– Сама ты… – он всхлипнул, видимо, сдерживаясь, чтобы не заплакать, – Мой папа хороший.
Павла передернуло.
– Елизавета Кондратьевна… ну зачем вы так?
– А как с тобой прикажешь? – визгливо прокричала теща, – Ты же – подонок. Ребенка сиротой оставляешь.
«Затравили суки ребенка», – он чуть сдержался, чтобы не пойти туда. Но вовремя остановился, зная, что за этим может последовать.
– Алеша, – позвал, – Иди ко мне, сынок.
Мальчик вышел и растерянно посмотрел на него, видимо, не понимая, что ему делать дальше.
Павел подошел, сунул ему шоколадку и погладил по голове.
– Как дела… солдат? – вспомнил, что отвечал сын, когда его спрашивали, кем он хочет стать.
– Харлашо, – Алеша как-то грустно улыбнулся.
– Ну, хорошо это хорошо, – не нашел ничего лучшего сказать Павел, и снова погладил сына по голове, – Ну беги, играй, – он посмотрел на жену, словно хотел что-то сказать.
Та продолжала молчать: она за все время не проронила ни слова. Сидела в кресле, разглядывая ногти, и демонстративно не обращала на него внимания. Лена побаивалась матери, позорно позволяя ей вытворять гадости. «Совсем неадекватна. Не понимает, что так не должно быть. Что у нас своя… – сознание запнулось, не закончив мысль, – Была…» В душе снова поднялась волна противоборствующих сил. И не хотелось уходить – оставлять сына: а вдруг бы все наладилось, вдруг жена перестала бы потакать теще? И понимал – дороги назад нет. Ничего уже не срастется. Разве что теща отдаст богу душу. Но, глядя на энергичность сорокасемилетней «мамочки», об этом не стоило и мечтать. «Эта всех закопает», – нахлынули чувства.
За дверью слышались оскорбительные в полголоса выпады тещи. «Больная!» – опять не выдержал Павел. Жена все так же, как тронутая умом, сидела, исследуя пальцы рук. Словно выискивала и исправляла огрехи маникюра, что-то сосредоточенно приглаживая на ногтях.
– Лен, где мои вещи?
Она приподняла плечо и прижала к нему голову с той стороны, откуда раздавался голос мужа, словно защищая ухо от этого голоса. Словно он ей ужасно неприятен.
– Там, где ты их оставил, – бросила, не посмотрев в его сторону. Чувствовалось, что она сдерживается, как может. Последнее время, как и теща, Лена начинала закатывать истерики, добиваясь своего. Но делала это в отсутствие матери, осторожно перенимая пальму первенства. И не допускала подобной вольности при ней. Такая манера ее поведения поражала Павла.
Он открыл встроенный шкаф. Рыночный полосатый баул, взятый у одного из друзей, на месте. Но почему-то с расстегнутой наполовину молнией. «И здесь уже поковырялась, – поморщился Павел, имея ввиду тещу, – Неугомонная! Вот уже…» Ситуация вызвала горькую усмешку. Он вытащил сумку. Подошел к двери, приоткрыл ее и обернулся: хотел сказать что-то хорошее, но почувствовал, что это отдает дурным пафосом.
– Лен? – обратился к жене.
Она резко – почти выкрикнула – выдохнула:
– Ну, иди уже! Не рви сердце!
– До свидания, Алеша.
Павел вышел, и, насколько можно быстро, засеменил по лестнице. Словно убегая. Будто боялся, что вот сейчас выскочит Елизавета Кондратьевна и что-нибудь прокричит вслед – она это могла.
Внизу ждал Слава. Он выскочил из машины, увидев выходившего из подъезда товарища, и быстро открыл багажник:
– Ну что? Дома эта?
Павел кивнул утвердительно.
– Орала? – Слава прекрасно знал Елизавету Кондратьевну.
Павел промолчал, угрюмо взглянув на друга.
– Ну что – ко мне? – засуетился тот, уловив настроение Павла, – Или к тебе – на квартиру?
– Давай, на квартиру, Слава. Что-то мне сегодня не до гостей. Если бы ты еще один был, другое дело. Не хочу кукситься перед Полиной.
– Ну, смотри, Паша… Как скажешь.
3.
За пару дней до Нового года Павел, наконец-то, решил – пойдет к Ковальским. В одиночку, в неуютной квартире отмечать смену тысячелетий – хотя подобная мысль и проскользнула – это кощунство. Предыдущие жильцы оставили после себя помещение не в лучшем виде, и он договорился с хозяевами, что сделает косметический ремонт. А стоимость зачтется ему в квартплату. Но вот уже месяц ни до чего не доходили руки: еще не пришло осмысление того, что нужно делать. Не выветрились мысли о случившемся. О том, как жить дальше. Какие отношения сложатся с ребенком – дадут ли ему встречаться с Алешей? «Судя по нынешним отношениям – вряд ли, – не заставил себя ждать ответ, – Этой… глубоко плевать на все, что за пределами ее примитивного разума». Почему-то выплыл из памяти Шариков со своим «абырвалг» и появилась нелепая мысль, что ему несказанно «свезло». «Да уж, – вздохнул, – Свезло, так свезло», – Павел вдруг ощутил всю абсурдность ситуации. Он уходит от жены, а думает о теще. Как будто с ней собирается разводиться. «А ведь и, правда, с ней, – удивился запоздало пришедшему откровению, – Как будто у меня две жены – старшая и младшая». Последнее утверждение вытащило из памяти ассоциацию с сестрами – старшей и младшей – Наташей и Полиной. Вернуло к размышлениям о Новом годе. О том, что у Славы будет не так много народу, большинство из которых – не свои. «Коллеги Станислава Францевича по бизнесу, – съязвил Павел, улыбаясь, – А им и дела до моих проблем нет. И это здорово». Но все же главное, что могло произойти в канун Нового года, было связано с возможным приездом той, что, казалось, была потеряна для него навсегда. Именно она – главная интрига вечера. Первая и единственная его любовь.
Чувство вины с годами притупилось. Осталось лишь ощущение духовной близости – иллюзия постоянного присутствия в себе на фоне тихой надежды, что рано или поздно разлука закончится. Свернувшиеся чувства, так долго подавляемые, и, в конце концов, уснувшие в укромном уголочке души, проснулись и, пока еле заметно, стали разворачиваться, заявляя о себе. Они пришли как альтернатива всему его нынешнему состоянию. И поэтому защитная функция организма не запихнула их, как и прежде, в архив памяти, а начала исподволь тихонечко лелеять. Нет-нет, да и всплывали далекие, давно забытые картины и – как наяву – сопровождавшие их фантомы звуков и запахов. И тогда чувства начинали трепетать, будто от стыда. И за то, что им так и не удалось реализоваться из-за его, Павла, вины. И за то, что он подсознательно не отошел от уз брака, еще воспринимая разрыв эмоционально, а уже думал о другой женщине. Эти чувства уносили его в пятнадцатилетнее – «как будто вчера» – прошлое, пленяя теплотой и наивностью сцен. Негой вечеров, переходивших плавно в такую же прелесть ночей. В то далекое и такое близкое начало жизни, когда еще не было ни тещи, ни жены, ни этой сволочной ситуации, отнимавшей у него Алешу. Настроение изменилось. Железы внутренней секреции испортили кровь, и все прекрасное в Павле свернулось в точку. Она тут же развернулась, но уже в другом качестве. Стала культивировать и без того плачевное состояние зацикленными на негативе мыслями, просочившимися из нижних пластов психики. «Точно, – цинично отреагировал ум, – Состояние существования. По-другому и не скажешь».
Три часа с момента его прихода домой пролетели почти мгновенно. Сумерки в комнате, создаваемые огнями уличных фонарей, и сосущая пустота в желудке напомнили о внешнем мире. Появилось осознание, что уже пора бы и перекусить. Он поднялся с дивана, на который прилег «на секунду», и пошел на кухню. Сделал себе пару бутербродов с сыром и чай, и, использовав разделочную доску как поднос, пошел к телевизору в надежде отвлечься.
Расстилался, когда почувствовал, что вот-вот уснет. Набрал на пульте время. Разделся. Скользнул под одеяло. И почти сразу же стал растворяться в потерявших смысл диалогах героев фильма. А вскоре уснул и телевизор.
Будильник в телефоне прозвенел, когда Павел уже минут десять лежал без сна. Это отвлекло от раздумий о Наташе. Она приснилась ему – такая теплая и близкая. Как наяву. Вроде, и не сон. Он даже не сразу осознал, просыпаясь, что ее нет рядом – так реально все было, и было здесь – в этой с обшарпанными обоями комнатушке, такой неуютной до появления любимой. Звонок огорчил действительностью. С тещей и всем с нею связанным.
– Тьфу ты! – Павел не сдержался от досады на такие быстрые перемены в состоянии разума, – «Быстрее в душ».
На некоторое время удалось отвлечься от беспокоивших мыслей. Тем более жизнь обязывала. Мысли о работе, о недоделанных делах, о планах на сегодня стали потихоньку брать верх. «Сегодня уже тридцатое, – констатировало сознание, – последний рабочий день, – Завтра выходной. Вот завтра подарок сыну и куплю… и отвезу…» Последняя мысль заставила инстинктивно сделать выдох. Павел на секунду замер. Словно задержка дыхания защищала его от чего-то, что могло проникнуть в организм при вдохе – могло навредить.
Через полчаса Павел уже вышел во двор и сразу оказался около машины, припаркованной здесь же – у подъезда.
– Привет, дорогая, – он, в шутку, всегда обращался с ней, как с живым существом. Однажды пришла мысль – почему? С неделю время от времени перебирал в памяти все то, что могло бы дать подсказку – привести к ответу. Потом плюнул – отпустил мысли. А через какой-то день пришла догадка. «Точно! – обрадовался, – Это же корни мои языческие. Вот где сила. Сколько тысячелетий формировалось это мировосприятие. Сколько предков моих разговаривало с камнями и деревьями, с водными потоками и горами – со всем, что только можно было одухотворить». Появилось удовлетворение. Он словно проник в прошлое, познав зов пращуров. Ощутил силу инстинктов, связавшую с теми, кто передал ему драгоценную эстафету жизни – свою кровь. Теперь каждый раз вспоминал об этом, когда приветствовал по утрам машину. А сегодня, вспомнив об эстафете, подумал о сыне: «Спит, наверное». На улице еще темно. Свет фонарей, преломляясь в заиндевевших стеклах автомобилей, делал их не просто белыми – искрящимися. «Вектра» моргнула и радостно пикнула сигнализацией. Завелась с пол оборота. Павел вышел из нее, пока она прогревалась, чтобы не запотевали изнутри стекла.
Приехав на работу, он набросал план общения с новым набором рекламных агентов, которых брали на бесплатное недельное обучение. Это его инициатива – собрать их тридцатого, провести вступительное мероприятие по выявлению потенциальных сотрудников. А уже в январе продолжить полноценные занятия с теми, кто останется. Может, кто-то передумает – сам уйдет, а кому-то придется и помочь – есть и такие. Сегодня все выяснится. Самое неприятное во всей отборочной процедуре: тактично объяснить тем, кто уж точно не потянет работу, что это для них – трата времени, что зарплата зависит от результатов напрямую. Для фирмы же эта проблема выливалась еще и в потерю времени, за которое обязательно обойдут по этим адресам конкуренты. Обязанность агента – заключение договоров. А общение с директорами небольших предприятий – задача не из простых. Они – калачи тертые. Для них нужны веские доводы, почему «именно наш каталог предоставит достойный продукт». То ли дело крупные предприятия: тут уж – кто первый пришел. Павел усмехнулся – слово «продукт» его всегда забавляло. Но таковы законы маркетинга. Реклама – это реклама. А продукт – это продукт. Слово само по себе как-то ощутимей звучит и для подсознания основательней выглядит…
– Можно войти?
Он посмотрел на часы – без четверти десять: «Сейчас начнут собираться».
– Да-да! Проходите, – кивнул просунувшейся в дверь голове.
Парень вошел, осторожно переступая. Замешкался стеснительно, как бы ища место, куда сесть.
«Неуверен в себе, – отметил Павел, – Вряд ли за неделю что-то изменится».
– Располагайтесь, – показал рукой, – Выбирайте любой стул. Напомните ваше имя, пожалуйста…
– Максим…
– А фамилия ваша, Максим… – он заглянул в список, – Покровский?
– Ну, – несмело согласился тот.
«Да-а… – диагноз напрашивался сам собой, – Ладно. Посмотрим».
Вошла девушка. Улыбаясь, сообщила, что она Татьяна Никольская, «если Павел Петрович забыл», что «думала, что уже опоздала». Спросила, куда можно сесть. И если бы не вошел следующий соискатель, вряд ли бы остановилась.
– Здравствуйте, господа. Не рано ли я? – пробасил парень и бросил свою сумку на первый попавшийся стул, – Пойду еще покурю. Где у вас тут можно, Павел Петрович?
– Направо и до упора, – Павел улыбнулся, – «Сколько лет, а никак не могу привыкнуть. Какие же все разные».
К десяти уже набралось тринадцать человек. Он подождал еще минут десять, и решил, что последних двоих ждать не будет: «Либо опоздают, либо вообще не придут».
– Внимание, – сделал паузу, пока народ сосредотачивался на нем, – Начнем, пожалуй, с того, что многие из вас, когда входили, обращались ко мне по имени-отчеству… Сообщаю вам, что у нас это не принято. Пожалуйста, по имени, но, конечно же, без фамильярности, – улыбаясь, заметил он.
Аудитория отреагировала.
– И еще, в связи с этим… У нас – да. Но, не дай вам бог, таким образом обращаться к директорам предприятий, на которые вы пойдете. Никаких таких – Николай, Иван или Александр, – Павел снова улыбнулся, – Давайте знакомиться. Мне вы о себе рассказали на собеседовании. А теперь – вкратце для остальных.
По очереди все сообщили о себе, что хотели. А дальше Павел устроил тест. Предложил ролевую игру. Разбил людей на пары, объяснив условия общения – хотелось посмотреть, кто чего стоит до обучения.
– Представьте, что уже сегодня вы пришли на предприятие.
Каждый принимал роль либо рекламного агента, либо руководителя предприятия. А Павел сосредоточенно записывал все, что считал нужным, иногда отвлекаясь на замечания или отвечая на вопросы. Четыре часа, всего с одним перерывом, прошли быстро. И в конце он сделал краткий обзор особенно часто повторявшихся ошибок.
– На этом, пожалуй, на сегодня мы и закончим. Вопросы есть? Вопросов нет, – не сделал он по-армейски паузу, зная заранее, какой будет первым, – Встречаемся с теми, кто не передумает, в четверг третьего января, – люди засуетились, собирая вещи, – И еще… – Павел нарочито громко произнес эти слова и сделал паузу.
Все замерли, обернувшись к нему – как-то по-детски, ожидая чего-то важного. И Павел, собиравшийся сотворить на лице дежурный оскал, вдруг улыбнулся от души, почувствовав, как теплота, вытекая из сердца, заполняет грудь и подступает к горлу.
– С наступающим всех. Желаю успехов в Новом году. И не только в Новом… Всем хорошо погулять.
Аудитория зашумела благодарностями. Раздались редкие аплодисменты. И народ, прощаясь, потянулся к выходу.
В дверях показалась директор. Она улыбалась, глядя на новые кадры и отвечая на приветствия. Впрочем, на работе она улыбалась всегда. Это ее стиль.
– Павел, загляните ко мне, как справитесь.
– Да я – уже. Сейчас – только закрою кабинет.
Последней выходила девушка, назвавшаяся Татьяной Никольской. И обещанного «сейчас» у Павла не получилось. Она тараторила как из пулемета, задавала вопросы, не успевая получать ответы. В конце концов, ему все же удалось культурно «выдавить» ее из кабинета. «С чувством такта у девочки слабовато, конечно. Но напориста». Павел замкнул дверь. И, войдя в соседнюю и улыбнувшись секретарше, постучался к директору.
– Ну, что, Паша? Что ты решил? – с порога спросила она.
– Вероника, огромное спасибо тебе за предложение, но я не буду все-таки нарушать традицию, буду – у Славы.
4.
Отношения между Вероникой и Павлом сложились давно. Когда-то они начинали рекламными агентами в одном из городских каталогов. Пройдя все тернии профессии и наработав достаточную клиентуру за несколько лет, оба стали лучшими по количеству заключаемых договоров. И даже в девяносто шестом, когда, казалось, все рухнет, фирма удержалась на плаву не без их участия. По-очереди лидируя, они подспудно конкурировали, стараясь не показывать этого. Но всевидящее начальство подливало масла в огонь, поощряя негласное соревнование, тем самым разводя их по разные стороны невидимого барьера. Так продолжалось до тех пор, пока у Вероники не случился конфликт с одним из учредителей на почве сексуальных притязаний. Коллеги, как всегда бывает в таких случаях, разделились во мнениях. Кто-то сочувствовал. Кто-то злорадствовал. Ну а большинство, как водится, плевало на все то, что его не касалось напрямую. Павел же воспринял это по-своему. Как личное оскорбление. Почему? Он и сам толком не смог бы объяснить. Просто Ник Ник – Николай Николаевич был ему по-человечески неприятен, если не сказать отвратителен. Хамоватый, с огромными амбициями в адрес своей собственной персоны, он раздражал его. Хотя по отношению к нему лично учредитель был лоялен. Мысль о том, что всему есть предел долго ждать реализации не заставила. И в один из понедельников, единственный обязательный для посещения конторы день в неделю, после планерки в вестибюле Павел подошел к Веронике.