– Будь по-твоему. Только по одному.
Наконец, дверь отворилась, и в избу, досадливо, зыркая исподлобья, вошел Николай. За ним по пятам, гулко топая сапогами по дощатому полу, последовал начальник уголовного розыска Степанов.
За годы гражданской войны милиционеру приходилось видать всякое, и разнообразного насилия человека над человеком он встречал немало, но увиденное вчера в отцепленном одиноком вагоне, хотелось побыстрее выбросить из памяти. Он задержал взгляд на притихшем Ли, а потом гаркнул в открытое окно:
– Петров! А ну, давай сюда этого цыгана!
Через минуту в сенях послышалась возня и хмурый простуженный красноармеец, подгоняя прикладом, затолкал в избу высокого, длинноволосого арестанта. Тот неловко ввалился внутрь и замер, зыркая по сторонам темными внимательными глазами. Держался он, на удивление, безо всякого страха, спокойно, даже слегка вызывающе.
– Вперед! – скомандовал красноармеец.
Цыган прошел мимо печки, лавки, развешанных на веревке еще мокрых вещей Ли. Он посмотрел в сторону открытого окна и поймал на себе взгляд исподлобья своего подельника.
– Стоять! – снова послышался приказ.
Арестант громко ухмыльнулся и осмотрелся.
На стене, недалеко от открытого окна, висел пришпиленный гвоздем листок с детским карандашным рисунком, где родители держат за руки ребенка. Лист был чуть помятым, одна его сторона была неровной и чуточку порванной, в нижнем углу красовался бледно-розовый цветок пиона.
Степанов едва заметно кивнул Чэну, мол, начинай.
– Ли, посмотри на этого человека. Ты знаешь его? – осторожно спросил Чэн.
Цыган, ухмыльнувшись, взглянув на Ли. Лицо мальчика исказилось, он вскочил на кровати, сжав кулаки. На глаза навернулись слезы, секунду он стоял неподвижно, после чего с криком бросился на арестованного. Степанов быстрым движением ловко перехватил его, прижав к себе, но мальчонка не унимался, выкрикивая по-китайски сквозь плачь:
– Это он! Он плохой! Пусти меня! Пус-ти!
Степанов вопросительно взглянул на Чэна, тот вполголоса перевел и начальник угрозыска коротко кивнул в ответ. Красноармеец, переминаясь с ноги на ногу в центре комнаты, нетерпеливо просипел:
– Так чего, второго вести?
– Нет, и так все ясно. Уводи его к черту!
Степанов поморщился – маленькие твердые кулачки Ли больно лупили его в бок.
– Вот дубасит! А ты говорил, слаб еще, – усмехнулся он, глядя на Николая.
Милиционер перехватил покрепче готового вырваться Ли. Мальчик все не успокаивался, пока подошедшая Авдотья не взяла его за руку. От прикосновения теплых женских рук Ли мгновенно замолк, прекратив сопротивляться.
– Пойдем, малыш. Тише.
Авдотья осторожно погладила его по голове и ласково улыбнулась. Ли послушно вцепился в протянутую ладонь и недоверчиво оглядываясь, отошел вслед за женщиной. Степанов проводил их взглядом. Потом сурово глянул на патлатого, которого торопливо выталкивал из избы конвоир.
– Теперь эта сволочь не отвертится! За такое полагается расстрел. А мальчонку, через пару дней, в приют определим.
Начальник угрозыска поправил сбившуюся фуражку, выдохнул и направился к двери.
– Постойте!
Голос Авдотьи, вдруг ставший жестким, мигом заставил Степанова остановиться.
– Как в приют?! Не отдам!
Чэн встал рядом и тихо поддержал:
– Товарищ милиционер, не надо в приют. Ему мать нужна.
Он кивнул на Авдотью и прижавшегося к ее ноге Ли, которые с надеждой глядели на Степанова. Тот прокашлялся, и исподлобья посмотрел на Николая.
– А второго-то потянете? – с сомнением спросил Степанов.
Николай белозубо улыбнулся и подмигнул жене.
– Чего же не потянуть? Еще как потянем! Будет Алешка Агафонов. А, мать?
Авдотья поспешно закивала, утирая слезы краем передника, и прижала китайского мальчика к себе покрепче. Степанов смерил Николая долгим взглядом и, качая головой, вышел прочь. Хлопнула дверь в сенях, мелькнула в окне фуражка с синим околышем, стало слышно, как красноармейцы понукают сонных лошадей.
Чэн радостно подмигнул Ли и вышел следом.
Митяй шумно хлюпнув носом, прошаркал к матери. Та взглянула на него заплаканными глазами и обняла.
Чэн застал Степанова уже сидящим верхом.
– Товарищ командир, просьба к тебе есть, – тихо проговорил китаец.
– Что еще?
– Нам бы родителей мальчика похоронить, как положено. Так правильно будет.
Степанов, после короткого раздумья, молча кивнул и дернул за поводья…
ГЛАВА ВТОРАЯ
Как обычно по субботам, много лет подряд над крышей небольшой агафоновской баньки дымилась труба. Так и сегодня, по традиции, мужская половина Агафоновых вместе с Чэном устроили банный день. Ли, румяный и всклокоченный от жара, сидел напротив Митяя и исподлобья наблюдал, как его новый названый брат со знанием дела поддавал в каменку, наполняя парную белыми горячими клубами. Чэн пыхтел и ухал, уперев жилистые руки в коленки.
– Хороша русская баня… Как заново родился!
Николай разогнал широкой ладонью пар и взглянул на разгоряченного Ли:
– Я вот что думаю, Чэн, нельзя, чтобы Лешка корни свои китайские позабыл, язык, культуру… Ты б позанимался с ним, а?
– Мудрый ты человек, Николай – улыбнулся Чэн, – в Китае говорят: «Лучше обучать сына, чем оставить ему короб золота».
– Спасибо, друг, – Николай посмотрел на мальчишек. – Как думаешь, Чэн, подружатся?
И, не дожидаясь ответа, хитро подмигнул Митяю:
– Ну-ка, попарь брата веничком! Пускай к русской бане привыкает!
Младший Агафонов, со знанием дела вытянул из кадки распаренный веник и направился к Ли. Тот, насторожившись, заерзал на лавке. Митяй с умным видом пару раз от души хлестанул брата по голым бокам. Ошарашенный Ли, вытаращив глаза, схватил другой веник и стал хлестать новоиспеченного брата в ответ. Завязалась такая кутерьма, что в бане сразу стало тесно – свистели прутья, босые ноги шлепали по полу. Николай и Чэн залились смехом. Но вдруг мальчишки побросали веники, и между ними завязалась настоящая схватка – в ход пошли кулаки, руки, ноги. Николай с Чэном принялись разнимать мальчишек, но они выскальзывали из рук мужчин и снова набрасывались друг на друга. Остановить их смог только громкий окрик Николая:
– А ну, тихо!!!
Мальчишки, как по команде, вытянулись смирно, сверля друг друга взглядами.
– Я его просто парил, а он! – пытался оправдаться Митяй.
– Митя-яй! Чэн, я говорить буду, а ты переведи Алешке.
Чэн с готовностью кивнул. Николай громко вдохнул и также громко выдохнул.
– Вы – братья. А это значит, что вам нужно уважать и защищать друг друга. Запомните, что бы ни случилось и где бы вы ни были – стойте друг за друга горой! Понятно?
Мальчишки разом кивнули, но смотрели друг на друга по-прежнему насупившись. Чэн покачал головой и обратился к Ли примирительным тоном:
– Не обижайся на Митяя, он это не со зла. Это массаж такой, очень полезный для здоровья. Смотри!
Чэн принялся нахлестывать себя веником, ухая и ахая от удовольствия. Мальчишки хитро переглянулись, охваченные одной и той же озорной мыслью, и, схватив веники, принялись лупить Чэна и Николая. Те сперва захохотали, но, почувствовав неожиданную мощь атаки, скоро были вынуждены прибегнуть к крайнему средству – ледяной воде из ушатов. У ребят перехватило дыхание. Николай и Чэн с хохотом наблюдали, как мальчишки, выпятив ребра на тощих боках, шлепают по дощатому полу.
– Подружились, – весело констатировал Чэн.
****
… Впервые за несколько дней выдалось солнечное, по-настоящему летнее утро. На бескрайнем синем небе не было ни намека на облачко. Все живое просыпалось от затянувшегося серого дождливого уныния.
Ли медленно вышел из дома, с любопытством изучая все вокруг. К лесу с шумом пронеслась стая птиц. Ли поднял голову, но, тут же, морщась от непривычно яркого солнечного света, опустил глаза. Споткнувшись, он пошел дальше, мимо конюшни и кузницы. В конце двора вдруг он увидел соседа, который то плавно двигался, будто танцевал, то и вовсе замирал.
Каждое утро вот уже много лет Чэн начинал с занятий кунг-фу. Это искусство он когда-то унаследовал от своего отца, а тот – от своего. Его плавные движения и правда были похожи на танец. Чэн замер, пару минут стоял неподвижно. Затем поднял с земли длинную кованую цепь и начал раскручивать ее. Смертоносное оружие гудело в воздухе, словно рой рассерженных пчел. Цепь, атакующая змеей, неожиданно вылетала далеко вперед и через мгновение возвращалась обратно к хозяину, послушно обвиваясь вокруг правого предплечья.
Закончив с цепью, китаец бережно уложил ее на землю и принялся отрабатывать рукопашную технику. Его ноги мягко ступали по влажной земле, повторяя в тысячный раз смены боевых позиций. Неожиданно он почувствовал, что не один: краем глаза подметил, что за ним наблюдают. Китаец внутренне усмехнулся, но не позволил себе отвлечься от тренировки. Ли, наконец, набрался смелости и принялся, словно уменьшенное отражение, копировать движения старшего. Позиция за позицией, он начинал двигаться все уверенней и плавнее, из позиции наездника в позицию натянутого лука, затем меняя позу журавля на позу затаившейся змеи. Когда последний элемент был выполнен, Чэн и мальчик поклонились друг другу в традиционном китайском приветствии.
– У тебя неплохо получается. Ты раньше занимался? – спросил Чэн, сматывая длинную цепь в клубок.
–Да, отец водил меня на занятия, пока мы не уехали…, – Ли прищурился и подошел ближе. – А можно мне попробовать с Вашей цепью?
Чэн покачал головой.
– С цепью тебе еще рано. Это опасная штука.
Ли уважительно поклонился, выражая смирение всем своим видом, и попросил еще раз:
– Пожалуйста, учитель.
Чэн поразмыслил пару секунд, но потом решительно вложил тяжелую цепь в протянутую детскую руку и сел поодаль. Ли, стараясь в точности копировать движения взрослого, принялся за упражнение, но цепь, предательски выскользнув из маленьких рук, больно ударила мальчика по спине. Ли, стараясь не показывать боль, немедленно встал в стойку и начал упражнение снова. И вновь получил удар по спине.
– Довольно, Ли. Ведь тебе больно!
Но Ли упорно пытался укротить тяжелую цепь. Китаец удивленно покачал головой: мальчонка в душе был настоящим бойцом. Чэн присел на край поленницы и стал наблюдать за мальчиком с двойным интересом…
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
… На дворе стоял июнь 1941 года. Ли ловко крутил железную цепь. Она сверкала в его руках, как стальная молния, и с басовым звуком рвала жаркий густой воздух, сладкий от запаха цветущих трав.
Чэн с гордостью наблюдал за своим учеником. Когда-то беззащитный, опустошенный страшным горем мальчуган, чудом спавшийся от смерти, стал крепким восемнадцатилетним юношей. Он гордился успехами Ли и ловил себя на мысли, что любит этого парня, как собственного сына.
Ли закончил. Опустив руки, он обернулся к учителю, рассчитывая на похвалу. Но, вместо заслуженных добрых слов, Чэн встретил его молниеносным ударом в грудь.
Юноша шлепнулся наземь, в его глазах на долю секунды вспыхнул гнев. Но уже через миг, сумев побороть эмоции, Ли посмотрел на своего чуть поседевшего учителя с почтительным вопросом в глазах. Чэн помог ученику подняться.
– Помни, Ли, как бы велик ты не был, не думай, что достиг всего. Будь внимателен. Совершенствуй свои навыки, тренируй тело и укрепляй дух.
– Я запомню Ваши слова, Учитель, – Ли поклонился в знак благодарности.
– У меня есть кое-что для тебя. Подожди.
Чэн ненадолго исчез в кузнице и, вернувшись, протянул Ли небольшую, но увесистую деревянную коробку.
– Открой!
Ли осторожно открыл коробку и с затаенным восторгом обнаружил внутри длинную кованую цепь, точно такую же, как у учителя Чэна.
– Все эти годы ты честно и упорно постигал искусство кунг-фу. Ты укротил цепь и она покорилась тебе. Ты стал мастером. Эту я выковал ее специально для тебя.
Юноша почтительно поклонился.
– Спасибо, Учитель. За Ваши слова доверия.
Чэн улыбнулся и поклонился в ответ.
– Цепь, Ли, теперь часть тебя. Носи ее всегда с собой.
Ли с восторгом вынул из коробки новую именную цепь, разглядел, а затем обхватил ею, как браслетом, свое правое запястье и защелкнул небольшой замочек. После чего, оборот за оборотом, намотал цепь на руку до локтя. Спущенный рукав его рубашки спрятал цепь от посторонних глаз.
Юноша вновь почтительно поклонился.
– Благодарю вас, мастер, за все, чему Вы меня научили. За то, что вдали от родного Китая я чувствую себя его частью.
****
Со двора, в окно избы Агафоновых, была хорошо видна крепкая спина Митяя. Повзрослевший и возмужавший парень вертелся перед зеркалом, проверяя, хорошо ли сидит новая рубаха на его широких плечах. Недавний пацаненок вышел весь в отца – крепкий, статный, с бесхитростной белозубой улыбкой.
В избе теперь стояли, изголовье к изголовью, две железные кровати. На полу, возле одной из них, лежали стопками книги на русском и китайском языках. Полка возле кровати Ли тоже ломилась от книг. Там же лежали тетрадки, перья и кисти для занятий каллиграфией. Около другой кровати валялась части разобранной коробки передач от трактора СХТЗ 15/30 Харьковского тракторного завода – предмет Митяевского увлечения последних недель.
На стене, над кроватью Ли, в самодельной деревянной рамке висел все тот же карандашный детский рисунок, изображающий счастливую семью, где он, маленький, держит за руки своих китайских родителей. Этот дорогой сердцу Ли рисунок, немного пожелтевший от времени, был центром его вселенной, вокруг которого юноша развесил листы с умными высказывания известных людей. Эти надписи на китайском и русском языках были сделаны юношей собственноручно.
Митяй обернулся еще раз и заметил наблюдавшего за ним отца. Николай, усмехнулся, и махнул рукой – мол, продолжай, продолжай, но чуть после спросил:
– А Лешка-то где?
– Известно где, у Чэна. Где еще ему быть, – не отводя глаз от зеркала, ответил сын.
Митяй все не мог оторваться от собственного отражения – рассматривал некстати появившийся на щеке прыщ. Николай подошел поближе и встал у сына за спиной.
– Ну? И куда это ты так вырядился?
– Так вечером же танцы, бать.
Митяй, через зеркало, укоризненно глянул на отца. Тот сложил руки на груди и усмехнулся.
– Ах, та-анцы, – протянул Николай, – ты бы книг каких почитал, как брат твой. А то только и знаешь, как по танцам ходить, да в железяках капаться!
Митяй похлопал себя по бокам и, оставшись доволен, тем как сидит обновка, с вызовом ответил Николаю:
– Мне много книг не надо. Я, как Лешка, в милицию не собираюсь. Я в трактористы пойду. Потом выучусь на механика или инженера. Не боись, бать, прорвемся, будет из меня толк!
Тут ответить было нечего, Митяева душа уже давно лежала к технике, и все механизмы отвечали ему взаимностью, послушно подчиняясь, стоило ему откинуть капот машины или трактора. Николай, широко улыбаясь, потрепал сына по вихрастому затылку:
– Вот что, тракторист, там лошадей привели, к утру подковать нужно. Мы с матерью в город, сегодня не ждите.
Он хмыкнул и вышел из избы. За окном послышался скрип телеги, веселое цоканье копыт. Митяй задумчиво посмотрел вслед отцу и, почесывая голову, подошел к полке с книгами. Долго выбирал, хмуря брови, водя пальцем по корешкам и беззвучно шепча губами. Наконец выудил самую толстую книгу и под скрип пружин сел с нею на кровать, тоскливо вздохнул и, раскрыв первую страницу, приготовился читать…
****
… Когда Митяй проснулся, был уже почти вечер. Он вскочил с кровати, позабыв о толстенной книге, лежащей на его животе, и та шумно упала на пол.
В открытое окно были слышны звуки гармоники и развеселый девичий смех. Ли сидел за столом при свете настольной лампы и аккуратно выводил на белоснежном листе иероглифы.