В институт она поступать не стала, потому что не видела себя ни в одной из общеизвестных профессий. На жизнь зарабатывала шитьём – благо, мама успела всему научить до того, как сбежала со своим новым хахалем. Её можно было понять, ведь муженёк ей достался тот ещё: злобный, авторитарный и совершенно не терпящий неповиновения. Бывший военный, старше её на целых пятнадцать лет. А вот дочку свою прихватить забыла, и вся злоба преданного мужчины выплёскивалась на бедную девчушку.
Окочурился папашка спустя год после того, как Вика закончила школу, и предоставил её самой себе. И вот уже пять лет почти каждый день, если позволяла погода, она выходила в окутанный светом фонарей ближайший парк и бродила в поисках того, кто скрасит её одиночество.
Друзей у Вики не было кроме тех, что она смогла завести в интернете на всяческих форумах для рукодельниц и страдалиц. Живьём она их никогда не видела, но успела полюбить и благодаря им создать для себя некое подобие иллюзии благополучия.
Но душа просила любви.
Бывало Вика встанет перед зеркалом в прихожей, собираясь на очередной променад, и передумает идти. Красотой она никогда не отличалась: непонятные зубы разного размера, будто несмышлёный малыш напихал бесформенных пластилиновых кусочков «Мистеру Зубастику»; нос с горбинкой, почти как у той самой Ахматовой, чьи стихи она так любила, только больше; карие невыразительные глаза, жидкие волосёнки и торчащие уши. Но вот тело! Тело у неё было что надо: точёная фигурка с узкой талией, стройные ножки и покатые бёдра, грудь третьего размера, упругая, подтянутая, как два надутых мячика, в которые так и хотелось поиграть. Но пользоваться своими достоинствами Вика не умела, так же как и скрывать недостатки. Отец вбил ей в голову, что косметикой пользуются только гулящие девки, и всякие мини, декольте и каблуки придуманы именно для них. Посему Вика одевалась скромно, искусством макияжа не владела, украшения подбирать не умела, окромя тех, что сварганила собственноручно. Она очень любила своё вязаное колье, так подходившее к её вязаному же свитеру коричневого цвета. Колье тоже было коричневым, но более тёмного оттенка. Знатоки бы сказали, что свитер её терракотовый, а колье оттенка бистр, но, несмотря на постоянную работу с цветом, Вика так и не смогла принять такое огромное разнообразие дурацких названий. Всякий раз когда очередные заказчицы просили платье цвета гуммигут или глициниевую юбку, она впадала в ступор и набирала поисковый запрос, чтобы понять, что нужно этим странным дамам.
Помимо названий цветов и дам, пользующихся ими, Вике ещё много чего казалось странным. Например, она не понимала, почему мужчины обязательно должны быть кобелями, а женщины сучками, которые хотят, чтобы первые на них вскакивали.
Не понимала она и зачем её отец после ухода матери, напиваясь вусмерть, лез со слезами и объятиями, которые переходили те, что дозволены между дочерью и отцом. Он никогда так ничего конкретного и не сделал, но в те непонятные минуты в руках отца Вика не знала, что делать, и съёживалась от растерянности, неприязни и страха.
В очередной раз Вика стояла перед зеркалом в прихожей. Она всматривалась в свои серенькие глазки, пытаясь разглядеть за ними глубокую, или широкую, ну или уже хоть какую-нибудь душу, но видела только свои никчёмные глаза, которые увлажнились от подобной досады.
«Никуда не пойду, – отчаянно подумала Вика. – Кто захочет знакомиться с такой, как я?»
С такой, как она, за все пять лет неспешных прогулок желание завести знакомство изъявляли только какие-то алкаши или непотребные мужчинки. А принца как не было, так и нет.
Частенько Вика заглядывалась на случайных прохожих и уже много раз виданных местных молодых людей, но всем им она была неинтересна. Ведь в характеристики её «принца» входила внешняя привлекательность, на страшненьких она не засматривалась, так же как и эти красавчики, не желавшие водиться с «крокодилом».
В дверь позвонили. Вика утёрла слёзы и посмотрела в глазок. На пороге стояла соседка, время от времени наведывавшаяся то за солью, то за ещё какой дребеденью. Хозяйка неохотно открыла, готовясь к новому попрошайничеству.
– Викусь, привет.
– Здравствуйте, – поздоровалась Вика. Несмотря на не такую уж и большую разницу в возрасте, она никак не могла заставить себя говорить с соседкой на «ты». Когда им с отцом дали эту квартиру взамен старой в доме под снос, Вике было четырнадцать, а этой даме аж двадцать два года. Она только вышла замуж за крайне симпатичного парня, и они вместе заселились в своё новобрачное жилище. Тогда она была очень красивой, и Вика смотрела на неё с завистью, ненавистью и восхищением. Теперь она превратилась в жуткую квашню после рождения троих детей, а муж всё ещё казался привлекательным, хотя и немного потрёпанным.
Вику это в какой-то мере даже радовало. Нет, не потрёпанность соседа, а увеличение в объёмах его жены. Так она вызывала гораздо меньше зависти и восхищения. Но вот как она продолжала удерживать подле себя такого видного мужчину, для Вики оставалось загадкой. «Только из-за детей, небось».
– Нет пары яичек взаймы, а?
Хотя соседка вечно просила взаймы, долги никогда не возвращала. Вика вздохнула и, вымученно улыбнувшись, сказала:
– Да, конечно, сейчас. Заходите.
– Если есть, то штучки три-четыре, – крикнула та вдогонку удалившейся на кухню Вике.
Вика принесла полупустую пачку с четырьмя яйцами и протянула нахлебнице – или наяичнице.
– Спасибо, Викусь, так выручила! А то детей кормить совсем нечем. Ну, я побегу, сейчас реклама закончиться.
– Не за что.
Вика засветилась своей кривозубой улыбкой, отчасти чувствуя радость оттого, что она хоть кому-то может принести пользу. Но всё же раздражения и негодования от подобной наглости и бестактности было куда больше, так что улыбка спала, как только за непрошеной гостьей захлопнулась дверь.
Вместо нежелания казать миру свою страшноту появилось стойкое желание оказаться подальше от всеобъемлющей нахальности некоторых представителей человеческой расы. Накинув куцее пальтишко, Вика вышла в сумрак февральского вечера.
На улице было зябко и многолюдно. Труженики спешили в свои тёплые норки посте тяжелого рабочего дня. Многих из них ждали, кого-то с ужасом, а кого-то с радостью. Кого-то любили, кого-то терпели или ненавидели. Среди формально одиноких были кошатники и собачники, чьи питомцы приносили своим хозяевам радость и зачастую были гораздо большими друзьями, чем двуногие собратья.
А Вику не ждал никто. Она терпеть не могла животинку и жутко раздражалась, когда кто-то из её виртуальных друзей ставил на аватарку милую киску или того хуже – глазастую мартышку. В арсенале её родственников была сбежавшая мамашка, откинувшийся батя, ветхая бабка в Оренбуржской области, которую она видела от силы два раза, и дальние родственники, время от времени приезжавшие по праздникам в её безрадостном детстве. Ни с кем из оставшихся в живых она знаться не хотела.
А так хотелось любви.
И хотелось не бежать в заснеженный парк на поиски суженного, а сидеть с ним дома в обнимку и быть любимой. Ведь это так просто, нормальное человеческое желание чувствовать себя нужным кому-то, быть для него целым миром и окунаться в его мир, осваивая новые горизонты многообразия человеческой души.
Случались с Викой и влюблённости. Обычно это были очень красивые и не очень хорошие мальчики, парни и мужчины. Но в каждом за внешней красотой она стремилась разглядеть и внутреннюю, извечно натыкаясь на серую невыразительность эгоистичных душонок. Несмотря на очевидность их полнейшего безразличия или даже презрения к ней, она наделяла их качествами рыцарей и надеялась на взаимность.
Каждый в калейдоскопе так и не ставшими её мужчин был на бережном счету, и Вика часто мысленно возвращалась в те времена, когда они наполняли её сердце. Бывало, влюблённости вспыхивали вновь, хотя эти люди давно не появлялись на горизонте. Тех, что Вика имела возможность отыскать в запутанной паутине мировой сети, она непременно находила и делала их странички соцсетей вынужденными заложниками своего браузера. Она могла часами разглядывать фотографии, просматривать записи и не решаться поставить один-единственный лайк.
Свежий снежок припорошил расчищенную утром дорожку между зеленых насаждений, вдоль которой стояли резные лавочки с редкими отважными, решившимися сидеть на морозе. В руках Вики, по обыкновению, находилась книга. На этот раз она взяла «Грозу» Островского, одно из немногих произведений школьной программы, зацепивших её юные ум и душу.
Порой она даже читала прихваченные в дорогу сокровища, но зачастую просто носила с собой как маячок тому ненаглядному, который сможет разделить её интересы и увидит в пустоте блёклых глаз то, что она найти так и не смогла.
Смотря на себя из глубин замутнённого сознания, Вика видела милую никем не понятую девушку. Она не знала, почему мир и люди в нём так к ней жестоки. Она вечно мусолила эти мысли в своей юной головке и удивлялась тому, как ничто не меняется и продолжает тухнуть, как и в те годы издёвок одноклассников и отцовского менторства.
Её вечно шпыняли совершенно незнакомые люди, которым она ровным счётом ничего плохого не сделала. То кассир обсчитает и возмутится, если она вопреки своему обычаю укажет на его оплошность. То случайный прохожий на совершенно свободной дороге заденет так, что потом синяк ещё не делю не сходит. То бабушка-одуванчик обматерит на чём свет стоит только потому, что Вика решилась предложить ей свою помощь в ношении сумок. Все её не любили, и Вика с этим соглашалась, потому что видела – любить её не за что. Но всё же истово противилась такому положению вещей и желала быть любимой и нужной.
На одной из лавок лежал проссатый бомж, и Вика с отвращением отвернулась. Потом несколько раз обернулась, чтобы про себя возмутиться его отвратительности и опущенности. Дальше её взору предстала милая парочка, лобызавшаяся под заснеженной сосной. Вика с завистью и негодованием смотрела на их обнимашки, мечтая оказаться на месте этой счастливицы и укоряя незнакомцев за столь неприличное поведение в общественном месте.
Навстречу и в обгон с тыла шныряли родители с детьми и влюблённые, державшиеся за руки. До чего же они раздражали! Чтобы снизить давление социума, в котором все вечно кружились вокруг межполовых взаимоотношений, Вика начала рассуждать на тему того, что в современном обществе вовсе необязательно быть чьей-то женой. И вообще, быть чьей-то. Многие сильные женщины смогли достичь заоблачных высот, избежав участи быть замужем.
Но она-то была не сильная. Она-то ничего не добилась. И не добьётся. Поэтому ей просто необходимо было быть чьей-то женой. Просто необходимо быть чьей-то.
И так хотелось любви…
И вдруг она увидела идущего навстречу симпатичного парня. Он смотрел в свой телефон, экран которого освещал его задумчивое лицо, припорошенное двухдневной щетиной. Он плёлся медленно, никого вокруг не замечал.
В душе Вики сразу что-то встрепенулось, а в надлежащих органах защемило от вожделения и тёплого чувства то ли любви с первого взгляда, то ли страсти, то ли чего-то ещё непонятного, но чрезвычайно приятного и волнующего.
Мимо красавчика пронёсся папашка с хохочущим сыном на «бублике», и тот оторвался от своего телефона, чтобы проводить взглядом отвлёкшую его от важных дел команду. Раз уж пришлось посмотреть дальше своего носа, он ещё и пробежался взглядом по округе, скользнув по Вике, отчего она чуть не задохнулась в волнительной судороге, и вернулся к своему мобильнику, в котором было гораздо интереснее, чем в этом серебрящемся снежинками парке.
Он прошёл мимо. А Вика продолжала приходить в себя после того незабываемого мгновения, когда его глаза удостоили её своим вниманием. Пусть это было лишь на долю секунды, пусть он даже не заметил, что она попала в его поле зрения, но этого было вполне достаточно, чтобы пообещать ему свои непрошеные руку и сердце.
Вика замедлила шаг, не решаясь идти дальше, ведь это значило бы идти дальше от него. Развернуться прямо на этом вот самом месте она тоже не могла – что подумают люди?! Время шло, нужно было что-то решать. Тогда Вика остановилась и сделала вид, будто вспомнила что-то важное, быстро полезла в сумочку и, не найдя воображаемого искомого объекта, развернулась на сто восемьдесят градусов.
Это представление никого не заинтересовало. Всем было плевать, забывала она что-то, или её просто припёрло посрать. Своей суетой она только помешала парочке прохожих и чуть не потеряла незнакомца из виду.
Нащупав его взглядом, Вика стала следовать за ним, будто бы просто прохаживаясь в том же направлении, что и он. Часто люди чувствуют, когда их кто-то преследует, в народе ещё говорят «жопой чуют». Видимо, у этого паренька «локатор» был что надо, потому что он стал вести себя как-то нервно, время от времени оборачивался, и тогда Вика, вогнанная в краску, была вынуждена замедлять шаг и отводить взгляд в сторону.
Так они дошли до самого выход из парка, и тут произошло неожиданное.
– Привет, – сказал он.
– Привет, – ответила ему стройная девушка в белом полушубке.
Он обнял её и поцеловал быстро, но нежно, как целуют тех, кого тебе действительно хочется целовать, а не тех, кого просто надо.
Вика стушевалась и замерла на месте. Её будто предал кто-то очень близкий, обещавший хранить верность и быть с нею и в горе, и в радости.
Парочка быстренько обсудила свои планы и ушла в направлении круглосуточного кафе-бара.
Сдерживать слёзы Вика не умела, а реветь была мастер. Чуть что – сразу в слёзы. Оставаться на улице не было никакого смысла, поэтому она пошла домой, утирать слюни и сопли.
«А чего ты хотела? – насмехался внутренний голос. – Думала, что он обратит внимание на такую кикимору? Выдумала! Дура. Ду-у-ура!»
Остаток вечера Вика провела в одиночестве. Сначала она смотрела в окно и плакала, надеясь, что хоть одна живая душа поднимет свои глазёнки и увидит её бесконечное горе. Семнадцатый этаж был очередной помехой судьбы-злодейки, так что ни один смертный не узрел её вселенской печали.
Когда наплыв гулящих спал, Вика перебралась в свою холодную кровать, которую некому было для неё согреть, и, закутавшись в одеяло, стала смотреть «магазин на диване». Там было так много необходимой ерунды, отсутствие которой как пить дать и делало её такой несчастной. Ведущие-впариватели утверждали, что двойная сковородка или корейская основа под макияж с которыми жизнь заиграет новыми красками, просто необходимы каждому нормальному человеку. И какие скидки! Какие скидки, только посмотрите!
Надо брать. Тут и думать нечего. И Вика думать не стала. Как спасительный телефон доверия, она набрала номер диванного магазина и заказала сразу и сковороду, и основу, хотя косметикой отродясь не пользовалась.
За сие добро она должна была отвалить столько, сколько получала за неделю работы, когда заказы на пошив, ремонт или рукодельные штучки шли в среднем объёме. Ну и что? Что из этого-то?! Зато теперь у неё будет не простая, а двойная сковородка и великолепная основа под макияж, которого она никогда не наносила.
После бездумного заказа на душе стало легче, но вскоре появились червячки сомнения, твердившие, что она в очередной раз сглупила. Рекламу сковородки стали крутить повторно, и, отдавшись болтливым ведущим, Вика смогла убедиться, что не прогадала.