Возле шлагбаума уже стояло трое бойцов, и Лёха – сержант, широко жестикулируя, что-то им рассказывал.
– У меня кореш служит в «инженерных» в Кемеровской области, так вот их направляют в одну из тамошних карантинных зон минировать просёлочные дороги. Не дай бог, у нас такое начнётся – это сколько ж народу подорвётся, бедолаги, – сокрушённо качая головой и совсем по-детски вздыхая, произнёс широкоплечий боец.
– А пусть не лезут. Сапёры ж табличек кругом понатыкают с предупреждениями, – ответил ему коренастый смуглый паренёк.
– На заборе тоже написано было, – как-то горько усмехнулся Лёха.
– И всё же так надо, – добавил, вздохнув, третий постовой, поправив на груди автомат.
– И откуда взялась-то зараза эта? – выругавшись, то ли спросил, то ли констатировал коренастый.
– Из-за «бугра», понятно дело, – уверенно ответил сержант. Всем своим видом давая понять, что двух мнений быть не может.
– Да у них тоже везде почти, как у нас, – ответил коренастый.
– Смотрели, как в Индонезии расстреляли колону машин? – третий собеседник облокотился о брус шлагбаума.
– Во! Там не церемонятся! – смуглый боец повёл автоматом из стороны в сторону.
– Приказ открывать огонь только в очагах заражения, ну это у нас, а у этих азиатов сам чёрт не поймёт, – резюмировал сержант.
– Э-ээ! Давай азиатов не трогать, а, – делая суровое лицо, но всё-таки как-то добродушно сказал коренастый.
– Ты, Тагир, уже русский азиат, – хлопнул товарища по плечу Лёха.
– Наполовину, – согласился коренастый.
Из-за поворота показался легковой автомобиль с включёнными фарами.
– Ну, вот и первый на сегодня, – сказал Лёха, и бойцы заняли места, согласно боевому расписанию.
Областной центр на Урале. Квартира мастера очистных сооружений Скорнякова
– Ты кто? Президент? Генеральный директор? – голос срывался на крик. – Ты сантехник! Дерьмовоз! О господ-и-и!
– Заткнись! Достала уже! Битый час тебе талдычу – всех с семьями забирают на очистные. Всех! – мужчина устало опустился на край старенькой тахты.
– Зачем?! Сдохнуть среди твоего дерьма? – маленькая щуплая женщина, на вид совсем девочка, вытерла рукавом халата заплаканные глаза.
– Да у нас там чище, чем в унитазе президента. И потом, Лизонька, – ласково, сменив тон, продолжал мужчина, – мы там будем в изоляции, полной изоляции и никакая зараза к нам не пристанет.
– Ну да! Зараза к заразе не пристаёт, – уже более миролюбиво, краешком губ изобразив подобие улыбки, но всё ещё сварливым тоном произнёсла Лизонька.
– Нет, правда, хватит реветь, давай собирайся, машина через час придёт.
Женщина резко приникла к широкой груди мужа. Он совсем не ожидал такого от своей не в меру разбушевавшейся супруги. Только что она, вспоминая бога-мать со всеми святыми, была, как разъярённая камышовая кошка. Назвать её тигрицей у Семёна Скорнякова не поворачивался язык. Фигурка жены больше напоминала ему почему-то именно камышовую кошку, которую он и видел-то всего один раз в какой-то передаче о животных. А вот поди ж ты – запомнил.
Семён ласково погладил её по голове, рука прошла по спине, скользнула на маленькие упругие ягодицы. Он поднял жену на руки и прижал к себе.
– Ну всё, пусти! Мир! Всё, иду собираться! – а сама обняла за шею и прильнула поплотнее.
Через сорок минут они уже сидели на тахте рядом с упакованными в большой походный рюкзак и дорожную сумку на колёсиках вещами. Лизавета ещё раз проверяла, перечисляя вслух, всё ли, что нужно, они собрали.
– Бритву я тебе положила, – для верности она загибала пальцы на руке. – По три комплекта белья тебе и себе взяла, – кулачок был уже сжат, и она им загибала пальцы на другой руке.
Семён клацал пультом по каналам. Везде одно и то же. Внимание привлёк репортаж из городка, где оттесняемая ОМОНом толпа пыталась прорваться к супермаркету. Камера дала панораму стройного ряда ОМОНа, в полушаг надвигающегося на толпу. Ритмично ударяя по щитам дубинками и подбадривая себя громкими выкриками, одетые в специальные костюмы бойцы наступали на людей. Из толпы изредка вылетали камни, куски арматуры, но ряд щитов неумолимо приближался. Пока корреспондент, забравшийся на кирпичную ограду здания рядом с супермаркетом, рассказывал о происходящем, ОМОН технично и без особых усилий расколол толпу пополам. Кое-где уже мелькали бойцы СОБРа, лихо и по одним им только известным признакам буквально выхватывающие из толпы зачинщиков…
Звонок телефона прервал просмотр на самом интересном месте – к толпе на подмогу спешил отряд каких-то одетых во все чёрное людей, бывших, судя по манере двигаться и имевшемуся арсеналу, подготовленными бойцами. В руках у большинства поблескивали стальные цепи с шипованными шарами и мечи (и где только такое количество набрали-то, удивился Семён, беря трубку), а у нескольких человек в руках можно было рассмотреть помповые ружья.
По телефону сообщили номер подъехавшей за ними машины. Положив трубку, Семён выключил и выдернул из розетки вилку телевизора – холодильник отключили заранее, перекрыв также газ и воду. Обесточив последний работавший в доме прибор, он ловко надел рюкзак. И ещё раз окинул взглядом вдруг ставшую нежилой квартиру.
Выйдя за порог, дверь закрыл основательно, на все запоры. А на улице ещё раз глянул на окна. И мысленно, чтобы не расстраивать жену, вздохнув, твёрдым шагом направился к ожидавшей машине, в которой уже сидело три пары. С одной из них Семён был знаком. Михаил Стержнёв, заместитель главного механика очистных, со своей дочкой пятнадцатилетней Ядвигой. Жена у Стержнёва недавно погибла в автокатастрофе. За границей у родственников в Германии на скользкой трассе её автомобиль занесло на повороте и выкинуло на встречную полосу. Огромный тягач, перевозивший лес, не оставил старенькому «Жуку» и его хозяйке никаких шансов.
Подсадив Лизавету и отдав рюкзак в руки Михаила, Семён без труда забрался в кузов крытого трёхосного ЗиЛа. Ехали минут пятнадцать, петляя по переулкам.
– Ещё одного заберём, Тольку-химика, – со знанием дела сказал Михаил.
Тот уже ждал у подъезда дома.
Пока выезжали к очистным, в разговоре выяснилось, что не только их служба, но и рабочие всех водозаборов вместе с семьями в срочном порядке мобилизованы на свои рабочие места.
Из специальных быстровозводимых зданий МЧС и приданные им в помощь инженерные войска срочно строили маленькие селения для персонала, занятого на снабжении города водой, электричеством, газом, теплом, ну и, естественно, на обслуживании канализации. И не только это. Заводы по утилизации твёрдых отходов, местная теле– и радиостанции, хлебозавод – всё в спешном порядке, но пока без особой суеты бралось под охрану внутренними войсками и бригадами санитарного контроля.
Для вновь прибывших вводился пятидневный карантин с полной диагностикой и санобработкой. После чего контингент переселялся в спецзону проживания.
В поселении было всё для нормальной жизни и работы. Единственное, о чём предупреждали сразу, – в ближайшее время из спецзоны никого ни под каким предлогом не выпустят. Со всех брали подписку о неразглашении государственной тайны. Впрочем, судя по положению в стране, где возникало всё больше и больше очагов заражения, вряд ли у кого-нибудь могло желание покинуть защищённую зону спецпроживания.
Хабаровский край. Маленький провинциальный городок у границы с КНР. База противоэпидемиологических карантинных бригад (ПЭКБ)
Струи беловатой жидкости били из распылителя. Четверо в серебристых костюмах высшей биологической защиты стояли под ними, медленно поворачиваясь. Изредка один из них подходил к пульту на стене и струи меняли цвет сначала на синий, потом на зелёный, а затем снова становились белыми.
Бригада эвакуаторов после очередной доставки больных в стационар проходила санобработку. Это только первый, самый первый этап обработки – прямо в костюмах вместе с баллонами со сжатым воздухом и шлемами. Затем кварцевая сушка, после которой можно снять всё навесное оборудование, сложив его в специальные приёмники. А дотошные ребята-техники проведут контроль оборудования и сдадут на склад для очередной бригады. На все действующие группы оборудования катастрофически не хватало. Начальство каждый раз заверяло, что вот-вот поступит новое, но время шло, а обещанное всё не появлялось и не доставлялось. Затем, раздевшись догола, эвакуаторы ещё минут двадцать мылись в душе, намыливаясь специальными дезинфекционными растворами. Сушились опять под кварцевыми лампами. И уже потом в раздевалке облачались в новые комплекты нижнего белья и стандартные комбинезоны. Те, которые были сняты перед душем, отправлялись на спецхимобработку и всё то же кварцевание. Переодевшись, шли на экспресс-анализ крови и только после получения его результатов через шлюз выходили из фильтрационно-обеззараживающего блока в холл. Стараясь в санпропускнике не задерживаться – интервалы отдыха становились всё короче.
База ПЭКБ находилась в металлопластиковом ангаре. Левая сторона предназначалась для санобработки техники – спецавтомобилей для перевозки заражённых, машин скорой помощи и маломерного транспорта. Для большегрузных автомобилей и пассажирского транспорта построили отдельную станцию обработки поблизости.
Холл, отгороженный от блока очистительно-дезинфекционых устройств стеной из пластика со специальной герметизацией стыков, был просто площадкой с парой десятков табуреток, кухонным блоком, небольшим баром, парой кофе-машин, возвышением у одной из стен «а-ля сцена» и прямоугольным экраном большого LCD-телевизора.
Армированная внутренность ангара придавала ему вид пчелиных сот, поэтому иногда сотрудники станции называли холл «Ульем». Постоянное кипешение свободного от дежурства народа и непрерывно работающий телевизор и впрямь создавали ощущение улья или муравейника.
На сей раз прибывшей бригаде пришлось задержаться с выходом в «Улей» почти на час – лаборантам передали на анализ биоматериалы потенциально заражённых людей из ранее чистых районов, теперь попавших под подозрение. И поэтому до анализов врачей они добрались в последнюю очередь.
Наконец по громкой связи доложили о результатах тестов. Все облегчённо вздохнули. Так уж было заведено, если всё нормально, то результаты объявляли громко. Если же у кого-нибудь, не дай бог, результаты были плохие, то появлялась медсестра в защитном костюме и уводила «потерпевшего». Бригада помещалась на карантин в спецблок, а в дезинфекционной камере проводили внеочередную тщательную обработку. Для очистки прибывающих бригад в это время использовали резервную.
Когда формальности были закончены, даже уже изрядно обшарпанные стулья перед телевизором в улье показались едва ли не креслами перед камином.
– Михалыч, как думаешь, скока мы ещё возить будем, а? – разминая сигарету, обратился к старшему в бригаде врачу-микробиологу водитель Самвел.
Курить в холле разрешали. Какой-то умник фломастером нарисовал на листе ватмана и повесил на одной из стен весьма симпатичную рожицу медработника с большим крестом на колпаке и приписал: «ПИТЬ И КУРИТЬ МОЖНО, НО УЖЕ ПОЗДНО».
Михалыч, не отрываясь от экрана, лишь повёл плечами. Он был не только старший по должности, но ещё и по возрасту. Поговаривали, что когда-то он работал в самом «Микробе». Впрочем, любопытством никто из присутствующих, кроме Самвела, не страдал.
Темпераментный от природы, большой балагур, добродушный, всегда улыбающийся Самвел был прекрасным водителем. Как он умудрялся протискиваться по узким улочкам, огибая оставленные посреди дороги, брошенные и разграбленные автомобили, оставалось большой загадкой. Даже бывший в бригаде в роли санитара бесшабашный студент-медик Петя, увлекавшийся паркуром, и тот закрывал глаза, когда Самвел на большой скорости объезжал очередное препятствие из груды обгорелого железа. Водителем в бригаду его устроил двоюродный дядя, весьма известный врач-стоматолог, предварительно сделав ему необходимую для трудоустройства регистрацию.
Не дождавшись ответа от Михалыча, Петя решил поддержать разговор и, чуть ли не цитируя СМИ, произнёс:
– Вчера ООН приняло коммюнике и план мероприятий по противоэпидемиологическим действиям и объединению усилий по поиску средств лечения и вакцинации.
– А в Европе вводят общий для всех стран режим ЧС, – кивая, подтвердил второй санитар.
– Вот вам, Самвелушка, и ответ, – прервал просмотр телевизора врач.
Он всех вокруг называл на вы и ласковыми уменьшительными именами. Петя у него был Петрушей, второй санитар Павлушей. Даже начальника дезстанции, своего ровесника доцента Семёна Моисеевича Эрдмана он называл не иначе, как Сёмочка Моисеич. Причём к самому себе позволял обращаться просто – Михалыч.
Женский персонал был от него без ума. Всегда сверхлюбезный, он никогда не переступал черту, разделяющую его с подчинёнными. Требовал он тоже ласково, но так, что его предписания хотелось пойти и выполнить побыстрее.
– Вы, если не ошибаюсь, Петруша, уже на 3 курсе?
– Да, – студент вопросительно посмотрел на Михалыча.
– Тогда, сударь, вам не надо подробно рассказывать о кластерно-симбионтных возбудителях. Кто у вас лекции по эпидемиологии читал?
– Эрдман, – ответил студент.
Михалыч лукаво улыбнулся. И сказал:
– Тогда специально для вас, юноша, замечу, что о свойствах нового возбудителя всё говорит его официальное название Megapolymorphic virusno-bakterialno-fungoid cluster. Сокращенно MPMVBFC. Но даже нам, медикам, выговаривать столь длинную аббревиатуру тоже не охота, и поэтому прижилось название VBFMC («virusno-bakterialno-fungoid MegaCluster»). На рабочих совещаниях вне официоза новую заразу называют и вовсе просто ЛМВ (летальный мегавозбудитель).
Ну а в народе бытует название «умертвие». Коротко и ясно.
– Не, ну так нечестно – студент-то, может, что и понял, а я вот ни фига. Раз уж время есть, так просвети, Михалыч, и меня, что же это за напасть такая жуткая, – попросил Самвел.
– Контагиозность воздушно-капельным путём, – начал было врач, но, спохватившись, перешёл на язык, не обременённый медицинскими терминами.
– Пандемия, мой дорогой Самвельчик-джан, – это не что иное, как расширяющееся в пространстве с возрастающей скоростью заражение всё больших масс людей, происходящее одновременно в разных странах на всех континентах. У новой заразы тот же принцип распространения, что и у гриппа, – по воздуху, то есть при кашле, чихании, даже простом разговоре есть вероятность заражения и достаточно длинный – 2–3 недели – скрытый инкубационный период, во время которого заболевший ничем не выделяется и чувствует себя хорошо. Что затрудняет определение зон заражения и численности носителей. А после периода инкубации болезнь, наоборот, развивается крайне стремительно, за 5–6 дней с практически стопроцентной вероятностью приводя к смерти. До этого момента всё понятно?
Водитель кивнул, и Михалыч продолжил. К окончанию импровизированной лекции, не раз прерываемой возгласом «Вай, мама-джан», Самвел чувствовал себя почти кандидатом медицинских наук. Хотя, конечно, ощущение было обманчивым. Потому что обо всех свойствах нового возбудителя не знали и светила мировой микробиологии.