Помимо терминологических трудностей у самого Фрейда, достаточно большие проблемы возникли при переводе оригинального тезауруса Фрейда на друге языки. В английском языке немецкому понятию Trieb соответствуют сразу два понятия: instinkt и drive. Редактор перевода работ Фрейда на английский язык Джеймс Стрэчи предположил, что именно английское понятие instinct наиболее адекватно немецкому понятию Trieb. Для такой точки зрения, несмотря на дальнейшую критику в адрес Стрэчи, есть основания. Буквальный перевод слова «инстинкт» с латинского означает «внутреннее побуждение», что достаточно точно соответствует смыслу, который Фрейд вкладывал в понятие «влечение». Более того, и сам Фрейд не возражал против того, чтобы Trieb переводилось на английский язык именно как instinct, а не drive.
Однако другие англоязычные аналитики не всегда точно придерживались этой трактовки. Так, например, составитель «Критического словаря психоанализа» Чарльз Райкрофт рассматривает инстинкт традиционно – как «врожденное, биологически детерминированное побуждение к действию»38 и далее пытается в этих рамках описать теорию влечений Фрейда, приписывая инстинкту источник, энергию, цель и объект. Он принципиально не видит пользы в попытке выявить смысловые различия между влечением и инстинктом, однако пользуется преимущественно понятием «инстинкт» и методично критикует Фрейда за его диалектизм, дуализм и невнимание к остальным инстинктам, которых сам Райкрофт насчитывает семь. Незаметно для себя Райкрофт соскальзывает с фрейдовского понимания влечений как базовых первичных побуждений к действию на традиционное понимание инстинкта как совокупности наследственно предопределенных целесообразных действий, коих на самом деле можно насчитать много больше двух, и с этих позиций совершенно безосновательно критикует Фрейда.
Подобные трактовки заставляют некоторых аналитиков рассматривать выбор понятия «instinct» в качестве английского эквивалента «Trieb» как серьезную проблему психоаналитической и психологической литературы, порождающую «путаницу между фрейдовской теорией влечений и психологическими концепциями инстинкта у животных… приводя к утрате оригинального момента фрейдовской концепции, связанного с утверждением относительной неопределенности побуждающей силы, случайности объекта, а также изменчивости целей влечения»39.
Традиционно в биологии со времен Дарвина принято понимать под инстинктом не столько побуждение к действию, сколько механизм действия. Поэтому использование понятия «инстинкт» в рамках психоаналитической теории влечений не столько невозможно, сколько неоднозначно: каждому автору, использующему понятие «инстинкт», всегда придется оговаривать, какое из двух возможных значений он имеет в виду. Мне привычно пользоваться традиционным определением инстинкта как унаследованного, жесткого, не меняющегося от индивида к индивиду паттерна поведения, присущего определенному виду животных. Подобными врожденными паттернами поведения обладает и человек. Таков, например, классический укореняющий паттерн поведения, описанный у новорожденных Рене Шпицем40. Прикосновение к лицу новорожденного младенца приводит к быстрому вращению головой из стороны в сторону с полуоткрытым ртом до тех пор, пока рот не наткнется на сосок и губы его не ухватят. В этот момент движения головы прекращаются и начинается сосание – еще один врожденный инстинктивный паттерн. Таков инстинкт дыхания, глотания, мигания, мочеиспускания, дефекации и десятки других генетически детерминированных паттернов поведения.
Разумеется, такое понятие инстинкта относится более к сфере интересов биологии и этологии, нежели психологии, но это не означает, что психология, по мнению некоторых авторов, должна «отказаться от употребления понятия инстинкта как научного термина»41. Если, например, Холт считает, что инстинкт как метапсихологическое понятие мертв и его необходимо заменить понятием «желание» (wish)42, то это может быть верным, если иметь в виду только метапсихологическую теорию Фрейда. Но если иметь в виду метапсихологическую теорию, контактирующую со смежными науками (биологией, зоологией, этологией, зоопсихологией), то понятие «инстинкт» еще долго не утратит для нас своей коммуникативной ценности. Уверен, что многие этологи, исследующие инстинктивное поведение животных, комплексы фиксированных действий, знаковые стимулы (релизеры и ключевые сигналы), импринтинг и условно-рефлекторное поведение, были бы крайне удивлены, узнав, что с точки зрения отдельных психологов понятие «инстинкт» мертво. Думаю, что для их «биологического уха» так же странно было слышать на протяжении всего XX столетия такие словосочетания, как «инстинкт жизни» или «инстинкт смерти». Одни лишь эти неверно переведенные и неверно использованные словосочетания могут побудить их сгоряча признать вслед за словосочетаниями и сами теории «чуждыми биологии… не только ненужными, но и неверными»43. Специалист в области эмоций Кэрролл Изард так и пишет: «Фрейд в свое время рассуждал об инстинктах жизни и смерти, но очень немногие из ученых, специализирующихся на исследовании поведения человека, согласятся с его концепцией»44. И правильно сделают. Но лишь в том случае, если их побуждать к тому, чтобы рассматривать влечение или драйв к смерти именно как инстинкт.
Но, поскольку основу фрейдовской теории влечений составляют не инстинкты как совокупность сложных врожденных реакций (актов поведения) организма, возникающие в ответ на внешние или внутренние раздражения, а постулирование побуждающей силы влечений к различным моделям поведения и различным объектам, помогающим достижению цели влечения, то, я думаю, удобнее использовать понятие «влечение» для перевода немецкого понятия «Trieb» на русский язык и присоединяюсь к тем англоязычным авторам, которые считают, что английское понятие «drive» – более адекватное для перевода на английский.
В некоторых переводах Фрейда на русский язык45 в качестве аналога немецкого понятия «Trieb» используется русское понятие «позыв», что с нашей точки зрения не совсем правильно, тем более, что сами переводчики внутри текста в скобках пишут понятие «влечение». Толковый словарь русского языка С.И.Ожегова и Н.Ю.Шведовой указывает, что использование понятия «позыв» в смысле «желания» или «влечения» теоретически возможно, но оно устарело, и современное значение слова «позыв» в русском языке больше соответствует ощущению конкретной физиологической потребности (позыв на рвоту или мочеиспускание).
Если мы обратимся к фундаментальной отечественной психологии, то увидим, что она обладает еще одним достаточно точным аналогом фрейдовского понятия «Trieb» – «динамическая направленная тенденция», которая подобно влечению Фрейда обладает и напряжением, и направленностью, и предметным содержанием (опредмечивается)46. Сергей Рубинштейн с позиций динамической направленной тенденции даже критиковал теорию влечений Фрейда за ее неполноту. Для Рубинштейна влечение – лишь начальный этап отражения органической потребности. «По мере того, как осознается служащий для удовлетворения потребности предмет, на который направляется влечение, а не только ощущается то органическое состояние, из которого оно исходит, влечение необходимо переходит в желание – новую форму проявления потребности»47.
Понятие «желание» представляет для нас большую ценность, поскольку отличается от понятия «влечение» именно степенью осознанности. Под «желанием» далее мы будем понимать осознанное влечение к чему-либо, например желание смерти. Рассматривая далее проявления патологической авитальной активности, мы будем говорить о таких пресуицидальных формах, как «желание умереть» и «нежелание жить» как осознанных проявлениях влечения к смерти. Любой человек имеет влечение к смерти, но нужно иметь очень некачественную жизнь, чтобы это влечение к смерти настолько усилилось, что смогло преодолеть блокирующие системы хронификации жизни (страх и боль) и проникнуть в сознание в форме желания смерти.
*
Разграничив влечения, инстинкты и желания, далее мы должны определиться с некоторыми фундаментальными понятиями, которые настолько традиционны, что, даже наполнив их здесь новым содержанием, мы не имеем надежды на их адекватное использование в ближайшее время.
Одним из таких фундаментальных понятий для нас, несомненно, является понятие «жизнь» и его производные – «жизненная активность» и «влечение к жизни». Определение жизни как одной из форм существования материи, закономерно возникающей при определенных условиях в процессе ее развития, возражений не вызывает, но уже понятие «жизненная активность» и уж тем более понятие «влечение к жизни» являются для нас крайне двусмысленными. Акт (лат. actus) со времен Аристотеля понимается как деятельное осуществление чего-либо. В психологии под активностью (в противовес реактивности) понимают собственную динамику и деятельность живых существ48. Если мы понимаем жизнь как активность и движение к смерти, возникающее за счет мотивационной силы влечения к смерти с одной стороны и активности внутренних систем хронификации жизни с другой стороны, то понятие «жизненная активность» становится крайне двусмысленным. Поскольку, если речь идет о живом существе, понятие «жизненная активность» может обозначать лишь внутреннюю активность систем хронификации жизни – систем, которые традиционно принято называть инстинктами самосохранения и в отношении которых Фрейд, определив их как инстинкты Я, не оставил четкого определения.
Найти определение инстинкта самосохранения в словарях по психологии и психоанализу также трудно. В критическом словаре психоанализа Райкрофта самосохранение определяется как Эго-инстинкты, а Эго-инстинкты – как самосохранение49. Шпильрейн определяет инстинкт самосохранения как «статичный» инстинкт, защищающий уже существующего индивида от чуждых влияний, в отличие от «динамического» инстинкта сохранения вида, стремящегося к изменению и воскрешению индивида в новой форме50.
Мы будем рассматривать самосохранение как врожденную систему хронификации жизни. Функционирование этой системы не позволяет живому организму максимально быстро приблизиться к конечному состоянию – смерти, заставляя каждый живой организм проделать свой собственный путь к смерти. Такое понимание инстинкта самосохранения близко к позиции Фрейда, когда он рассматривал его как фактор, обеспечивающий «окольный путь» каждого организма к смерти, но мы, в отличие от Фрейда, не будем спешить относить систему хронификации жизни ни к влечениям к смерти, ни к влечениям к жизни, равно как и противопоставлять его им. Более того, мы вообще не будем относить эту систему к категории влечений. Деятельность этой системы управляется и мотивируется влечением к смерти, подобно якорно-маятниковой системе в часах, которая действует, как и весь механизм часов, за счет тяжести гири, или напряжения пружины. При этом функция этой системы заключается в буквальном смысле слова не в поддержании и не в сохранении жизни, а в хронификации этого процесса. Сама система хронификации жизни не обладает ни внутренней энергией, ни внутренней мотивирующей силой. Она ограничивает возможности реализации влечения к смерти лишь теми путями, которые в форме инстинктов заложены в нас для созревания, репродукции и последующего патронажа. Деятельность системы хронификации жизни целиком и полностью зависит от энергии влечения к смерти и собственной энергией не обладает.
Что касается понятия «влечение к жизни», то если рассматривать влечение как «давление, подталкивающее организм к некоторой цели»51, то влечение к жизни не существует как таковое: если жизнь – процесс хронического умирания, то обладает ли человек самостоятельным влечением к хроническому умиранию? С нашей точки зрения – нет. Человек обладает влечением к смерти, но чаще всего не может его моментально удовлетворить в связи с тормозящим действием системы хронификации жизни. Так устроены все простые и сложные биологические системы. Человек – единственная биологическая система, которая может сознательно повредить или преодолеть системы хронификации жизни и достичь своей смерти максимально быстро.
Таким образом, ни понятие «влечение к жизни», ни понятие «инстинкт жизни» не являются с научной точки зрения верными. Человек как носитель психики, равно как и его организм, не обладают влечением к жизни, а неорганическая материя, поскольку она не обладает ни психикой52, ни организмом53, не может обладать и влечением к жизни.
Неорганическая материя обладает тенденцией к жизни, и при определенных условиях она неизбежно порождает жизнь, и если мы будем рассматривать влечение как некую общую тенденцию к направленной деятельности, как некий вектор, определяющий с одной стороны направление, а с другой – силу, то тогда влечением (тенденцией) к жизни обладает лишь неорганическая материя, а живая органическая материя будет обладать лишь влечением к смерти.
Смерть как прекращение жизнедеятельности организма и его гибель являются конечной и основной целью жизни, и качественное удовлетворение этого влечения равноценно понятию качественной жизни. Хорошо жить – это значит качественно умирать: не быстро и не долго, а именно столько, сколько заложено в нас природой, и именно теми способами, которые заложены в нас природой. Мы должны свободно «вбирать» в себя все то, что необходимо для нашей жизнедеятельности и «выбрасывать» из себя все то, что мешает ей. Эти способности касаются как системы хронификации жизни (обмен веществ) в целом, так и психических процессов в частности.
Если страх и боль – те ограничители, которые встроены в систему хронификации жизни, то агрессия и элиминация – те механизмы, которые последовательно обеспечивают процесс хронического умирания. Понимание агрессии как процесса включения в себя является оптимально удобным и полностью исключает все те ужасающие нелепости, которые нагромождены за последние десятилетия вокруг этого понятия. Агрессия как «включение в себя» и элиминация как «исключение из себя» составные части жизни как диссипативного процесса, осуществляющие тот самый обмен веществ, который традиционно рассматривается как обязательный атрибут жизни.
Агрессия как часть системы хронификации жизни, подчиняющаяся влечению к смерти, предусматривает интерес к различным объектам окружающей среды, способным так или иначе удовлетворить наши потребности. То, что мы называем интересом, аффиляцией, любовью и т.п., есть различные проявления агрессивного механизма, вслед за которыми следует фиксация и деструкция – частичное или полное разрушение в целях дальнейшей инкорпорации (включения в себя). Механизм элиминации выводит из организма все те элементы, которые, оставшись в нем, могли бы привести к ускорению процесса умирания.