– А вот это подлость, – вспыхнула Алевтина Дмитриевна, царапнув ногтями по лакированному столу, – даже от тебя я не ожидала такого, Витя! Напоминать человеку о том, как он заблуждался в двадцатилетнем возрасте под влиянием пропаганды и воспитания – это против правил приличия!
– А корить человека за то, что он был абсолютно прав в девятнадцать лет – это против правил морали.
Взгляд Гамаюнова больше не обещал ничего хорошего. Но, величественно поднявшись, директор школы решила бросить на стол свой последний козырь.
– Зря я её отправила под твой нож, узнав через интернет, где ты практикуешь, – произнесла Алевтина Дмитриевна, взяв сумку, – если бы Верочку привезли в другую больницу, она сейчас была бы жива!
– Не исключено.
Сказав так, Виктор Васильевич выдвинул верхний ящик стола и достал айфон, кнопочный мобильник и лист бумаги с бессмысленными наборами букв по пять – десять в каждом. Переложив всё это на стол, он в последний раз посмотрел в глаза, которые тридцать четыре года назад казались ему источающими единственный и неповторимый смысл жизни. Сейчас в них было недоумение.
– Это ваше наследство, – пояснил врач, – извольте принять.
– Я вам его уступаю, – дала ответ Алевтина Дмитриевна. И вышла, с ненавистью толкнув перед собой дверь, обитую дерматином. Когда она вновь закрылась, Виктор Васильевич начал вчитываться в слова, составленные из букв. Три – четыре слова вдруг показались ему знакомыми – но так смутно, что даже и не имело смысла пытаться вспомнить, где он мог их услышать или прочесть. Спустя некоторое время в дверь поскреблись, и вошла Лариса. Взгляд у неё был очень пытливым.
– Виктор Васильевич, мне сейчас звонил анестезиолог. Больной уже на столе. Если вам немножко нехорошо, я прооперирую.
Виктор Васильевич посмотрел на неё внимательно. Любопытство из её глаз исчезло, уступив место лёгкому замешательству.
– Закрой дверь, – сказал Гамаюнов. Лариса быстро сделала это. Потом она повернула ключ, торчавший в замке, и стала снимать халат. Достав свой мобильник, Виктор Васильевич набрал Прялкиной. Та немедленно приняла звонок.
– Да, Виктор Васильевич!
– Что ты делаешь?
– Я? Пью кофе. А что?
– Звонил анестезиолог. Больной уже на столе. Ты всё поняла?
– Так точно, – сказала Прялкина и ушла со связи. Через минуту из коридора донёсся стук её каблучков. Он весело улетал к концу коридора, где находилась главная операционная.
Глава восьмая
Сумасшедший дом
Рабочий день подошёл к концу. Посадив в машину Ирину, Прялкину и Ларису, Виктор Васильевич прогулялся в морг, где вручил заведующему пятнадцать тысяч рублей с просьбою передать их родственникам Веры Капустиной, когда будут забирать тело. Потом поехал домой. Своих пассажирок он высадил у метро, хоть те усиленно звали его посидеть в кафе. Виктору Васильевичу было сейчас не до разговоров. Он очень сильно устал. После операции, которую выполняла Прялкина, были две, которые провёл он, и обе – не из простых.
Дорожная ситуация не улучшила настроение. По причине аварии со смертельным исходом на выезде из Новогиреево собралась приличная пробка. Был уже восьмой час, когда Гамаюнов подъехал к своему дому.
Возле подъезда его ждало ещё одно приключение. Там, на фоне заката, зверски сцепились Дунька и Женька. Драка, судя по расцарапанным рожам, длилась уже с полчасика. На глазах множества людей, столпившихся во дворе и припавших к окнам, две шестнадцатилетние дылды драли друг друга за волосы, царапались и визжали. Активно вмешиваться в конфликт никто не решался, так как одной из участниц этого безобразия была дочь Виктора Васильевича Гамаюнова – с ней свяжись! Поэтому все мальчишки только смеялись, бабки настойчиво призывали к миру, мамы оттаскивали детишек, а мужики вообще ничего не делали. Пришлось разруливать ситуацию самому Виктору Васильевичу. Торопливо заперев «Ниву», он подбежал, растащил. Взяв правой рукой за шиворот Женьку, а левой – Дуньку, под одобрительный шёпот зрителей поволок обеих к подъезду. Обе скулили, хныкали, матерно оскорбляли и обвиняли одна другую во всяких гадостях, но покорно тащились за Гамаюновым. Один мальчик услужливо распахнул подъездную дверь, другой вызвал лифт. Пока поднимались, Виктор Васильевич очень много услышал писклявых жалоб и причитаний, однако сути конфликта так и не уяснил. Вытащив скандальных девиц на шестой этаж, он двинул ногой по двери своей квартиры. Её открыла Наташа. При виде Дуньки и Женьки, жалко болтавшихся на своих капюшонах в руках Виктора Васильевича, она дико выпучила глаза. Безмолвно вручив ей её младшую сестрицу, Виктор Васильевич подвёл Женьку к двери её квартиры и позвонил. К его удивлению, дверь открыла не Ирка, а незнакомая ему дама лет тридцати – тонкая, носастенькая, брюнетка. Были на ней чулки, короткая юбка, блузка. Быстро взглянув на Женьку в царапинах, а затем – на того, кто крепко её держал в подвешенном состоянии, она вымолвила:
– Ого!
– А Ирина дома? – осведомился Виктор Васильевич.
– Иры нет. Она на работе. Сегодня у неё смена. Женечка, что случилось?
– Я их сосед, напротив живу, – сказал Гамаюнов, прежде чем Женька открыла рот, – с кем имею честь?
– Это квартирантка, – пискнула Женька, пустив сопливые пузыри, – мы с Иркой решили комнату сдать! Она у нас будет жить.
– Меня зовут Рита, – сухо представилась незнакомка, – Рита Дроздова. Скажите, что с ней такое?
Виктор Васильевич ещё раз оглядел её с головы до ног, слегка заострив внимание на последних, и дал ответ:
– Они с моей младшей дочерью только что чуть не разорвали одна другую. Вы сейчас сможете обработать её царапины чем-нибудь спиртосодержащим и проследить, чтоб она часа полтора на улицу не высовывалась? Я их очень хорошо знаю, её и Ирку. Она сейчас в невменяемом состоянии, легко может натворить бед.
– Она до утра никуда не выйдет, – пообещала Рита. Взяв Женьку за руку, она так энергично втянула её в квартиру, что если бы Гамаюнов не разжал пальцы – в них бы осталась либо часть куртки, либо часть Женьки. Растерянно поглядев на громко захлопнувшуюся дверь, он пошёл к себе.
Елены Антоновны дома не было. Ей пришлось поехать к своим родителям, потому что им нездоровилось. Попив чаю с Наташей, которая удивлённо выслушала рассказ о драке и заявила, что ничего не слышала, так как мылась, Виктор Васильевич прошёл в комнату младшей дочери. Он хотел с ней мирно поговорить. Но Дунька, лежавшая на диване, гордо отвергла мирные предложения, заявив отцу, что он алкоголик и вечно лезет не в своё дело.
– Из-за какого дела можно до такой степени расцарапать друг другу морды? – пожал плечами Виктор Васильевич, – объясни, я не понимаю!
– Да из-за мальчика подрались, идиоту ясно, – донёсся с кухни голос Наташи, – у них ещё со вчерашнего вечера зрела ссора! Женька отбила у неё Лёнечку, и сегодня Дунька застукала их в подвале.
– Сдохни, овца! – подскочила Дунька, – пошли все вон! Я вас уничтожу! Ублюдки, сволочи, гады!
Поняв, что с Дунькой сейчас никак ни о чём не договоришься, Виктор Васильевич пожелал ей спокойной ночи, хоть за окном едва наступали сумерки, и пошёл смотреть телевизор. Этот предмет занимал немалую часть малюсенькой комнаты, где ютились старшие Гамаюновы – дочерям требовался простор для занятий танцами. Телезрителем в полном смысле этого слова Виктор Васильевич не был. Он телевизор слушал, одновременно читая книги по философии, преимущественно Толстого. Наташа как-то сказала про эту странность отца, что лично она нипочём не стала бы жрать трюфельный салат в общественном туалете, но папа входит в пятёрку самых чудных мужиков двора, а по нервотрёпству он, вообще, чемпион. Это была правда. Конечно, Виктор Васильевич не бросался бутылками из окна по американским танкам, как дядя Коля с четвёртого этажа, и не приводил баб прямо домой, чтобы злить жену, как Вован с восьмого, но у него был баян. Выпив водки, Виктор Васильевич брал баян свой и в лучшем случае выбегал с ним на улицу, где его догнать было трудно, а в худшем случае проводил домашний концерт. Играл он отлично, но ведь баян, простите – не флейта, в тесной квартире можно оглохнуть! Короче, это был ужас.
Войдя к себе после ссоры с Дунькой, Виктор Васильевич обнаружил на столике этот самый баян, забытый на Пасху у Емельяныча, на Таганке. Весь понедельник он сокрушался по своему инструменту, боясь, что бывшие зэки и проститутки мигом найдут ему применение. И вот – на тебе! Прикоснувшись на всякий случай к баяну, Виктор Васильевич крикнул:
– Наташа! Откуда взялся баян?
– Да мужик какой-то его принёс, – ответила дочка с кухни, – а у подъезда какие-то бабы ждали!
Вполне удовлетворившись этим ответом, Виктор Васильевич приступил к задуманному, а именно: снял пиджак, включил телевизор, который многими голосами начал воспитывать Украину, Англию и Америку, взял большую книгу Толстого и развалился с ней на диване. Но и патриотизм, и Толстой шли мимо сознания. Глаза быстро скользили по длинным строчкам, но перед ними стояла тоненькая брюнетка с горбатым носом, взявшая на себя заботу о Женьке. Кто она, чёрт бы её побрал? Откуда взялась?
Заиграл мобильник. Взглянув на определившийся номер, Виктор Васильевич неохотно вышел на связь. Звонил его старший брат Анатолий. Он уже двадцать четыре года строил под Тверью дом и в этой связи успел опостылеть как своей жене с дочкой, которые разуверились, что увидят хотя бы стены этого дома, так и всем прочим родственникам, которым на этот дом было глубоко наплевать. Сейчас он сквозь шум каких-то машин взволнованно прокричал, что у его старой «Газели», гружёной досками, развалилась коробка, и он стоит на шоссе под Клином.
– Что ты от меня хочешь? – холодно поинтересовался Виктор Васильевич, – чтобы я примчался и взял тебя на буксир? Об этом ты даже и не мечтай! Я завтра дежурю.
– Витька! – взвыл Анатолий, – совесть имей! Никто не взял трубку, кроме тебя! А эвакуатор стоит семь тысяч! Откуда я их возьму?
– Зато психиатр к тебе приедет бесплатно, – отрезал Виктор Васильевич. Отключив телефон, он опять взял книгу. И опять мысли его вернулись к худой брюнетке. Он знал, что Ирка хочет сдать комнату, но смотрел на это скептически. Буйным сёстрам в их небольшой квартире, доставшейся от родителей, и вдвоём было тесновато. Женька училась на первом курсе медколледжа и любила громко орать, а Ирка училась на втором курсе консерватории и играла на фортепьяно. Кроме того, она иногда по ночам работала в ресторане официанткой и по утрам домой приходила злая. Какая тут ещё может быть квартирантка? И вот нашли, да притом брюнетку – такую, как они сами! Ирка и Женька были очень похожи на Анжелику Варум, ну и соответственно – друг на друга. Внешняя разница между сёстрами заключалась лишь в том, что у Женьки рожа была глупее. А так – почти и не отличишь.
Как раз в тот момент, когда Гамаюнов думал о глупой Женькиной роже, затренькал дверной звонок – напористо, длительно. Едва смолкнув, звук повторился. Виктор Васильевич, схватив пульт, убрал патриотский ор и снова окликнул старшую дочь:
– Наташка, открой! Я занят! Читаю!
– Я не могу! – крикнула Наташа уже из комнаты, – крашу ногти!
Пришлось идти самому, заложив Толстого углом страницы. Звонок ещё раз чирикнул. Сдвинув щеколду, Виктор Васильевич не успел нажать на дверную ручку – тот, кто звонил, нажал на неё снаружи, и дверь открылась. И Гамаюнов остолбенел. Перед ним стояла Рита Дроздова. Взглянув на её лицо, которое час назад его до чрезвычайности впечатлило, Виктор Васильевич понял, что это было ещё не самое сильное впечатление вечера.
– Помогите! – вскричала Рита, прижав ладони к щекам, – Женька совершила самоубийство!
Глава девятая
Куда надо совать таблетки, бегать от ангелов и смотреть
В самоубийстве Виктор Васильевич усомнился сразу, как только выяснил обстоятельства. Это сделать он умудрился за три секунды, которых ему хватило, чтобы преодолеть расстояние от своей квартиры до Женькиной. Впрочем, здесь была не его заслуга, а Риты. Мчась впереди, она успела сказать, что Женька заперлась в ванной, взяв с собой стул, верёвку, кухонный нож и целую горсть реланиума.
– Значит, Женька – Кащей Бессмертный, раз уж решила кончать с собой сразу тремя способами, – заметил Виктор Васильевич, дёрнув дверь ванной комнаты, – если не четырьмя. Она, получается, и повесилась, и разрезала себе вены, и отравилась, и утопилась в ванне. Весело, весело!
– Ради Бога, сделайте что-нибудь! – возопила Рита, пав на колени, ибо они от ужаса подогнулись. Также в квартиру вошла Наташа, всплёскивая руками, чтоб высох лак. За нею последовали соседи, которые выбежали на крик: Андрюшка Коровников – дальнобойщик, и Зинаида Семёновна, старушенция лет под сто. Она яростно крестилась, будто отмахиваясь от призраков, и шептала молитвы, как заклинания. Было страшно.
– Без топора не взломаем, Виктор Васильевич, – пробасил Коровников, также дёрнув крепкую дверь, – он у меня есть. Притащить?
– Не нужно, – ответил Виктор Васильевич. Ухватившись за ручку двери, он хорошенько рванул её на себя. Четыре шурупчика, на которых держался с внутренней стороны шпингалет, со скрежетом вылетели из гнёзд. Шпингалет упал, и дверь распахнулась.
Рита завыла, как раненная волчица. Сухонькая рука Зинаиды Семёновны замелькала вдвое быстрее, напоминая лопасть пропеллера. У Наташи дрогнули губы. Даже Коровников побелел. Было от чего!
Женечка лежала в позе зародыша на полу и не шевелилась. На ней было лишь бельё. Под раковиной стоял чёрт знает для чего взятый стул. На нём лежала верёвка, а на ней – нож, действительно очень страшный. Только одних таблеток не было видно. Впрочем, Виктор Васильевич моментально сообразил, куда они подевались. Пощупав пульс несчастной самоубийцы, он отступил и скорбно сказал:
– Да, тяжёлый случай! Практически катастрофа.
– Она жива? – вскрикнула Наташа.
– Ещё жива. Но отходит. У неё нет ни малейших шансов – ведь она выпила целую горсть реланиума! Спасти её может только одно – огромная клизма. Как минимум, трёхлитровая. Но ведь мы её не найдём, а Скорая не успеет. Прощайтесь с девочкой.
– Папа, клизма у мамы где-то была! – вспомнила Наташа, – огромная, трёхлитровая! Сейчас сбегаю, принесу.
В этот момент Женька слабенько, чуть заметно пошевелилась и застонала. Наташа, бросившаяся к двери, остановилась. Рита, которая громко плакала, вдруг умолкла. Ужас во взгляде её мгновенно уступил место растерянности, и это была растерянность того сорта, который очень легко переходит в бешенство.
– Ей становится лучше! – воскликнул Виктор Васильевич, вновь склонившись над Женькой, – крепкая девушка! Тем не менее, клизму всё же надо поставить. На всякий случай.
– О, я не вижу в этом необходимости, – простонала Женька, открыв один левый глаз, который смотрел очень настороженно, – мне действительно стало лучше! Таблетки, видимо, не подействовали. Где, Ритка, ты покупала эти таблетки? Они, должно быть, фальшивые! Контрафактные!
– Это очень легко проверить, – заметил Виктор Васильевич, – надо их вытащить из трубы под ванной и отнести фармацевтам на экспертизу. Или ты в раковину их высыпала?
– Ой, ой! – снова ощутила прикосновение смерти Женька, в судороге внезапной агонии приподнявшись, дабы её страдальческая гримаса не ускользнула даже от дурака Андрюшки – железнолобого, как его огромная фура, – сердце болит! Я всё поняла! Таблетки влияют не на живот, а на сердце! Ой, помогите! Я умираю! Мамочка! Зинаида Семёновна, помолитесь за меня Богу! Я вижу ангела…
– Тварь!!!
Этот страшный крик прогремел с порога. Все разом вздрогнули, повернулись, и – к своему огромному удивлению, точно вдруг заметили ангела! В виде Ирки, чёрт её знает откуда взявшейся. Людоедское выражение её глаз давало понять, что она вошла целую минуту назад и великолепным образом поняла смысл происходящего. Глаза Женьки, которая уже год нисколько не уступала сестре ни ростом, ни силой, также налились злобой. Кровавой схватки двух разъярённых пантер, казалось, было не избежать. Но произошло вдруг нечто иное. Ирка, молниеносно сдёрнув с левой ноги английскую туфельку, виртуозным броском засветила ею младшей сестре по лбу. Этот неожиданный и страшный удар деморализовал Женьку. Взвизгнув свиньёй, младшая пантера вскочила и прошмыгнула в комнату. Ангел смерти, сбросив другую туфельку, так же резво юркнул туда же, и за закрывшейся дверью, судя по грохоту, начался для Женьки адок, даром что она толком умереть так и не успела.