Зачем он с ней родился? Мася Пу не знал. Он пробовал наркотики, перекрашивал волосы в оранжевый цвет и даже бегал по полям голым. Но это пустоту не пугало. Она его не оставляла. Она бегала вместе с ним. Она пила алкоголь и бегала с ним по полям. Она его любила. Она была ему кем-то дана. В наказание? За что? Мася Пу не знал. Он сжился со своей внутренней пустотой. Он хотел заполнить её любовью – к горам, к морю, к быстрым машинам, к грудастым женщинам, но не мог. Как он ни старался, пустота была непреклонна. Она была частью Маси Пу. Внутренняя, живая пустота. Вакуум, из которого все родилось. Но из этой пустоты внутри Маси Пу рождались только страх и уныние. Мася Пу ничего не хотел. Только одного – избавиться от своей внутренней пустоты. Бедный Мася Пу!
Крылья
Ты дал мне крылья – я могу летать,
Ты дал надежду – я могу смеятья,
Ты ниточкой любви мне душу развязал,
И я оттаяла – чему тут удивляться?
Ты в сердце нежно так поцеловал,
Что я поверила тебе как чуду.
Но ты ведь не любил – ты просто поиграл
В любовь и нежность – как в свою причуду…
Мы оба – взрослые, и понимаем всё:
Игра в любовь – для нас она не нова,
Но верить хочется тебе – или судьбе,
И что на сцене я – Офелия а ты там – Казанова.
Ты дал мне крылья – я могла летать,
Но не подняться нам на небо вместе,
И я тебе не буду больше лгать —
Я ухожу со сцены – ты – к своей невесте.
Wings
You gave me wings, so I can fly
You gave me hope, so I can laugh.
You untied my soul with a thread of love,
And you heal my wounds – why should I be surprised?
You kissed my heart so tenderly,
That I believed-you are a miracle,
But you did not love me – you just played
With love and tenderness – as a good actor.
We are both adults and understand everything-
The game of love – for us, it is not something new,
But I want to believe in you – or in faith-
That on stage I’m Ophelia and you’re – Casanova.
You gave me wings – so I could fly,
But we should not climb to heaven together.
I will not lie to you anymore —
I’m leaving the stage. I will not play your game any more.
Похороны Гоши
Четверо стояли около земляного холмика в темноте, и было слышно, как двое из них громко шмыгали носами. Луна освещала сад, пахло нарциссами, и было понятно, что здесь хоронят дорогое существо. «Бедный наш Гоша!» – произнес кто-то. Девочки опять как по команде зашмыгали носами. «Мир праху твоему! Спи спокойно!» – это был голос почти плачущего папы.
Четверо – мама, папа и две полувзрослые дочери взялись за руки и склонили головы над холмиком. «Лишь бы лиса не добралась!» – добавила Ласточка. А Силле погладила Ласточку по голове и успокоила: «Папа сверху камень положил, да и Гоша лежит в пластике». Она тяжело вздохнула: «Бедный наш Гоша!».
«Да кто же был такой этот таинственный Гоша, по которому так искренне горевала целая семья?» – спросите вы. А он был обычным черным ангорским кроликом, умершем от старости и обжорства. Гоша был просто домашним развлечением, ходил в красивом ошейнике со стразами и выгуливался раз в день на зеленой лужайке перед кирпичным домом, где и жила наша семья.
Гоша был толстым и счастливым кроликом – ел только отборную траву или щипал одуванчики, клетку ему чистили после того, как он «настреливал» в углу много маленькой коричневой дроби, и вообще он был кроликом-долгожителем – он жил в этой семье уже шесть лет, и за это время и Ласточка и Силле выросли, похорошели, им одели металлические цепочки на зубы, и девочки уже несколько раз перекрашивали свои волосы. Теперь одна из них – Ласточка – была брюнеткой, а Силле – блондинкой.
Кролик Гоша участвовал во всех семейных Днях Рождения, приемах гостей и развлекал соседских детей, собирающихся по воскресеньям в саду у большого круглого батута с сеткой. Тогда его выпускали из клетки, и он всем показывал, как можно прыгать и без всякого батута и даже очень высоко. Дети смеялись от его высоченных прыжков, гладили Гошу и давали ему сладкую морковку. Может ли такая жизнь кому-либо не понравится? Это была цепь счастливых дней и вечеров, и Гоша чувствовал себя любимым и особенным.
Он никогда не видел других кроликов и вообще никаких животных – кроме соседской собаки – маленького черного терьера Беллы, которая часами стояла у забора, наблюдая за прыгающим Гошей. Она высовывала длинный, розовый язык и улыбалась, глядя на его прыжки, а иногда ей доставалась и морковка, летящая через забор от соседей.
Гоша жил, толстел и старел, и вот в один апрельский день он просто не проснулся, и девочки нашли его уже холодное, мохнатое тельце, когда пришли из школы. Были слезы, были причитания, звонки маме и папе, и вот в 9 вечера Гоша улегся в землю, аккуратно завернутый в целлофановый пакет.
Неожиданно в гараже зажегся свет- это вернулась соседка Гоши, мама Беллы. Она услышала всхлипывания и прошла в сад, тихо встав рядом с девочками. Она тоже ехала с похорон. Хоронили в тот день знаменитость, но похороны были совсем другими – там не плакали, не причитали и не всхлипывали. Там, на тех «важных» похоронах, улыбались, ели, даже флиртовали. Речей об умершем не держали и как бы о нем и не вспоминали, зато разговор шел о наследниках, деньгах, Швейцарии и отсутствующих родственниках.
Обсуждали пирожки, запивая их красным вином и заедая малюсенькими пирожными. Обсуждали погоду, аукционы и налоги – обычный набор общих «мозольных» тем. Обсуждалось всё, что угодно, но только не смерть. Не говорили и о том, кого только что отпели в церкви с круглыми куполами. О нем не говорили, не вспоминали, а похороны были похожи скорее на вечеринку друзей, чем на искреннюю скорбь по утраченному.
И мне подумалось, уж лучше быть Гошей в семье моих соседей, чем «важным лицом», которого никто не любит и по которому не льют слезы. Похороны Гоши были настоящими, искренними, и казалось, что пушистый, черный кролик Гоша принес за свою шестилетнюю жизнь на землю больше света и тепла – для Силле и Ласточки, для их мамы и папы, для соседских детей, и даже для собаки Беллы, чем тот важный дядя, который всю жизнь кем-то управлял, что-то накапливал, кого-то ругал, но так и умер никем нелюбимым.
Говорят, что каждый оставляет свой след на земле. Гоша – точно, оставил. Мир его пушистому праху! Пусть его рай будет полон только отборной морковки и он веселится и прыгает на райских полянах, полных простых, чистых и веселых Душ!
Звездный дождь в созвездии Персея
Когда ты вчера спал, ты ничего не заметил? Может, приснился вещий сон или может, ты неожиданно проснулся и тебе захотелось выйти на улицу? Нет?
А ведь мы сейчас пролетаем все вместе мимо созвездия Персея, представляешь? Ты спишь и летишь, а вокруг тебя такое творится! Около созвездия Персея летит комета, которая разваливается на куски, входит в атмосферу земли и падает на тебя звездным дождем. 150 звезд в минуту – падающие звезды, которые, сгорая, слушают твои желания, а ты вот спишь и об этом не знаешь.
Пик звездного дождя всегда в середине августа, но вот в этом году этот дождь особенный, так как умирающая комета вошла в нашу атмосферу, а она появляется около земли только раз в 130 лет.
Я проснулась после заката луны, когда её свет больше не мешал смотреть на бархатное темное небо с вшитыми туда стразами звезд. Облака были такие легкие, что скользили по бархату, словно тюль от легкой занавески, но не мешали мне видеть всю глубину бесконечности. И вот началось: слева, около ковша, свалилась большая звезда, прочертив небо вспышкой белого хрусталя, потом справа – вторая, и опять росчерком серебра по куполу небосклона. Через секунд десять – снова росчерк, но более светлый, не такой четкий.
Я сидела, или вернее лежала на полу комнаты с большими окнами вместо стен, на мягкой шкуре кенгуру, когда-то прыгающего под небом Австралии, и смотрела на небо. Будильник звучно показывал два часа ночи. Зрелище было не сравнимое ни с чем. Мне показывали небесный фильм об умирающей комете, которая рассыпалась прямо на глазах последним фейерверком.
Я не знаю, сколько людей смотрели на небо в ту волшебную ночь, но если они не спали и видели эту звездную феерию, то уж верно не могли на следующий день думать об акциях, выборах, армиях и войнах, ибо все это не актуально и глупо, когда перед тобой развертывают картину вечной красоты. Зачем эти войны и цены на нефть? Зачем вражда и кредиты в банке? Зачем?
Если бы все люди планеты однажды встали ночью и подставили свои головы под звездный дождь, если бы они почувствовали, как звезды падают, а земля путешествует вместе с солнцем дальше, закручиваясь в спирали галактики, а в центре её – таинственная и неизбежная черная дыра, где нет времени, нет возраста, нет религии, нет государства, но есть то, что никто не видел, то все эти войны и борьба за власть, за острова и полуострова, за богов, за мифы становятся такими маленькими, незначительными, неумными и ненужными, что просто хочется сказать: давайте просто смотреть на звездный августовский дождь и любить нашу планету.
Я не предлагаю вам любить друг друга, ибо это ложь, которой вас пытаются накормить и таким образом «одомашнить», отвести от «звездной болезни», но в душе мы-то знаем, что мы – часть этих звезд. Я предлагаю вам почувствовать в себе этот звездный дождь, и тогда вы, может, начнете относиться с добролюбием и нежностью к тем, кто живет рядом с вами, и тоже сделан из звездного материала, хотя, может, этого не понимает, поэтому и не любит себя.
Не по сезону
Разлили олово по небу,
Черпнули в сито мелкий дождик,
И пахнет августовским хлебом,
И воздух полон мокрых крошек.
Паучьим лапкам очень мокро —
Слюну свою с дождем мешая
Он ткёт ковер паучье-долго,
Поймать гармонию стараясь.
Скворец запрятал в ветки песню,
Кукушка тучи там считает,
А дождик бусинки развесил
И сверху сад мой поливает…
Пять долларов свободы
Что можно купить на пять долларов? Завтрак в Мак-Дональдсе? Обед в Икее? Проездной билет на московском метро (хватит пяти на несколько поездок – пока)? Деньги небольшие, хотя в Америке можно собрать 5 долларов мелочью на любой парковке машин около больших супермаркетов. Ожиревшие от гормона роста, которым по закону сильного начинено все мясо Америки, американцы больше не в состоянии согнуться и поднять упавшую около их больших машин мелочь. Конечно, только не в Калифорнии, где живут богатые и красиво-тонкие, те, которые не смотрят в телевизор и не считают деньги. Нет, не те!
А можно и в тюрьму попасть на пять лет за пять американских долларов – по одному году за доллар. Пять лет исправительно-трудовых работ на стройке Московского Университета на Ленинских горах. Неужели цена этой пятилетней работы – пять долларов? Как же это было выгодно послевоенному сталинскому режиму! И взметнулись, как в сказке, высокие каменные башни Москвы на семи холмах!