Как раньше не догадался?! Столько материала! Работать в отделе криминальных новостей и не писать детективов?
А уж про Булкина – первое дело! Тему знаю, много, и много того, чего другие не знают – уж так обстоятельства сложились. Второе – Булкин личность известная. Пока. Еще не забыли. Третье. Убийцу так и не нашли. Четвертое – убийца продолжал убивать. Пятое – убийца о всех своих убийствах подробнейшим образом отчеты на имя заведующего отделом, правда бывшего заведующего Николая Федотовича, слал, шлет и будет слать, а я все эти письма читаю! Шестое – убийцу скоро должны поймать, как говорит товарищ Железнов: «Сколько вор не ворует, а тюрьмы не минует!». Да… Это про вора. Но наверняка не зря говорит! И убийцу поймают! А я тут как тут! Со всеми подробностями, в художественном изложении! Да если… на примере олигарха Булкина, показать новое видение человеческого общежития в свете добра, справедливости и человеколюбия… Стану знаменитым, уважаемым, богатым…
– Опять убийца Булкина нарисовался? – Бархатистый баритон, чуть слышнее работы вентилятора ноутбука, около самого уха. – Здравствуйте Евгений.
Мог Виктор Николаевич вывести человека из равновесия. Мог! Тихо и не прилагая усилий.
– Здравствуйте. Как не слышно вы ходите.
– А вы наушники из ушей вытащите.
Черт! Забыл. Как в метро слушал… Только выключил.
– Статью кропаете? – Господин Попов отвел взгляд от экрана, лениво скользнул глазами по моему лицу. – Ага! Роман!
Догадался! Благосклонно кивнул – мол, скоро как я, знаменитым, станете, господин Кульков Евгений Валентинович.
– Фамилию смените, не автобиографию же сочиняете. Потом проблемы могут возникнуть…
И всякий интерес потерял. Повернулся и в буфет. Бесшумно! И наушники не причем. Подошвы у его ботинок, очень дорогих ботинок, мягкие, пружинят при каждом шаге, будто и не идет он на них, а плывет, будто барс крадется.
– Виктор Николаевич! – Не удержался я.
Барс остановился, лениво обернулся, смял губы в улыбку. Слегка склонил голову.
– Вы это… Никому не говорите… – Только бы не покраснеть!
По-барски воротился, по-отечески похлопал по плечу, и чуть картавя заметил:
– Вы меня знаете – я в дружеских посиделках не участвую, делами и интересами коллег не обременяюсь – эгоист я. Мне чужие судьбы… – Он пожал плечами – зря просишь, мне твой роман до лампочки. – Но от себя замечу – наоборот, молодой человек, на всех углах кричите и у всех совета спрашивайте! И посоветуют, и поучаствуют, и поправят, и работать меньше будут заставлять – лучше управитесь.
Он посмотрел на часы – золотой Ролекс – из прошлой, адвокатской жизни.
– А пишут все. И я пишу, и Василий Сергеевич, и вон – Белов, могу поспорить, пишет. Работа у нас такая.
Белов на секунду перестал жевать, нервно дернул левым плечом, словно сбрасывая не учтиво положенную руку. Сидел он далеко, слышать разговор не мог. Значит или сверхчувствителен, или у Виктора Николаевича взгляд пробирающий. Скорее второе. На мои изучающе-буравящие откровения старик никак не реагировал.
Попов начал поворачиваться…
– А почему фамилию изменить?
Виктору Николаевичу пришлось стряхнуть с себя мысль об утреннем бутерброде.
– Засудят. Это я вам, как… Вы же, что б читателю интересней было, и в бордель Булкина сводите, и как он взятки крупному чиновнику давал напишете, и про вагон с анашой… Так ведь?
Он хихикнул. Резко так – «хи-хи».
А ведь прав! Как это я сразу…
– И лучше от имени убийцы, от первого лица, так сказать. И так, что б читатель себя этим киллером почувствовал! Все хотят хоть раз в жизни кого-нибудь убить, да не у всех духу хватает. А тут Кульков! Такой романище! Читаешь и… Про струю уберите… И лихие девяностые… Уж как-то избитым все это стало. Надоело.
Резкое «хи-хи», поворот на одних каблуках, и однозначный отход к буфету – несколько быстрее, чем обычная вальяжная походка. Это что бы я больше не окликнул – хоть и говорит «чужие судьбы мне безразличны», но на чужие просьбы откликается и в дела коллег лепту посильную вносит – правит и наставляет. Любит он наставлять!
Это сейчас отошел. Понятно – Виктор Николаевич человек правил. В девять ноль пять входит в офис, в девять ноль семь, предварительно помыв руки, садится за стойку, за три минуты съедает один бутерброд с красной икрой, еще три минуты пьет крепкий черный кофе, расплачивается – бутерброды с икрой у нас за свой счет, кофе – бесплатно; заходит в туалет; через пять минут он за своим столом. А тут я этот ритуал чуть не порушил…
А совет он дал стоящий! Как это я сам не додумался?
«Когда мне плохо – я мечтаю о киллере. О любом киллере. Который придет и избавит меня от всех проблем, от всех несчастий, от этого мерзкого, тупого, никому не нужного бытия. Избавит быстро, умеючи, без шума. Выстрелом. В голову.
И все! Свобода! Рай!
Но я сам – киллер, наемный убийца.
А вот к некоторым, которые обо мне совсем не мечтают, я заезжаю. Без приглашения.
Как к Булкину…»
Стоп!
«Как к Бабулькину…»
Точно! И догадаются сразу, и по судам не затаскают! Я же не про…
Легкий бриз в спину прервал мысли – дверь с лестницы остается открытой более обычного всего на долю секунды, однако это говорит о появлении в зале заведующего нашего отдела Железнова Василия Сергеевича.
Я ко входу сижу спиной. В принципе мне все равно – так уж получилось. Вот Фоту не все равно – он должен видеть входящих, чтобы принять соответствующее рабочее положение. Если я, Белов или даже Попов – реакций ноль, а вот если Василий Сергеевич… Брови сгрудились над переносицей, глаза горят! Весь в думах! Творит очередной шедевр в фотошопе. Когда проснуться то успел?
Мне то все равно – у меня всегда перед глазами текст. Ну или страница новостная – это не возбраняется. Однако на вход начальства реагирую – спина прямее становится, улыбка убегает, и рефлекторно, хотя чего прятать, сворачиваю все окна на рабочем столе. И на предыдущего шефа, на Николая Федотовича, он хоть и мал, но в животе сильно широк – ему для входа времени больше чем другим требовалось, я так же реагировал.
Василий Сергеевич в плечах разросся. Не плечи, а коромысла! От его входа дверь дольше всего остается открытой. От него можно сказать даже не легкий бриз, а чувствительный сквознячок!
Другие не так входят. Андрей Фот или Вера Нефедова – проскочили и все. Белов… Раньше меня приходит, позже уходит… Не разу не видел! А ведь шесть… Семь лет! Попов – материализуется. Вот не было его и вдруг – бац! Вот он! И исчезает так же. Только что был и нет! Экстрасенс? Телепортируется? Не верю. Этот из тех, которые без мыла влезут – долгие, долгие годы тренировок и склад характера.
Вот кого есть за что не любить… К кому плохо относиться и на кого раздражаться – на Попова. Ведь он…
– Привет Женек. Работаешь? Как дела?
– Здрасте, Василь Сергеевич. Да. Все нормально.
Шеф скрылся в своем аквариуме.
Меня зовут Женя. Евгений Валентинович Кульков – по паспорту. И милиционеры. И должностные лица. Остальные… Как хотят – и Женей, и Женьком, и…
Железнов вот – Женьком.
Школьные товарищи – Кульком дразнили. В институте, я институт журналистики окончил, Кулем звали. Я не обижаюсь. Общаться приходиться с такими кадрами! Уголовники…
Да… Уголовники – что! Эти нормально обращаются, почти как должностные лица при исполнении, потому как я с ними общаюсь в присутствии милиционеров. Так что уголовные элементы ко мне по имени-отчеству, с ухмылкой правда. Ну да ладно.
А вот должностные лица и в не формальной обстановке, на улице или в кафе за счет газеты, где никто ничего не услышит – так, не назовут, обзовут! Уголовнику до этой фени, до такого мата, до… сидеть и сидеть!
Я не обижаюсь. Сам понимаю – вопросы провокационные, глупые, не хорошие вопросы. Но не я их придумываю. Мне пишут – я задаю. Обычно Виктор Николаевич – он у нас по этому делу мастер.
Виктор Николаевич напишет, шеф вызовет, протянет листочек виновато, и тихо скажет:
– Сходи, Евгений, поспрошай. Тебя не убьют. – Так Николай Федотович отправлял.
Василий Сергеевич похоже, но всегда по-разному говорит. Смысл тот же!
И вроде не оскорбляют. Виктора Николаевича за такие вопросы – убьют, а меня нет.
Я один раз поинтересовался – почему меня не убьют? Шеф долго юлил, глаза отводил, про мой возраст врал, честные и чистые глаза мои…
Виктор Николаевич, когда от шефа вышли, не сдержался – от души посмеялся сначала, а потом и заявил, честно, откровенно так:
– Ты, Женек не обижайся, только рожа у тебя – тупая. Дурака ни за какие вопросы убивать не будут – он и так судьбой обиженный.
Успокоился, по плечу меня похлопал, и серьезно:
– Я знаю – ты не дурак. И пишешь хорошо, и эрудированный, и… Но лицо у тебя – выпускник сельхозтехникума.
Повернулся и в курилку – спокойно, с достоинством.
В чем-то он конечно прав – лицо у меня простоватое, фигура жидковатая. Прическа… Что только с волосами не делаю – торчат, как депутаты в думе первого созыва, определяются. С одеждой проблемы – что ни куплю все велико. Сам не понимаю отчего. Костюмы и не ношу.
Вот глаза у меня, здесь шеф от истины не отошел, и честные, и чистые. Некоторым девушкам нравятся. И женщинам. Вот Светлана Владимировна, так и говорит: «Мне бы Женечка твои глаза, я бы в этом гадюшнике не прозябала!». И вздохнет глубоко, с оттяжкой. «Гадюшник» – это наша газета.
Отвлекся… Я о Викторе Николаевиче хотел.
Вот он – истинный ариец, да к тому же подлец. Внешне. Да и в душе думаю… Подойдет, поздоровается: «Доброго здоровьичка» – кулаки чешутся, хочется в ответ гадость сказать, а нельзя – человек с тобой просто поздоровался, то есть здоровья пожелал, но так, как другие смерти желают, в чатах или на всяких литературных сайтах – «Вешайся бездарность!». А уж за те вопросы, что я потом должностным лицам без свидетелей задаю… Убьют! Его конечно. Если не сами, тут же, то киллера наймут, не остановятся.
Да… Истинный ариец – лицо овальное, слегка удлиненное, черты лица – тонкие, правильные, очень правильные – все на этом лице перпендикулярно –параллельно. А волосы… Это те депутаты что на моей голове, только до демократии, и даже до Горбачева – лежат и в одну сторону смотрят. Одет всегда – костюм по моде, отутюжен, рубашка в тонкую полоску, галстук – в цвет подобран, с легчайшей небрежностью, которую только Светлана Владимировна и замечает, завязан…
Ботинки у него! Светлана Владимировна посмотрит на эти ботинки и вздохнет, будто о моих глазах. Но ничего не говорит.
А вот глаза у него – дрянные! Совсем дрянные! Белые почти, вроде и нет глаз ни каких – смотреть в них не хочется – страшно и противно. Потому его женщины боятся – здесь ни какие костюмы, ни какие ботинки, никакой галстук не помогают.
Светлана Владимировна, в кафешке сидели как-то, близко-близко наклонилась ко мне и на ухо зашептала: «Приснился сегодня Вурдалак наш! Думала не проснусь! Глазищи…». «Вурдалак» – Виктор Николаевич, за спиной ее в это время стоял и не хорошо улыбался – я его отражение в подносе рассмотрел. Хотел Светлане Владимировне локотком намекнуть, да локоток в такое ее нежное место уперся, да как-то по-пионерски, вроде случайно, невзначай… И стыдно стало, и мысли потекли в…
Да! Мне нравятся женщины с большой грудью! С большой и круглой…
Никак не могу сосредоточиться, когда Светлана Владимировна вползает в мысли! Только не подумайте, что я в нее влюбился! Впрочем, …
Так! Стоп! Про Виктора Николаевича! Глаза. Да… а вот мозгов у него очки носить – не хватает! А я еще дурак! Сам…
Завожусь я… Все! Успокоиться, не думать…
А все равно… Почему-то раздражает он меня меньше, чем Белов. Почему?
Я же про убийство Булкина писал!
Все. Продолжаю…
Из-за этого убийства Николая Федотовича, бывшего шефа моего, сняли, а на его место назначили Василия Сергеевича Железнова. Со стороны, с опытом работы. Работал подполковник Железнов не в журнале, и не в газете. Но опыт имел вполне профильный – о бандитизме знал не понаслышке.
Кстати, на мир Василий Сергеевич Железнов смотрел сквозь поляризованные стекла очков «Полароид».
Стекла отфильтровывали блики от софитов, фонарей, солнца, звезд; заметнее становились мелкие детали; цвета делались насыщеннее. Возможно благодаря очкам, и статьи у него получались – простые, но емкие и запоминающиеся. После правки Виктора Николаевича, или моей. Я ведь тоже носил такие очки. Стал носить…
Нет! Я не подражаю! Я просто попробовал и мне понравилось.
По поводу очков, очков Василия Сергеевича, в нашем коллективе, ходили разные слухи.
Одни говорили – катаракта, толи зреет, толи после операции. Однако, проработав год, он очков не снял. Версию отмели, как не состоятельную. Версии отметать – в крови у моих коллег.
«Злые языки», есть и такие в редакции, решили – он никогда не снимает очки от того, что ему стыдно смотреть людям в глаза. В чем-то они правы. Заняв кресло заведующего отделом, многих господин Железнов обидел. Обидел не заслуженно. Заслуженных…
Еще говорили – человек скрывает свою природную доброту, которая, как известно, в глазах – как в зеркале. Это те, которые при Василии Сергеевиче заслуженными стали, выслужились, то есть…
Я, в нашем коллективе, на особом месте – и не заслуженный, и не обиженный, и… В общем как сидел на судебной хронике, как брал интервью у официальных лиц, как правил статьи завотделом – так на судебной хронике и сижу, и статьи правлю. И прежнего правил, и этого. Потому что у меня профессиональное образование. Я, да еще трое в нашей газете, закончили журфак МГУ. Весь остальной коллектив – самородки, самогении, специалисты в своей сфере! Им уважение и почет! А мне – правило и учет! Сколько и чего поправил.
Находясь на этом, особом, счету, пользуясь близостью к руководству, я поинтересовался у Василия Сергеевича (Светлана Владимировна домаглась!), почему он даже в помещении в очках. Оказалось, правы были все. Катаракта у него действительно была, но хрусталик заменили, зрение восстановилось, а к очкам привык. Еще, спрятав глаза, и отказывать, и наказывать, и хвалить – гораздо проще. Да и вообще жить. Спрятав душу, зеркало которой глаза, за зеркальными стеклами! К тому же – поляризованными.
Со мной он был откровенен – я первое время глаза держал открытыми, да и потом, когда очки надел… Как у Василия Сергеевича…
Однако, находясь вблизи руководства, карьеры я себе не сделал. Не при прежнем, не при нынешнем!
Я неудачник!
Удобное слово – неудачник. То есть человек лишенный удачи. Назвался «неудачником» и сиди себе. Именно «неудачником»! Не «дураком», не «неучем», не «слабаком»!
То есть получается, что ты и умный, и образованный, и сильный духом! А не повезло…
Вот Светлане Владимировне повезло! Она удачно вышла замуж за VIP-менеджера нефтяной компании! Когда-то… Он ее устраивал к нам. Они в разводе, давно… Хотя она и закончила не журфак, а пединститут; и работает в газете всего два года, а не семь; к тому же женщина…
Впрочем, быть женщиной в наше время… Или голубым. Я же не то и не другое, и потому на побегушках у Светланы Владимировны. Блин… И ей я правлю «гениальные» статьи. При этом млею и мечтаю! Напрасно!
Время десять, а ее все нет. Придет, а шеф даже не поинтересуется: «Где вы были, почему задержались?». Стоит мне на пять минут задержаться… Сарказм в каждом слове: «В пробку попали?». Да! В метро есть пробки! Но они под землей! Их не видно не из космоса, не из окна чиновничьего лимузина! И мой шеф – Василий Сергеевич Железнов, их не видит, потому что до работы добирается на личном «Вольво»!
Хотя я сам виноват – график то у нас как бы свободный, а я в восемь тридцать уже на рабочем месте. Придет товарищ Железнов в девять, раньше ни разу не замечал, я сижу, работаю, так сказать. И всегда так. Всегда! И вдруг меня в девять нет! И сразу: «Где вы были? Почему задержались?». А мне… Нет бы понахрапистей, по наглому как-нибудь. Сюсюкаю, оправдываюсь.