– Теперь-то куда?
– Сюда, – я показал рукой на березовый сорный подлесок, охватывающий небольшой пятачок, схоронившийся между оградой стадиона и бывшим зданием кинотеатра, перестроенным в маленькую церковь.
– Тут же это… Чертополох!
– Ага, а еще куча битого кирпича и обломков плит. Потому и не суются сюда газонокосильщики. Когда ломали спорткомплекс, мусор сюда сгребали, вот оно кучей дурной и осталось. А после заросло травой да кустарником.
– Блин! – Вано, склонившись, всматривался в сумрачные заросли. – Мы тут на стекла не напоремся?
– Ну, вообще-то бутылок битых здесь хватает, – признался я.
– Прямо реальная свалка!
– Да нет, тут все давнее. Главное – под ноги глядеть и осторожнее шагать… – Я достал светодиодный патрон-фонарик, посветил перед собой. – Давай я впереди пойду.
– Годится, – согласился Вано.
Раздвигая густые, низко нависающие ветки, мы прошли вперед шагов десять, по едва угадываемой тропке свернули направо.
– Вроде осень уже, а крапивы до черта!
– Так что ей сделается? Тут и листва стойкая. Еще может месяц продержаться.
– А зимой как?
– Зимой снег все присыплет, а у самого входа обычно машины уборочные нагребают вот такущий холм. Детвора с него вместо горки катается, но не в эту сторону. Так что сюда никто не суется.
– Ясно. А ты как сунулся?
– Ну… – я замялся. О фобиях своих Вано я, понятно, не рассказывал. И о том, как прятался тут от мира – тоже никому не говорил. Даже родителям.
– Мяч сюда как-то залетел, я и полез, – неуклюже сочинил я. Точнее – интерпретировал. Потому что мяч теннисный и впрямь сюда однажды забросили. Но парни, что играли мячом, за ним не сунулись. Мячей у них хватало. А я нашел его много позже – и не на тропке уже, а в подвале – в Бункере, значит. Но мяч – дело десятое, важно – что щель эту под нависшей бетонной плитой я, в самом деле, обнаружил чисто случайно. Залез, прячась от мира, а вместо тупика обнаружил настоящий проход! И позже, вернувшись с фонариком, пролез под плиту и открыл Бункер.
Ну, это я так его поименовал. Не очень хотелось называть мое логово подземельем, подвалом или пещерой. Потом я уже с лопаткой маминой снова вернулся и расширил проход, чтоб не пачкаться. И ведь снова полез – несмотря на жуткий трясун и всю мою клаустрофобию. А вот зелень вокруг выкашивать не стал. Наоборот – подтащил к плите кленовую сушнину, и, уходя, бережно прикрывал свой лаз от посторонних.
– Тесно! – прокряхтел Вано. – Ох, измажусь, Петручио! – будешь меня отстирывать.
– Да нет, тут уже рядом, – я легко проскользнул в щель, поелозив телом, толкнулся руками и спрыгнул в пустоту. Посветив вокруг, тут же отошел в сторону, давая возможность приземлиться Вано.
– Оппачки! – он шумно спрыгнул рядом, прикрылся от меня рукой. – Да не свети ты в лицо.
Я отвел фонарь в сторону.
– Если выключить, глаза привыкнут, и кое-что будет видно. Но там дальше коридор с поворотом и уже полная темень.
– А потом что?
– Потом складское помещение, но оно почти полностью завалено обломками, надо на четвереньках пробираться. А после еще один лаз – немного пошире этого, и сразу за ним начнется подвал бывшего спорткомплекса: качалка, сауна, хранилище для лыж и коньков.
– Круто! – довольно запыхтел Вано. – Что, и тренажеры с коньками есть?
– Тренажеры есть, а коньки с лыжами все вывезли, остался лишь самый хлам. Но зато… – я выдержал театральную паузу. – Там есть свет!
– Какой еще свет? Электричество, что ли?
– Ага, самое настоящее.
– Иди ты! Откуда ему тут взяться?
– Да нет, честное слово! Я сам ничего поначалу не понял – нашел выключатель на стене – старинный такой, еще поворачивать надо – думал, не работает. А повернул, оно и вспыхнуло. Люминисцентные лампы – чуть ли не во всех помещениях.
– Как же так могло получиться?
– Ну, наверное, когда разрушали все бульдозерами наверху, то снесли стены, столбы с проводами, а кабели, что от трансформаторной станции тянутся под землей, не тронули. А станция – она же тут – в десяти шагах всего-то – вот и уцелело.
– Ништяк! Выходит, ты хату готовую нашел!
– Хату?
– Ну да! С электричеством здесь и жить можно! Ночевать, чаи распивать, киношки смотреть, – Вано хозяйственно отобрал у меня фонарик, поводил лучом по замызганным стенам, посветил под ноги – на кучу земли и камней, выросшую в аккурат под отверстием, через которое мы вывалились.
– Ну, если летом, то можно, наверное, и жить, – я неуверенно пожал плечами. – Но все равно прохладно. Зимой-то и вовсе колотун.
– Это как раз не проблема. Можно электропечку притаранить, включим – и согреемся. Или «буржуйку» замастырить, как у садовников. Трубу наружу выведем, замаскируем и станем втихаря кочегарить.
– Дым могут заметить.
– А мы по ночам. Хотя электропечь, конечно, удобнее, – Вано все больше воодушевлялся. – Смотри, как здорово! Площадей – не меряно, электричество халявное, соседи опять же никакие не мешают – полная звукоизоляция! Можешь хоть дискотеку устраивать, хоть на станках работать – никто не услышит. Короче, ты – гигант, Петручио! Прямо супер-пупер-дигер!
Я польщено заулыбался.
– Только одно непонятно. Про все это хозяйство наверняка должна знать администрация. Как они-то прощелкали такое богатство?
– Ну… Это мне отец немного порассказывал. Когда, значит, перестроечная буза началась, тут бандиты под себя все подгребли – гаражный комплекс, стадион, бассейн со всеми помещениями. Тогда и подвал этот, наверное, обустроили – с тренажерами и сауной. Чтобы отсиживаться да расслабляться… Ну, а как начали их сажать, так все это и сгинуло. Никто ж не афишировал, что тут есть. А потом – кого постреляли, кого посадили, и не осталось свидетелей. Рушить-то уже без них начали. Вроде хотели сначала автостоянку сделать, да бросили.
– А те, кого посадили, не заглядывали в гости?
Я снова пожал плечами.
– Может, кто и приходил проведать, но наверху-то ничего уже нету. Остатки фундамента да крапива. Главный-то вход и не здесь даже находился, а с той – дальней стороны, где бассейн, значит. Но там все давно заасфальтировали, так что теперь этого подвала вроде как и не существует.
– Круто! – Вано довольно запыхтел. – А вдруг здесь захоронки с оружием, клады какие-нибудь? Ты не искал?
– Да не-е… – я покраснел. Потому что, конечно, искал, чего тут скрывать. Тоже думал разжиться арсеналом для самообороны. При фобиях – оно бы очень не помешало. Таскал бы сейчас за поясом какой-нибудь «тэтэшник» или наган революционных времен.
– Значит, поищем! Не может быть, чтоб эти ребятки чего-нибудь не оставили… – Вано съехал с земляной горы вниз, обошел помещение. – Слушай, ты сам-то когда это хозяйство обнаружил?
– Так вот… Этим летом и обнаружил.
– Ни фига себе! И столько времени молчал!
– Лето же было, мы не учились. И потом я не сразу все исследовал. Боязно было по завалам одному ползать.
– Нормалевич! Вдвоем мы тут живо все изучим, – окольцевав комнатку, Вано посветил в черноту прохода. – Может, сейчас полезем?
– Можно, конечно, только там это… Грязно, в одном месте ползти придется.
– Понял! Экипировка нужна… – Вано, вернувшись, гулко хлопнул меня по плечу. – Только причем тут метро-то? Ты ж про него рассказывал. А тут совсем другое.
Я помотал головой и, собравшись с духом, выпалил:
– Через метро нам туда по-любому было бы не добраться, а здесь… Здесь есть проход.
– Чего?!
Лица я Вано не видел, только фонарь и смутный абрис фигуры, но даже по тону легко было представить, как вытянулась у него физиономия. Воистину, для Вано это был вечер сюрпризов. Приятных, как мне тогда думалось.
– Здесь есть одно ответвление, – объяснил я. – Раньше я по нему особо не лазил. Свод-то не очень ненадежный, и мусора много – в общем, ничего интересного. Но когда они там уткнулись в этот массив, видимо, решили шашками тоннель пробить. Ну, и начали взрывать…
– Ага, и что?
– Нц… Я как раз здесь был – и все слышал. Тут ведь недалеко до западной ветки, а там они на него и наткнулись – на монолит этот. В общем… Как стали взрывать, тут сквозняк пошел, дымом потянуло.
– Каким дымом?
– Так от взрывчатки этой. Я по запаху и отправился – как раз в это ответвление, а как до конца добрался, дыру нашел. Огромную!
– Ну? – в голосе Вано слышалось нетерпение.
– Вот тогда я и решил тебе все рассказать. Потому что одному туда как бы не очень…
– Очково, понимаю! – Вано фыркнул.
– Ага, уже реальный экстрим. Я в дыру-то и фонариком светил, и камни кидал – вроде глубоко. Даже думал вовсе прикрыть все досками и не лезть…
– Я тебе закрою! – Вано хохотнул. – Такой фарт, а он про доски придумал. Хотя кое в чем ты прав. Если глубоко, нам и впрямь нужна экипировка. Как у дигеров. Это у нашего Максика полный шкаф костюмов да смокингов, а я в этих джинах – и в школу, и на праздники… – он на минуту задумался. – Короче, делаем так: никому ни слова, а завтра сразу после уроков, бросаем рюкзаки и рвем сюда. Что нам нужно?
– Ну… Веревку подлиннее…
– Правильно! А лучше два мотка – метров по двадцать. Фонари – налобные и обычные. Спички со свечками…
– Зачем свечки-то, если есть фонари?
– На всякий пожарный. В пещерах, знаешь, как быстро батарейки садятся, влажно ведь… Еще берем ножи складные, одежонку какую-нибудь походную и… – Вано ожесточенно поскреб в затылке. – И пожрать что-нибудь. Бутеры там, воды бутылку, термос, если есть. Все вроде?
– Вроде все.
– Ну, и ладушки. А сейчас выбираемся и дуем к нашим, чтоб не заподозрили чего.
Я послушно кивнул. А что мне еще оставалось? Я был рядовым матросиком, а капитан Вано привычно рулил…
Глава 6 Накануне…
Восьмой класс – все-таки не седьмой, это мы сразу почувствовали – с самого 1-го сентября. У половины парней голоса пошли ломаться, и за лето все вытянулись – прямо жуть. Я тоже подрос, но как-то скромно – сантиметра на два-три. А вот Генка Маханюк аж целый дециметр прибавил – таким лосярой стал, даже Вано обогнал. Да и других сложно было пацанами называть. Мы и обращались друг к другу уже иначе: «але, мужики, привет!», «как дела, мужики, все путем?». Мужики, ха-ха!.. Послушать со стороны – ухохочешься, но вот как-то оно на автомате пошло – рукопожатия, солидность в движениях, разговоры… Одни, значит, проблемы «апгрейда» обсуждают, другие беседуют о пользе и вреде энергетиков, о готовящемся чемпионате по футболу. Но особенно весело было слушать «знатоков» тюнинга – и впрямь заговорили так, словно у каждого в гараже по паре-тройке тачек стояло. И все при этом знали, что машин ни у кого нет. То есть, у Лешкиного дяди и впрямь имелась старенькая джига шестой модели, Людкины родители мотались в сад на потрепанном «Оппеле», а отец Геныча владел мотоциклом «Урал», но на этом перечень, пожалуй, и заканчивался. Цапля про себя особо не рассказывала, а Макса Гурницкого я даже и не считал – он был не совсем из наших. Уже при первом его появлении все сразу уяснили, что «буратинка» из богатеньких – без особого пафоса, но со своими тухлыми наворотами. Потому что сходу попытался подкупить всех бесплатной «угощаловкой» в местном кафе. От угощения народ не отказался – схряпали все за милую душу, однако особого уважения Макс этим не заработал – разве что выбил себе право присутствовать на тусовках и время от времени молвить свое не самое пустое слово.
В общем, в начале учебного года народ выделывался, как мог – глаза пучил, пальцы гнул, вразвалочку ходил. Само собой, хватило нас ненадолго – уже через неделю стали снова хохмить, верещать да дурачиться. Как и прежде. Хотя, конечно, здорово, что догнали, наконец, девчонок по росту. А то ведь класса до шестого они были верзилами, мы – лилипутами, какое уж там ухаживание – смех один! Только сейчас все пришло в относительную норму. Я, понятно, затылком к Цапле не прислонялся, но тайные меточки на стенах для себя обозначал – там, значит, где она останавливалась. Когда не видел никто, подбегал к ним и вставал рядом. По всему выходило, что выше она меня была всего ничего. Если же ей надеть туфли без каблуков, а мне стельки тройные сделать, то можно и вовсе не стесняться. Но это было в прошлом году, а теперь я вроде стал даже чуточку выше ее – тем более что шпилек она никогда не носила.
Кстати, девчонки и тут четко разделились. Некоторые-то влезали на такие шпильки-шпилищи, что их как башни коломенские стороной обходили. За версту было видно, что эти «предательницы» взяли курс на старшаков. Впрочем, таких было немного. Большинство одноклассниц щеголяли в обычных кедах-кроссовках – обуви вполне человеческой. Вот и Цапля ходила в своей обычной униформе – джинах, блузке и кроссовках. Хотя при ее фигурке – ей бы любая одежка подошла – хоть платье до пят, хоть самое жесткое мини. Но про «мини» я, честно сказать, боялся даже думать. Поскольку на фоне наших «коров» Цапля сразу взмыла бы в форменные принцессы. А тогда… Тогда и старшаки за ней ринулись бы табунами, и все наши гиппопотамы. Может, и Вано, наконец, понял бы, какой он слепой дуролом. Ему-то, остолопу, и ухаживать не пришлось бы – только щелкни пальцами (а у него это звонко получалось!) – и поскакала бы моя Цапля за ним, полетела бы и помчалась.
Был еще страх, что в восьмом у нас поменяют математика, но Григорьич, по счастью, остался на своем законном месте. Он и пришел-то к нам в школу в прошлом году – незадолго до появления Цапли, но сразу взял всех в крепкий оборот. В том смысле, что прежнюю математичку мы не любили и боялись. Были, конечно, свои успевающие, но лично я не понимал ничегошеньки. Ну, прямо напрочь! И мнение о себе, как о безнадежном тупице, подкреплял практически на каждом уроке. В этом плане Василий Григорьевич меня просто спас. Да чего там! – его у нас сразу все заценили, как препода мудрого и необычного. В том смысле, что учиться у него оказалось, на удивление легко и весело, и уже в первую неделю я с удивлением понял, что, кажется, начинаю что-то понимать и имею все шансы выбраться из двоечно-троечного болота на твердую почву.
Он, кстати, и начал свой первый урок необычно. Стремительно влетев в класс и оглядев всех смеющимся взглядом, громко объявил:
– Все взяли себя за нос. Все, все! Не ленимся! А теперь осторожно потянули. Только не отрывая. И запоминаем то, что сказал великий Эйнштейн: «Математика – это наиболее совершенный способ водить самого себя за нос». Знания – ничто, воображение – все! Поэтому на каждый урок приносим листочки для почеркушек. Забыли – спрашиваем у препода. Препод – это я, Василий Григорьич. За глаза можно звать Васей или просто Григорьичем. Ну, а всевозможных листочков у меня всегда навалом.
– А зачем нам листочки? – поинтересовался кто-то из ребят.
– Рисовать, черкаться, тренировать воображение – водить мысль на кончике пера. Кто не рисует и не черкается – вяжет себя по рукам и ногам, надевает в темной комнате черные очки и пытается отыскать потерянные ключи.
В классе захихикали.
– Нам же это… Рисовать на уроках запрещают. Даже на ИЗО.
– Ну… – Василий Григорьевич картинно развел руками. – У каждого свои методы. Мой метод разрешает и черкаться, и рисовать. Именно черновики позволяют избегать ошибок. Не бойтесь ошибаться! Кто никогда не совершал ошибок, тот никогда не пробовал что-то новое. Это, между прочим, тоже сказал Эйнштейн! Будьте ручейками и не превращайтесь в болото, и тогда все у вас получится – непременно доберетесь до своей Мечты, до своего Моря-Океана. Не понимаете чего-то – отлично! Значит, вы перед очередной ступенькой. Задаете вопрос преподу, получаете ответ – и поднимаетесь на ступеньку вверх. Когда все легко и понятно, это даже подозрительно. Радуйтесь непонятному. Это всегда подножка, которую несложно перепрыгнуть.
– А если впереди не подножка, а целая баррикада? – ехидно осведомился Макс.
– Значит, чего-то вы не замечали прежде – возможно, тех же маленьких подножек. Испуганно обходили стороной – вот и накопилась куча-мала из маленьких непониманий размером с баррикаду…