно раздетый бородатый мужчина с развороченной картечью грудью.
На бородатом лице, рядом с родинкой в виде полумесяца, каплей росы застыла одинокая слеза…
Къанвелла эпсар (чечен.) – постарел офицер.
Современная Голгофа
В лето 2000 года от Рождества Христова, по пыльной и каменистой дороге, ведущей к аулу Тенги-Чу, пятеро вооруженных всадников гнали троих пленников. Беспощадное солнце заставило спрятаться всё живое, насекомые и твари укрылись под камнями и в расщелинах, ожидая наступления спасительной вечерней прохлады. В знойной и вязкой тишине раздавался лишь перестук копыт, да лошадиный храп. Рыжебородый Ахмет, натянув на нос широкую армейскую панаму и откинувшись в седле, негромко мурлыкал:
Невольники, едва переставляя ватные ноги, тянулись за лошадьми, увлекаемые натянутой верёвкой, привязанной к седлу. В некотором отдалении от них неторопливый ослик, недовольно помахивая хвостом, тянул за собой повозку на резиновом ходу. Повозка прыгала, попадая на камни, и тогда раздавался глухой стук, будто кто-то бил по крышке гроба – бух-х, бух-х.
Повозкой управлял веснушчатый мальчик двенадцати лет, в руках у него было одноствольное охотничье ружье. Мальчик наводил его на пленников, потом звонко хохотал, щёлкая курком. Пленные были измучены, их мальчишеские тонкие шеи торчали из воротников грязных рубашек, разбитые в кровь ноги кровоточили. Соленый едкий пот стекал по щекам, разъедая подсохшую корочку ссадин и оставляя на серой от пыли и грязи коже кривые дорожки следов.
Из-за выступа горы показались крыши домов. Встрепенувшийся Ахмет остановил колонну, привстав на стременах, долго всматривался в сонные, безлюдные улицы. Раздувая ноздри тонкого хищного носа, вдыхал запах родного аула, дым костров, парного молока, свежеиспечённого хлеба. В ауле взлаивали собаки, чуя запах чужих.
Ахмет что-то крикнул на своём гортанном языке. Двое всадников, спешившись, развязали пленникам руки. Солдаты без сил опустились на дорогу, прямо в горячую серую пыль.
Из бездонной глубины Галактики Отец Создатель протянул свои руки к маленькой голубой планете, бережно ощупывая своё творение, разгоняя завесы зла и боли, клубящиеся над Землёй.
Из-за каменных заборов люди молча смотрели на громыхающую повозку, молчаливых всадников с оружием, пленных солдат, несущих на согнутых спинах огромный пятиметровый крест. Грубо оструганные сосновые перекладины припечатывали их тела к земле. Застывшие капельки смолы бусинками крови застывали на свежеструганном дереве. Казалось, что мёртвое дерево плачет по ещё живым людям. Старики, женщины и дети вышли из своих домов, молча пристраиваясь вслед идущей процессии.
Солдаты-срочники и прапорщик неделю назад были взяты в плен под Урус-Мартаном, когда устанавливали крест на месте гибели своего замполита. На площади перед зданием бывшего сельсовета солдаты положили крест на землю, равнодушно стукаясь плечами, выкопали яму, укрепили крест в земле. Люди смотрели на происходящее со смешанным чувством страха и любопытства. Мальчишки кидали в солдат камни, старики, отделившись от толпы, опирались на свои палки, тыча в пленных заскорузлыми сухими пальцами. На вид двум солдатам было не больше 18–20-ти лет, испуганные мальчишеские лица белели тетрадными листами в приближающихся сумерках. Прапорщик, чуть более старший по возрасту, безостановочно сглатывал вязкую липкую слюну, борясь с приступом смертельного страха. Безоблачное небо стало затягиваться серыми тучами, подул лёгкий ветерок.
Ахмет что-то крикнул, бородатые люди стали подгонять палками солдат, заставляя их работать быстрее. Приготовления были закончены. Мальчишек-срочников поставили по краям креста, прапорщика проволокой привязали к перекладине. Ахмет зачитывал длинный лист бумаги. «За творимые на чеченской территории преступления, убийства людей… изнасилования… грабежи… суд шариата… приговорил…»
Поднявшийся ветер относил в сторону его слова, тре-пап лист бумаги, забивал рот, мешая говорить «…приговорил, с учётом обстоятельств, смягчающих вину… молодость и раскаяние солдат срочной службы Андрея Макарова и Сергея Звягинцева к ста ударам палками. Прапорщика… российской армии… за геноцид и уничтожение чеченского народа, разрушение мечетей и осквернение священной мусульманской земли и веры… к смертной казни…» Один из конвоиров, выполняющий обязанности палача, взобравшись на табуретку, несколькими короткими сильными ударами вбил в запястья рук толстые длинные гвозди. Ржавыми плоскогубцами перекусил проволоку. Повисший на гвоздях человек застонал и мучительно выдохнул: «Оте-е-ец».
Солдат тут же на площади разложили на земле. Длинные суковатые палки разорвали кожу, мгновенно превратив её в кровавые лохмотья. Человек на кресте хрипло и тяжело дышал, на светлых ресницах дрожала прозрачная слеза. Люди расходились по домам, на площади лежали распластанные тела, жутко белел покосившийся крест. В соседних домах выли собаки, человек на кресте был ещё жив, покрытое испариной тело дышало, искусанные в кровь губы шептали и звали кого-то…
На безлюдной площади остался один Ахмет. Раскачиваясь с носков на пятки, он долго стоял перед хрипящим человеком, бессильно пытающимся поднять голову и что-то сказать.
Ахмет вытащил из-за пояса нож, пристав на цыпочки, сверху вниз разрезал его рубашку, усмехнулся, заметив на впалой мальчишеской груди белеющий алюминиевый крестик:
– Что же, солдат, тебя не спасает твоя вера, где же твой бог?
– Мой Бог – Любовь, она вечна, – почерневшие губы едва шептали.
Оскалив крепкие жёлтые зубы, коротко размахнувшись, Ахмет ударил ножом. Небо разорвалось страшным грохотом, ударил гром и темнота опустилась на землю. Капли дождя омывали мертвые тела, смывая с них кровь и боль. Небо плакало, возвращая на землю слёзы матерей, оплакивающих своих детей.
Маленький светлоголовый мальчик, похожий на своего отца, как две капли воды, держался за его руку:
– Папа, что такое Бог? – спросил он.
– Бог – это любовь, сынок. Если ты будешь верить в Господа и любить всё живое, тогда ты будешь жить вечно, потому что любовь не умирает.
Длинные ресницы дрогнули, мальчик спросил:
– Папа, это значит, что я никогда не умру?
Отец и сын шли по заваленной желтыми листьями аллее, вслушиваясь в колокольный перезвон. Жизнь продолжалась, как и две тысячи лет назад. Маленькая голубая планета двигалась по орбите, вновь повторяя и повторяя свой путь.
Школа ненависти
Первый раз Сергей Макаров попал в плен, отслужив в армии шесть месяцев. Ночью пошёл в туалет, в темноте его ударили по голове и забросили в «Камаз». В фургоне связали руки, заклеили скотчем рот и за двойной перегородкой перевезли в Чечню. Рядом с ним сидел бородатый «чех», который постоянно что-то жевал. Перед блокпостами чеченец упирался стволом автомата в промежность Сергея и трогал указательным пальцем спусковой крючок. Машину никогда не «шмонали», водитель выходил из кабины, что-то говорил дежурившим омоновцам, и ехали дальше. К утру они уже были в каком-то чеченском селе. Сергея держали в подвале дома. Он был перегорожен решетками, как в настоящей тюрьме. Вместе с ним сидели двое контрактников и ингуш-учитель, который приехал в Чечню искать своего брата. Учителя скоро отпустили. Один из контрактников слышал, что родственники как-то договорились с похитителями, то ли заплатили выкуп, то ли на кого-то обменяли.
Кормили один раз в день: в алюминиевых солдатских котелках приносили суп, кашу, макароны, часто даже с мясом. Работать не заставляли, иногда говорили, чтобы принес воды, убрал у скота. Он попробовал однажды наколоть дрова, взял ржавый топор, за что тут же получил прикладом по голове. Присматривающий за ним его ровесник Магомет, передёрнув затвор, сказал, что в следующий раз застрелит. Макаров по глазам видел, что тот не шутит.
Сам Сергей не знал, сможет ли он застрелить человека. Его почти не били. Так, иногда, когда старый Иса куда-нибудь уходил, во дворе дома появлялись пацаны 15–17-ти лет. Они выводили из подвала Сергея или кого-нибудь из контрактников и отрабатывали удары. Очень досаждал соседский Шамиль, обязательно норовил ударить сапогом в пах или лицо. Изображал из себя крутого парня. Возвращаясь домой, Иса по-чеченски ругался на Магомета. Сергей догадывался, что старик сердится за то, что пацаны портят принадлежащую ему вещь. Один из контрактников, родившийся в Грозном, потом сказал, что Макарова хотят обменять на старшего сына старика – Беслана, который сидел в Чернокозовском изоляторе.
Контрактников били каждый день, их ненавидели особенно люто. Однажды вечером, когда обкурившиеся анаши «чехи» – не пацаны, а боевики из отряда Хултыгова поработали особенно ударно, сломали рыжему Толику из Волгограда нос и два ребра, контрактники решили бежать. Олег из Грозного, который в последнем бою убил троих «чехов», сказал, что их менять не будут. Чеченцы за них просят очень много, а платить некому. Менять их на боевиков никто не будет, у Родины есть гораздо более важные вопросы. Толик бежать не мог, Серёгу Олег брать с собой не стал.
– Понимаешь, браток, – говорил он, – шансов у меня один из тысячи. В лесу долго не высидишь, зима, замёрзну. К тому же леса они знают, как собственные пять пальцев. Спрятаться мне негде, русские боятся, а «чехи» не захотят. Наши в прошлую войну такого наворотили, что даже и говорить об этом не стоит. Оставаться здесь не хочу – не сегодня, так завтра или забьют до смерти, или зарежут, как барана. «Чехи» это делают очень хорошо.
А тебя скоро обменяют, я слышал, Иса говорил женщинам, что командир за тебя хлопочет, ему сейчас трибунал корячится.
Ночью Олег достал спрятанный длинный гвоздь, открыл дверь и ушёл. Хватились его только утром. Чеченцы были так озабочены поисками, что Сергея с Толиком даже не били, правда, забыли и покормить. Иса очень ругался на Магомета, даже пару раз ударил его своей палкой, потом похромал к Хултыгову. Тот отправил десять человек на лошадях искать беглеца в лесу, а сам с боевиками пошёл по селу. Олега нашли под вечер. Гвоздём он убил старика и засел в подвале дома с его двустволкой. «Чехи» кинули гранату РГД: Олега не убило, только контузило. Потом за ноги его притащили к Исе, и Магомет ножовкой отпилил ему голову.
После побега пленных посадили в погреб, на работу не выводили, целыми днями они лежали на вонючей соломе, давили мокриц, думали каждый о своем. Наконец Макарова вывели во двор, завязали глаза и куда-то повезли. Дорога была ухабистой. Сергей бился головой о борта, догадывался, что везут на обмен.
На блок-посту стоял уазик комбата, два БТРа, напротив них несколько джипов с боевиками. Прямо на крыше одной из машин был установлен крупнокалиберный пулемёт. Комбат о чём-то коротко переговорил с бородатым моджахедом, как видно старшим. Тот махнул рукой. Макарова вывели из машины, подвели к комбату.
– Ну, что, солдат, живой, все органы на месте? – Кивнул капитану со змеями на петлицах. – Ну-ка, Док, посмотри пацана.
Доктор быстро и сноровисто осмотрел его рот, уши, пальцы, спросил грубовато-насмешливым голосом:
– Яйца на месте, солдат, отрезать не успели? Значит, повезло, такое тоже бывает. Пулемёты на БТРах настороженно и пугливо косили на них своими длинными носами.