В Ирландии демографические изменения подстегнула легализация противозачаточных средств. Детская смертность была там невысокой, но когда в 1979 г. глубоко религиозная, католическая страна окончательно легализовала контрацептивы, уровень рождаемости в Ирландии начал быстро падать. Дэвид пишет: «В 1970 г. на среднюю ирландскую женщину приходилось 3,9 ребенка, к середине 1990-х этот показатель стал меньше двух». Когда снизилось количество иждивенцев, а ирландские женщины пополнили рабочую силу, демографический дивиденд стал трамплином для взлета экономики: темп ее роста составил в среднем 5,8 % – это выше, чем в любой другой европейской стране.
Однако во всех этих примерах мы имеем дело лишь с прошлыми демографическими всплесками. Как выразился Дэвид, «это свиньи, которые уже прошли через питона». Население США, стран Европы и Восточной Азии седеет и стареет. А это приводит нас к вопросу: а где же сейчас молодежь? В 1970-е гг. две большие страны – Индия и Китай – еще получали свои демографические дивиденды.
Дивиденды автократии против дивидендов демократии
Идея, получившая в Китае широкую поддержку в 1970-е гг., была эхом заявления, сделанного Индийским национальным комитетом по планированию еще в 1938 г. В нем говорилось: «Важность продуманного контроля численности [населения] в плановой экономике переоценить невозможно»{33}. Если в Китае эта идея была успешно реализована, то в демократической Индии она оказалась неработоспособной. С точки зрения воплощения перспективной политики – нравится она вам или нет – автократические режимы оказываются гораздо эффективнее демократических. В эпоху получения демографического дивиденда, однако, действенная политика планирования рождаемости в Китае оказалась тем самым случаем, когда, побеждая в сражении, проигрывали войну.
Индия и Китай в 1975 г. имели одинаковые доли населения трудоспособного возраста. В обеих странах на одного неработающего приходилось примерно 1,3 работающих. Главным отличием Индии от Китая в ту эпоху была наша неторопливая, но живо реагирующая на внешние воздействия политика. В Китае в 1970-е гг. начался быстрый спад рождаемости. Во многом он был результатом политики «одна семья – один ребенок». Этот спад принес небывалый для Китая демографический урожай. Он заключался в быстром подъеме после 1970 г. отношения численности трудоспособного населения к численности нетрудоспособных граждан. К 2010 г. число работающих должно превысить число иждивенцев в два с половиной раза.
Политика контроля рождаемости в Китае, таким образом, привела к стремительному демографическому сдвигу в стране, прирост населения снижался быстро и стабильно. В других странах цикл получения подобного дивиденда занимал столетие, здесь же на него ушло меньше 40 лет, а сейчас нарастает опасность реакции. После 2010 г. численность трудоспособного населения Китая начнет снижаться. Страна «поседеет, не успев разбогатеть»: к 2040 г. самой большой группой людей в мире после населения Индии станут китайские пенсионеры. Их численность превысит 400 млн человек!{34}
В Индии тоже наблюдался сдвиг, но он происходил довольно вяло. Индийская политика привела к тому, что программа принудительного планирования рождаемости с треском провалилась, и с 1970-х гг. демографические кривые двух когда-то похожих стран быстро разошлись. Рождаемость в Индии медленно снизилась с 6,5 в 1960-е гг. до 2,7 в 2006 г. Этому способствовали повышение грамотности населения, улучшение здравоохранения и экономический рост. Такая более «естественная» демографическая кривая свидетельствует о более плавном формировании индийского дивиденда. Его влияние начало проявляться в 1980 г., а пика он достигнет лишь в 2035 г. К тому времени к трудоспособному населению Индии добавится свыше 270 млн человек.
Демократия в этом контексте дала Индии большой выигрыш. Ученые-демографы любят говорить, что «демография – это судьба», но в случае Индии судьба – это демография плюс демократия. Сегодняшняя история Индии – это история ее молодого поколения. С точки зрения человеческого капитала наша экономика – самая динамичная. В Индии живет один из самых молодых народов мира с медианным возрастом 23 года, в то время как остальной мир стареет.
Молодое и не обремененное заботами население Китая появилось в 1970-е гг., на три десятилетия раньше, чем в Индии. Это было поколение Большого скачка, во время которого Китай обратился к капитализму, начал быстро развиваться и испытал массированный социальный подъем. Распространение в Китае семей с одним ребенком также означало более целенаправленное инвестирование в детей: это поколение стало поголовно грамотным, а количество окончивших колледж резко подскочило. Политика «одна семья – один ребенок», однако, привела к появлению в Китае структуры населения типа «4, 2, 1»: четверо дедушек и бабушек, двое родителей и один ребенок. В результате снизилось число молодых работников, а рождаемость опустилась с начала 1990-х гг. ниже уровня восстановления. Такая структура семьи в Китае оказалась гораздо более разрушительной, чем это представлялось вначале. У социолога доктора Андре Бетея есть одно меткое наблюдение: «Почти ни у кого из китайцев нет родных братьев и сестер, а значит, нет теток, дядьев, двоюродных братьев и сестер. В других странах мира с трудом представляют себе китайскую реальность». Семьи с одним ребенком породили также уникальный синдром «маленького императора»: единственный ребенок пользуется исключительным вниманием взрослых в семье, а это приводит к появлению «я-поколения», т. е. крайне эгоцентричных молодых людей.
Планирование рождаемости обострило также некоторые социальные проблемы. И в Китае, и в Индии по старой доброй традиции предпочтение отдается сыновьям. Это феодальный пережиток, следствие стойкого патриархального образа мыслей. Не так давно судебное разбирательство в Индии по поводу пропавшей девочки обнажил худшие стороны этого явления. Председательствовавший судья был поражен, услышав имя девочки, повернулся к родителям и спросил: «Почему вы назвали девочку Нираша («Разочарование»)?» Их адвокат ответил: «Ваша честь это была их пятая дочь».
Процветание не смогло полностью искоренить эти взгляды. Хотя статус женщин повысился, а политика обеспечения старости путем финансовых инвестиций приглушила стремление иметь ребенка мужского пола, такие факторы, как ультразвуковая технология, упростили рождение ребенка желательного пола. Избирательные аборты изменили отношение полов до 925 девочек на тысячу мальчиков, а в некоторых северных районах Индии это число упало ниже 750. В Китае политика «одна семья – один ребенок» еще больше усилила дефицит девочек: в масштабе нации он составляет 855 девочек на 1000 мальчиков. «Исчезновение» женщин приведет к тому что, по прогнозам, в 2026 г. 40 млн китайских мужчин от 15 до 39 лет станут «голыми ветками»{35}, для которых вероятность создания семьи и рождение детей будет крайне низка. Оглядываясь назад, можно утверждать, что Индия получила определенные экономические и социальные преимущества только благодаря своей инертности, нежеланию или, возможно, неспособности воздействовать на свою демографическую кривую[22]. Это означает, что наш демографический дивиденд несет с собой и потенциал, и серьезную проблему.
Судьба Индии: демография плюс демократия
Получая свой дивиденд, Индия выглядит необычно молодой в окружении стареющего рынка, этакая юная нация со свежим лицом посреди седеющего мира. Количество пенсионеров на земном шаре сейчас – самое большое в истории. Еще в 1980-е гг. главы европейских государств начали открыто беспокоиться о сокращении населения Европы. «Европа исчезает… наши страны пустеют{36}, – сказал президент Франции Жак Ширак. – Континент становится местом, где “старики живут в старых домах и пережевывают жвачку старых идей”{37}».
Процесс старения населения и сокращения его численности сейчас заметен в большинстве стран развитого мира. По времени он совпадает с индийским демографическим дивидендом, эффект которого будет проявляться до 2050 г. Это открывает для страны новые интересные возможности, поскольку для поддержания благосостояния стареющего общества развитым рынкам придется привлекать трудовые ресурсы из внешних источников. В 2020 г. Индия по расчетам получит дополнительно 47 млн работников. Это почти равно суммарному мировому дефициту. Среднему индийцу будет всего 29 лет, тогда как средний возраст в Китае и США составит 37 лет, в Западной Европе – 45 лет, а в Японии – 48 лет.
Первый признак огромных возможностей нашего человеческого капитала – это рост индийского сектора ИТ-аутсорсинга бизнес-процессов и распространение «трансформационного аутсорсинга» благодаря транснациональным фирмам в разных отраслях. Глобальная значимость страны быстро повышается в силу эффективности ее человеческого капитала – предпринимателей, ученых, инженеров и управленцев.
Индия уже стала вторым в мире по производительности генератором квалифицированных работников. В год в стране выпускаются 2 млн англоговорящих специалистов, 15 000 человек оканчивают юридические учебные заведения и около 9000 получают степень доктора философии. Армия инженеров, насчитывающая 2,1 млн человек, ежегодно пополняется почти на 300 000.
Массив талантливых работников в сочетании с притоком капитала и инвестиций открывает перед нами простор для творчества и инноваций, которые, в свою очередь, ведут к ускорению роста производительности труда и ВВП. В XIX в. это позволило Европе стать центром инновационного производства. То же наблюдалось между 1970 и 1990 гг. на пике демографического дивиденда и в США, где рождались новые высокотехнологичные производства, задававшие в последние несколько десятилетий направление для глобальной экономики. Возможностью стать новой созидательной силой и центром новых знаний и инноваций теперь обладает Индия.
Наша страна является и быстро растущим потребительским рынком для мировой экономики. Индийский средний класс по численности уже больше населения США и двух третей населения Европейского союза. Наш демографический дивиденд должен стать детонатором дальнейшего взрывного роста численности потребителей среднего класса, поскольку поколение бума рождаемости приближается к совершеннолетию, и в течение следующих двух десятилетий индийский средний класс превысит 580 млн человек. В то же время отсутствие иждивенцев откроет новую фазу свободного потребления. Благодаря этим силам, согласно прогнозам, до 2050 г. темп роста Индии будет составлять 5 %{38}. Для мировой экономической истории это уникальное явление.
Индийский «двойной горб», или Наш демографический «верблюд»
«Показатели роста населения в разных регионах настолько различны и несопоставимы, – говорит Ашиш, – что если усреднить их, они не позволят нам делать выводы». Мы сидим в кафе, а через стеклянные стены льется свет послеполуденного солнца. Вокруг нас молодые люди сдвигают столы и собираются в веселые шумные компании. Ашиш осторожно отхлебывает капучино – кофе исключительно горячий.
Чтобы охарактеризовать состояние беднейших штатов Индии – Бихара, Мадхья-Прадеша, Раждастана и Уттар-Прадеша в 1980-е гг. – Ашиш использовал слово «бимару» (с хинди оно переводится как «больной»). «Я прибег к нему, готовя проект для Раджива Ганди, – говорит Ашиш, – оно очень наглядно характеризовало экономические и социальные условия именно этих штатов – они были серьезно “больны”, судя по показателям бедности, образования и здравоохранения». Ашиш также выяснил, что структура населения этих штатов сильно отличалась от южных регионов, а его численность росла гораздо быстрее. В штатах бимару сейчас живет 40 % населения Индии. Экономист Крис Уилсон заметил, что если бы Уттар-Прадеш был независимым государством, он занял бы четвертое место в мире по численности населения.
Эти северные штаты вносят наибольший вклад в рост индийского населения. За последние 30 лет уровень рождаемости в Индии упал на 40 %, несмотря на то, что южная Индия уже вышла на постоянный уровень населения. Как писал Ашиш, «подъемом рождаемости Индия обязана исключительно штатам бимару. У полумиллиардного населения на севере уровень рождаемости почти вдвое выше, чем у четвертьмиллиардного на юге»[23]. Демографы Тим Дайсон и Мари показали, что если данные по народонаселению «очистить от шелухи», то получатся два четких региона – север, где благодаря высокой рождаемости в следующие 20 лет население останется весьма молодым, и юг, где начинается быстрое старение{39}. К 2025 г. в северных областях население останется очень молодым, с медианным возрастом 26 лет. Но медианный возраст на юге составит примерно 44 года – как в Европе в конце 1980-х гг.{40}
Это означает, что индийский демографический дивиденд является двугорбым, и один из горбов фактически истощен. Первый горб пришел с юга и был «израсходован» в 1970-е гг. в процессе экономического роста на юге и западе Индии, когда детская смертность там начала падать. В северных штатах, однако, детская смертность только начинает снижаться[24]{41}.
В результате этот второй, более значительный горб, еще не достиг максимума. Своим существованием он обязан северным штатам, главным образом – регионам бимару. Ашиш установил, что доля одних лишь штатов бимару в росте населения между 2001 и 2026 г. составит около 50 %, тогда как доля юга – всего 12,6 %. Таким образом, в ближайшее десятилетие север окажется на гребне своего демографического дивиденда. Такой шанс упускать нельзя.
Перед закатом
Наш дивиденд в виде двойного горба – это серьезная проблема. Чтобы компенсировать старение населения на юге, Индия должна достаточно быстро обеспечить падение детской смертности и получить демографический дивиденд на севере. Промедление может создать пропасть между этими двумя горбами, в которую провалится индийская экономика.
Нам нужно действовать безотлагательно, чтобы воспользоваться сменой демографических «сезонов». Необходимо, в частности, заняться обучением молодежи северных штатов, чтобы подключить ее к процессу роста. Но, как замечает Ашиш, «в социальном плане в этих штатах по-прежнему творится страшный хаос». В Мадхья-Прадеше, например, среди детей младше трех лет 55 % страдают от голода. Это больше чем вдвое превышает аналогичный показатель для Африки южнее Сахары.
Когда речь заходит о дивиденде, демографы не устают повторять: «Шанс – это еще не факт». Страны, как и люди, бывают молодыми только раз. Если не суметь воспользоваться преимуществом, оно обернется недостатком. Демографический дивиденд несет потенциал быстрого роста и инноваций, но, если мы его не используем, он станет потенциалом глубокого социального и культурного краха.
Как говорит Дэвид, «дивиденд превращается в двигатель развития далеко не всегда». Есть страны, которые не смогли извлечь выгоду из своего дивиденда: окно было открыто, но солнце в него так и не заглянуло. Например, страны Латинской Америки, включая Бразилию, не смогли в 1980-е гг. в полной мере использовать аналогичные демографические тенденции. Для большей части Латинской Америки то десятилетие было потеряно в результате гиперинфляции и неэффективной экономической политики. Россия и Куба тоже не смогли использовать выигрыш от позитивного демографического эффекта и большого резерва молодых работников.