Попутчики зашевелились. «Пора одеваться», – она отвернулась от окна. В проеме открытой двери стали появляться, продвигаясь к тамбуру, люди с сумками и чемоданами на колесиках. Устремились к выходу и ее соседи по купе.
Наташа осталась одна. Она тоже уже была одета, но выйти опоздала – в коридоре вагона выстроилась очередь. А потому сидела и ждала.
– Товарищи… господа, дайте пройти. Что ж вы так торопитесь? Это же конечная – все успеют выйти, – слышался дежурно возмущенный голос проводницы, видимо, пытавшейся протиснуться в тамбур.
За окном ярко вспыхнул и поплыл перрон со стоявшими тут и там и бежавшими куда-то людьми. Заскрипели железом тормоза, и поезд, напрягаясь всей своей огромной массой, остановился.
Еще некоторое время пассажиры стояли, переминаясь с ноги на ногу, и, наконец, пошли. Парень, оказавшийся в дверях, с которым Наташа встретилась взглядом, приветливо улыбнулся, рукой предложив ей влиться в поток выходивших.
Уже перед самой платформой она попыталась высмотреть в толпе встречающих Славу. Заметила, когда тот помахал ей рукой.
– Я здесь! – он засветился улыбкой, увидев ее, и стал протискиваться к вагону между плотно стоявшими людьми. И как раз успел. Подхватил чемодан и сумку, умудрившись при этом чмокнуть ее в щеку.
– Ну, привет. С наступающим тебя.
– И тебя, – Наташа засмеялась, оценив его жест.
Пока выбирались из толчеи и шли через подземный переход, Слава одолевал Наташу вопросами, одновременно успевая отвечать на встречные, вставлять реплики по поводу предстоящего празднования. И только одной темы ни один, ни другой не коснулись. Но она стала молчаливо присутствовать в паузах, когда вопросы поредели.
Уже у машины, укладывая в багажник чемодан, Слава не выдержал.
– Наташ… – посмотрел ей в глаза.
– … – она вся внутренне напряглась. Опустила ресницы, прекрасно осознавая, что речь пойдет «об этом». Даже щеки загорелись, выдавая прозорливость. В образовавшейся паузе «это» уже не просило – требовало обретения формы.
– Ты ни разу не спросила о Пашке, – он улыбнулся, сглаживая ситуацию, – Тебе совсем не интересно – будет ли он с нами?
Наташа подняла ресницы. Увидела его улыбку. Улыбнулась виновато в ответ, как будто ее за чем-то застукали.
– Да ну тебя, Славик… Отстань. Ты же сам все знаешь.
Двигатель еще не успел остыть. Мороза, считай, нет. Градуса три-четыре от силы. Просто влажность большая, потому и прохладно. Слава включил обогрев салона на полную, и сразу стало тепло.
Машина тронулась.
Наташа исподволь отмечала разницу, глядя на влажный от соли афальт улиц и проспектов, на машины в серых разводах, на черные ветви деревьев. По сравнению с той – настоящей зимой, эта больше напоминала какой-то пасмурный начала весны вечер, но никак не тридцать первое декабря. Она уже отвыкла от таких зим. Когда уезжала, мороз стоял под сорок. Все белым бело. Красота. Провода и деревья в инее. Ни ветерка, ни влажности в воздухе. Просто сказка. А здесь? Хоть и не сильный, но пронизывающий насквозь ветер. Потому что влажность чуть ли не сто процентов. А еще эта влага под ногами – от химреагентов. Из машины выходить не хочется. «Хорошо, что хоть сапоги с собой взяла».
Слава что-то мурлыкал себе под нос, не докучая больше своими светскими и совсем не светскими вопросами, видимо, конкретно отреагировав на Наташино «отстань».
– Ну, говори, что хотел, – она посмотрела на него и улыбнулась загадочно.
– Не понял… – Слава оторвался от своих мыслей. Посмотрел на нее удивленно, не сразу сообразив, чего от него хотят, – А-а, ты об этом? Да с нами, – заулыбался, – Конечно.
Это прозвучало так, как будто все недосказанное существовало само по себе, словно между ними установилась телепатическая связь. А язык – так – для разнообразия.
Они еще перебросились парой уточняющих фраз, и опять каждый ушел в себя.
Приветливые огни бульваров и проспектов. Огромные ели на площадях, светившиеся всеми цветами радуги. Вспыхивавшая и гаснувшая иллюминация в богатых из дорогого стекла витринах магазинов. Все это вызвало у Наташи восторг, сосредоточившийся в середине груди. И она забыла о ситуации, освободившей почему-то внутреннее неудобство, как будто душа перенеслась в бескомпромиссную юность. Забыла о Паше. О том, куда и зачем едет. Сидела, очарованная вечерним в преддверии праздника городом. Его новыми, взметнувшимися ввысь на бывших пустырях зеркальными зданиями, отражавшими линии деревьев в паутине синих миниатюрных лампочек с обеих сторон улицы.
Наконец, они свернули в один из широких проемов между зданиями, и не останавливаясь, а только притормозив перед шлагбаумом, взметнувшимся вверх, въехали в просторный, с огромной стоянкой двор и припарковались у одного из красиво оформленных подъездов.
– Ну, вот мы и приехали, – Слава заглушил двигатель. – Сейчас увидишь наше новое жилье.
В интонации прозвучали специфические нотки. Они как будто уточняли то, что было недосказано. Они словно говорили: «Сейчас ты увидишь, как я забочусь о твоей сестре, как ей хорошо со мной». Наташино подсознание так это и прочитало. Она поняла – надо что-то сказать хорошее ему, по-человечески теплое. Иначе этого «чего-то» будет не хватать в будущем в цепочке событий их общения. В сердце появилась нежность к этому умному и хорошему человеку, не лишенному, как и все, простой человеческой слабости, которую он, как мог, пытался скрыть, но которая проступила между строк. «Возможно, он уже и сам пожалел, об этом», – Наташа внимательно посмотрела ему в глаза.
– Слав… я так рада, что у вас все складывается. И я горжусь, что у моей сестры такой муж.
Это прозвучало искренне, без фальши, и Слава принял ее слова с благодарностью, не смотря на то, что сам напросился на похвалу.
– Да ладно тебе, Наташка, дифирамбы петь.
– Слава, ты же меня знаешь. Я либо говорю правду, либо молчу.
– О да, знаю. И ценю это в тебе больше всего.
– Ну вот, – улыбнулась Наташа, – я уже и некрасивая.
– Ну, Наташка… Ну не можешь ты без своих подковырок, – засмеялся Слава, – Что уже опять не так сказал?
– Когда женщине говорят, что ее ценят за что-то больше, чем за то, что она женщина, нужно делать выводы, – засмеялась она в ответ.
– Да-а, нельзя быть женщине такой умной. Все. Хватит меня смущать. Выходим. А то Поля там уже заждалась.
7.
Квартира у Ковальских огромная по меркам клетушек восьмидесятых, да и начала девяностых годов. Пять больших комнат, одна из которых почти сорок квадратов, с эркером, сегодня будет центром их праздничной вселенной. Как-никак событие грандиозное: смена тысячелетий. По сравнению с этим о смене веков даже и не думается всерьез. Полина постаралась на славу. И сейчас, глядя на то, как реализовал ее задумку дизайнер из «Декорастиль», осталась довольна. Когда общалась с ним, представить себе не могла, насколько ее идею смогут трансформировать профессионалы, не убив саму идею. Она разглядывала украшения, продлевая приятное ощущение довольства собой. Центральный шар, с мелкими зеркалами и что-то еще, не схваченное мыслью, смутными ощущениями в сердце объединили прошлое и настоящее. «Что это?» – Полина подошла к большой вазе с фруктами. Машинально прикоснулась к мандарину. Словно погладила его. Усмехнулась, догадавшись о причине, очаровавшей память. И этот неповторимый аромат, и зеркальный шар, и ожидание сестры – все сегодня взывало к воспоминаниям – ярким и чувственным. В сознании возникали эпизоды, удивляя тем, как могла забыть о таком. Вспомнились куклы – с золотистыми волосами, подаренные родителями в какой-то из Новых годов. Совершенно одинаковые. Только одна оказалась в синем платье и с синим бантом. Другая – в розовом, и, соответственно, с розовым. Почему-то эта другая понравилась обеим. Появилось тепло в груди, заставив улыбнуться. Словно не своей собственной наивности, а просто наивности двух маленьких девочек, на которых смотрела со стороны.
Вернулось беспокойство: «Уже Славе пора бы и приехать… С Наташкой!» Восторг охватил все ее существо: пять лет не виделись, и вот сестра приехала.
Они со Славой предложили ей пожить у себя, пока все устроится. Наташа, в связи с уходом мужа, собиралась покидать «севера»: ну и не ехать же ей к родителям – в их маленький городок, где ни работы толковой, ни жизни. А тут еще у Павла с женой развод случился. Сопоставив факты, Полина прониклась тайным желанием. Ни о какой конкретике речь, конечно, не шла: не ей решать такие жизненные сложности. Просто видела их почему-то вместе. Может, это оттуда – из прошлой жизни, когда не было никаких сомнений: Наташа и Паша – пара…
Заиграла мелодия звонка. «Приехали, наконец-то», – Полина поспешила к двери. Даже не посмотрела в глазок, не подумала, что у мужа есть свои ключи: уверена была – это они.
За дверью оказался Павел с белыми розами и большим пакетом.
– Паша? – она не успела стереть с лица разочарование, – Заходи… А я думала это Славик с Наташкой.
Выражение лица у Павла поменялось.
– Наташа? – подсевшим от волнения голосом спросил он и кашлянул, – Приехала, значит?
– Приехала, – улыбаясь его реакции, кивнула Полина.
– Ты, вроде, и не рада мне, – Павел, только что оголивший душу, по привычке начал хохмить, словно стеснялся своего промаха.
– Паш, не перевирай. Конечно, я рада тебе. Заставляешь меня оправдываться… – она пристально посмотрела на него, словно не могла поверить в его – такое быстрое – преображение, – Славик поехал за ней на вокзал. Вот-вот должны быть. Я и подумала, что это они, когда ты позвонил. Не ожидала, что ты придешь раньше.
– Конечно… – Павел иронично улыбнулся, растягивая фразу, как будто отыгрываясь всем своим видом за предыдущую оплошность, – А, может, и я на что сгожусь? Чай, не чужой?
– Не чужой, не чужой, – восстановила Полина его статус, – Сейчас озадачу тебя по-свойски. Раздевайся, давай.
Павел снял куртку и стал искать, куда повесить – будто впервые был у Ковальских. Мысли крутились вокруг приезда Наташи. «Какая она теперь? – почему-то вспомнилась Ирина Сергеевна, – Поправилась – стала как мать – или нет? Да, нет, не может быть. Полина на какие-то три года моложе – не располнела же… – он вдруг осекся, – Ну и логика у меня». Почувствовал неудобство от своих размышлений. «Да и какая разница? – чертыхнулся, – Полная? Худая? Тебе-то какое дело?»
– Паша, иди сюда, – деловитый тон Полины из кухни напомнил, что его собирались озадачить.
Войдя, он увидел у плиты незнакомую женщину средних лет и рядом девушку.
– Вот, знакомься, Паша. Это – Анна Семеновна, а это – Света – твой временный руководитель, – Полина засмеялась и нарочито серьезно добавила, – Все распоряжения выполнять неукоснительно и, главное, быстро. Анна Семеновна и Света через полчаса уходят, – на его вопросительный взгляд ответила, махнув рукой – потом.
В принципе Павел и сам догадался, что это наемные люди. И, скорее всего, повар и дизайнер. Конечно, где же Полине одной справиться. Да и гости будут – ну, не то, чтобы чужие, но и не свои. А Славик не любил падать в грязь лицом. И средств у него на это хватало.
Когда нес на стол очередное блюдо, из прихожей раздались радостные голоса. Судя по тому, что не было звонка – «они». Сердце замерло: «Славка, видимо, своим ключом открыл». Захотелось подойти. Но возникшее ощущение, спровоцированное кровью, отравленной адреналином, остановило. Как будто порог не смог перешагнуть. Словно преграда встала на пути той юношеской непосредственности, которая вдруг выплеснулась из него, но которой оказалось так мало, чтобы преодолеть сомнение – а как это все сегодня будет выглядеть? Павел вдруг почувствовал багаж и лет, и семьи за спиной. Мгновенно вспомнил, как распрощались с Наташей. Да и кто он теперь? Разве тот самый юноша, чей радостный щенячий восторг сейчас испытал?
«Абсурдная ситуация, Павел Петрович, – пришла досада на себя из-за минутной слабости, – Ищешь оправдания… Значит, струсил. Позорно струсил, стоило услышать ее голос». Показалось – вернулось то состояние души, когда он, юный и растерянный, не знал, что делать и как вести себя с объектом обожания. «Да ну – не может быть, – возмутилось сознание, – столько времени прошло».
8.
Хотя они и одногодки, Наташа все же на полгода старше. И родилась она до сентября. А Паша – в декабре. И потому Наташа в десятом, а он – еще в девятом классе.
Сначала он просто обратил на нее внимание – она понравилась ему очень. А потом влюбился.
Его «9б» напротив ее «10а». На перемене Паша старался выйти поскорей, чтобы увидеть, как из противоположного кабинета выходит Наташа. Он с замиранием сердца смотрел на ее лицо, если она не обращала на него внимания. И сразу отворачивался или опускал глаза, когда их глаза встречались. А если кабинет литературы был занят другими, он шел искать ее. Не мог пропустить ни одну перемену, чтобы не взглянуть на свою любимую.
Он никому не говорил об этом. Да и как можно? Это же тайна. Казалось – если кто-то узнает о его любви, она может разрушиться, стать чем-то обыденным, потеряться в словах. Совсем другое дело, когда мальчишки просто гуляли с девчонками. Это нормально. К тому же – достойно уважения. Когда такой-то и такая-то где-то засвечивались, негласный рейтинг парня повышался. Это как бы игра во взрослость. Есть у тебя девушка – значит, ты уже на ступеньку выше. Ты уже не сосунок там какой-то. Ты – мужчина. Вселенские законы никто, конечно, не отменял. Статус статусом, но без притяжения природного нужен ли он был бы вообще. У Паши – все по-другому. Здесь не просто притяжение полов, а большое и светлое чувство, о котором он так много читал. Не так, как раньше – с другими девчонками, когда, находясь рядом, просто хотелось проникнуть в святая святых их юных тел, обещавших непонятные, но такие притягательные чудеса.
В конце мая на летней танцплощадке Паша, наконец, решился – пригласил Наташу на медленный танец. Соло-гитара выплакивала битловское «Yesterday». Танцевали молча. Ему казалось, что, если он заговорит, вся прелесть улетучится. А ей на смену придет его косноязычие. А что оно придет, не было никаких сомнений. Слишком хорошо знал себя. Когда появлялось волнение, исчезали слова. Он их просто забывал. Начинал мямлить, и от этого становился смешным. Этого и боялся. Но говорить сегодня было необходимо, потому что именно сегодня он должен проводить любимую домой. Не должен – обязан. И никаких отговорок.
– Наташа… – он боялся, как бы голос не выдал волнения, не подвел, сорвавшись на фальцет. Но в голосе – в его тембре зазвучал мужчина. И Паша почувствовал – сможет, – Позволь я провожу тебя после танцев?
Она подняла голову, посмотрела на него и улыбнулась.
– Позволяю, – усмехнулась.
И Паша почувствовал, что смеются не над ним. В ответе не было ни высокомерия, ни пренебрежения, когда сказала «позволяю». Скорее, шутливое удовольствие. «А я, дурак, боялся», – с неимоверным облегчением вздохнул он.
– А меня Пашкой зовут, – сказал как-то даже залихватски.
– А я знаю, – подхватила она его тон, как бы передразнивая. И они, теперь уже оба, рассмеялись.
Когда закончилась музыка, Паша отвел ее туда, «где брал» и где уже стояли ее подруги. Посмотрел на часы: до конца – около сорока минут. Можно еще раз пригласить Наташу. А, может, и не один. Знал, что вряд ли притронется к ней наедине. И потому воспользоваться этой возможностью здесь было очень даже резонно.
Следующий танец – шейк – танцевали своей группой. А следующий – он прозевал. Какой-то парень постарше, которого Паша ни разу до этого не видел, «увел» его Наташу в круг. Потом снова махали руками. И только после этого удалось пригласить любимую. Он заранее, сразу после шейка, пошел в ее направлении. И хорошо сделал: краем глаза увидел, как опоздавший – тот же парень – развернулся и пригласил другую девушку. Вроде бы он шел к ней, а не к Наташе. Паша мысленно показал ему фигу: «Вот тебе». От удовольствия, что получилось опередить конкурента, на душе стало неимоверно хорошо.