Подготовка к отправке – это был кошмар. Спали урывками, не высыпались, все на нервах. Тяжело было… То и дело совещания – об этом даже вспоминать не хочу… Каждый вечер доклад по личному составу и чего из техники не хватает… Но запомнилось в эти дни спокойствие командира полка.
«Мы шо, на параде?»
Игорь Ткаченко:
– Третьего января я уехал в часть. Приехал и попался на глаза Чепусову, начальнику штаба полка. Воткнули меня в наряд по части. В полку суматоха, никто не знал, за что хвататься и куда идти. Все были в нервозном состоянии. Мы после Германии были все как на расслабоне, что ли, и тут на тебе – «военное время». Сижу в «аквариуме», дежурю, вокруг люди ходят неприкаянные. Подходит ко мне подполковник из штаба дивизии: – «Ты Ткаченко?» – Без ложной скромности говорю:– «Так точно» – «Тебя послезавтра вызывают в военную прокуратуру, в Нижний» – «Зачем?» – «Там всё узнаешь».
А у меня послезавтра опять наряд по части. Спрашиваю Чепусова: «Сергей Иванович, так и так, прокуратура, Нижний, и наряд как-то не получается», он мне: «Забей», – «Есть забить». Забить всегда хорошо у меня получалось. Проходит два дня, картина повторяется: «аквариум», наряд, подполковник из штаба дивизии и немой вопрос «Старлей, ты какого рожна здесь?» Я был сообразительный малый и не стал дожидаться, когда вопрос сформулируется и быстро перевел стрелки на начальника штаба полка, подполковника Чепусова, который по неосторожности проходил мимо. Штабной вспомнил годы, когда он водил роты по нескошенным лугам и рассказал Сергею Ивановичу, что нет никакой необходимости препятствовать работе военных прокуроров. Сергей Иванович согласился. Договорились на шестое января 1995 года.
Приехал в прокуратуру. Следователь прокуратуры с суровым видом сообщает мне, что я подозреваюсь в избиении офицера дисбата и его жены в поселке Мулино во время празднования Нового года, в Доме офицеров 31 декабря. – «Меня в Мулино не было, я был в Питере» – «Проверим». Но, чувствую, он не то что проверять не собирается, он меня уже заочно осудил и в камеру посадил лет этак на пять. Улыбаюсь. – «Зря скалишься, старлей, это серьезные обвинения, тебя опознали» – «Я через неделю-другую в Чечню уезжаю» – «Сбежать у тебя не получится, сейчас закроем тебя в камере и будешь сидеть до суда».
Тут-то мне совсем весело стало. Сдержался, промолчал. Приехали потерпевшие… Смотрят на меня и, к разочарованию следователя, не могут меня опознать. – «Не, не он, на фотографии он был, а вживую не похож». И всё. Гражданин начальник мне: – «Встань, сними очки» – «Иди ты, капитан, к лешему, не было меня там. И в очках не было, и без очков не было».
В общем, капитан дисбата опознавал своих обидчиков по фотографиям из личных дел в штабе 47-й дивизии. Знал, что обидчика звали Игорем и что он был артиллеристом. Приглянулась им моя фотография, вот вся заваруха и началась. Не знаю, что да как, но следователь был очень расстроен. Потерпевший извинялся за себя и за следователя и, в качестве моральной компенсации, довез меня на своей машине из Нижнего в Мулино.
Приехал в полк злой, замерзший и уставший. На следующий день в полк пришли борта с личным составом, но вопрос с моей должностью так и не был решен. Техники во взводе визирования нет, людей нет, хожу по части как прикомандированный. Спрашиваю: «Что делать-то?» – «Жди». Чего ждать – не говорят… В конце концов десятого января вечером Игорь Бабанин, наш строевик вызывает и спрашивает: – «Пойдешь СОБом к Зиновьеву, в минометную?» – «Я бы в дивизион…» – «Там нет должностей, все занято, надо в минометную, в первый батальон». – «Хорошо, оформляй».
Лешу Зиновьева я знал хорошо еще по Германии, с минометами было хуже, но это не являлось большой проблемой, и я согласился, жалея, конечно, что не попал в артдивизион. Леша мне: «Дуй в расположение и принимай личный состав».
Пришел в расположение батальона, на втором этаже в дальнем углу расположилась минометная батарея. В расположении царил хаос… Бойцы хаотично перемещались по казарме, некоторые уже находились в состоянии невменяемости по причине воздействия на их неокрепшие организмы паров алкоголя. Время было около 20.00. Зашел в каптерку. Сидят два офицера. Познакомились, ими оказались Игорь Андреев из артбригады, второй «сошник» и майор, замполит батареи, Игорь. Они дико обрадовались моему появлению. Замполит быстро стал собираться, подтягивая за собой Андреева: «Мы на ужин сходим, помоемся и к вечерней поверке придем, представим тебя». Я знал, что увижу их не раньше завтрашнего утра, но их можно было понять. «Идите – говорю – буду ждать», и они бочком, бочком, юрк и – нету. Я посидел немного, почесал репу и пошел строить своих чудо-богатырей. Богатырей было не много, больше – чудес… Построил. Стоят. Подаю команду: «Равняйсь!»… Стоят, кто как. «Отставить. Равняйсь!»… голос с галерки: «Мы шо на параде?». Более того, во время чтения списка вечерней проверки пехота продолжала своё хаотическое и сумбурное движение по расположению. – «Хорошо, согласен, не на параде. Давайте знакомиться». Начинаю читать список проверки, не обращая внимания на отзывы «здесь» и «тута». Дочитал до конца список, пропустил только одну строчку, в которой было вписана всего одна буква, подумал «ошиблись, наверное, в суматохе». Спрашиваю: «Кого пропустил?» – «Меня», – отвечает боец. – «Как фамилия?» – «И. И Сан Хо. Сан Хо – имя, И – фамилия».
Понял, не ошиблись. Из строя вопрос «А вы кто такой будете?» Мелькнула мысль: «Хорошо, что на «Вы». – «Я ваш старший офицер батареи, фамилия моя Ткаченко, зовут меня Игорь Викторович, времени для знакомства у нас с вами будет предостаточно, а сейчас даю полчаса на подготовку ко сну и отбой. Вопросы есть?» – «Нет». – «Тогда замкомвзвода ко мне, остальные разойдись».
Объяснил сержантам политику партии по поводу отбоя, но поддержки в их глазах не увидел. Отпустил и их. Отошел в каптерку, выпил чаю, посидел минут двадцать и вышел проверить свои владения. Нет, я понимал, что не увижу там идеальной картины всеобщего сна, но то, что я увидел, совсем не укладывалось в моё понимание. Спать никто не собирался, ну, может человек пять-десять и укладывались, остальные занимались кто чем. Зашел поглубже, между кроватями обнаружил посиделки. Сержанты накрыли «стол» – две бутылки водки, скромная закуска. – «Вы, братцы, ничего не попутали?» – «Да ладно, мы, может быть, последний раз в жизни. Ты же понимаешь, старлей. Садись с нами», – «Спасибо за приглашение, но после команды „Отбой!“ не пью».
Забрал водку, зашел в умывальник и вылил водку в раковину… Картина маслом… В умывальнике, гудящем как муравейник, воцарилась тишина. Только слышно как водка булькает… Казалось, некоторые перестали дышать. По окончании процесса раздались недовольные голоса. Вернулся в расположение. Опять сидят, опять с водкой. Повторил процедуру. Стал укладывать по кроватям. Уложил основную массу, остальных навыдергивал из умывальника соседних расположений и туда же – в койку. Час я потратил на раскладку бойцов и вместо «Спокойной ночи, товарищ старший лейтенант» получил: «Ну, п…ц тебе, старлей, твоя пуля первая будет в Чечне». Результат, тем не менее, был положительный. Минометная батарея «тверёзая» к нулям спала или делала вид, что спит. По сравнению с медчастью мы были ангелами, пехота гуляла до двух часов ночи.
«Открываем ящики – автоматы ржавые…»
Александр Синякович, начальник штаба 2-го мотострелкового батальона, майор:
– Техника батальона – БМП-1, на пятьдесят процентов укомплектован. Пригнали нам новую технику из танковых полков, собирали ее везде, где можно. Как раз ударили морозы, а парк, где стояли машины – открытый. Заводили потом с огромным трудом. А затем оказалось, что берем с собой не БМП-1, а БМП-2. Надо было быстро переучиться, и офицерам, и обучать людей.
Выдали солдатам оружие со склада. Открываем ящики – автоматы ржавые, да такие, что затворы было не передернуть. У некоторых автоматов и ремней не было, проволоку вместо них прикрутили. Повел с одним сержантом солдат на тактические занятия. Как раз приехал на полигон командующий армией генерал Ефремов. – «Что у вас творится?» – спрашивает меня. – «Занятия проводим». – «А где взводные?» – «Нет». – «Где ротные?» – «Нет». – «А где ремни на автоматы?» – «Нет». Потом все же их нашли, эти ремни.
С горем пополам сформировались. Это было очень трудно. Люди прибывали, их надо записать в штатные книги, бумаг было – ужас! Кто-то заболел, надо искать замену, потом матери солдат стали приезжать, своих детей пытались забирать. В эшелоне, когда уже погрузились, я все еще пересчитывал, сколько же у нас личного состава. Цифра постоянно колебалась. На момент отправки в батальоне было 420 человек.
Два техника роты были опытные, прапорщики Червов и Папка, они и загружали технику на платформу, крепили ее солдаты. А вот третий техник… Когда на Червленой разгружались, у одной БМП гусеница слетела, я этому технику говорю: «Быстрей, что стоишь, помогай! – «Я вообще-то музыкант!». Он из какого-то оркестра был, а его техником роты назначили.
Все подразделения, что положены по штату, у нас были. Но все же в штат надо было ввести еще некоторые подразделения. В штате мотострелкового батальона, по-моему, должен быть инженерно-саперный взвод. Мины же надо ставить, а кто будет разминировать? Надеяться только на инженерно-саперную роту полка не стоит. Нужна была своя землеройная машина, инженерная машина разграждения. Разведвзвод неплохо бы иметь. В Афганистане у нас в батальоне был штатный разведвзвод. По штату в каждом взводе был снайпер, но лучше, чтобы в батальоне они были одной командой, со своим офицером, который бы их тренировал. Когда у командира взвода в подчинении и снайпер, и пулеметчик, и гранатометчик, то снайпер, как правило, наименее обучен.
Своего артиллерийского дивизиона полку в принципе хватало, но было бы больше артиллерии – было бы лучше. Артиллерия работала хорошо: дали ей заявку на огонь – выполняется без затяжки.
А вот по тыловому обеспечению… Например, одна баня на полк – это смешно…
«В политику я не вникал: некогда…»
Юрий Цуркан, командир 2-го мотострелкового батальона, майор:
– В начале января пошли борта с солдатами с Дальнего Востока… На должности механиков-водителей БМП прислали механиков танков и водителей БТР. А у нас же БМП, это другая структура. У меня в батальоне были БМП-1, а потом нас пересадили на БМП-2. Майор Юдин их пригнал из Сормова, учил мои экипажи пушки заряжать, разряжать. Одновременно и водили, и стреляли. Чему-то тогда научили, но больше по ходу дела научились, в Чечне.
Состояние оружия было хорошее. Кому попадалось ржавое? Со склада, может быть, но его же надо было почистить! Люди любят сгущать краски. Может быть потом, когда в горах стояли, состояние техники и оружия было хуже. Помню из этого периода такой способ запуска двигателя БМП. Машина стоит в гору, мордой вперед, под гусеницы кладут камень, механик садится в люк, камень выдергивают, она покатилась назад и – завелась. Такой способ приняли, потому что аккумуляторов не было. Никто ими не занимался, вот они и пришли в негодность.
Были у меня хорошие прапорщики, Папка и Червов, в Прибалтике служили инструкторами в учебке, они практически технику батальона вдвоем и загрузили на платформы, все 40 машин.
Что нас ждет в Чечне – представлял смутно.… Непонятная задача была. В политику я не вникал: некогда, у меня пятьсот солдат, техника, имущество… Даже не знали, зачем едем. Все нам объясняли в общих словах…
«А зачем мы туда едем?»
Евгений Крюков:
– Правильно замполит полка майор Гришин сказал, что практически ничего до нас не доводили. При формировании полка один из сержантов роты меня спросил: «Товарищ капитан, а зачем мы туда едем? По какой причине?» – «Мы выполняем приказ. Больше пока и сам не знаю». Потом этот сержант, когда на станции Червленой русские старушки кланялись моим пацанам в ноги и, благодарили, что защищаем нас от беспредела, понял, зачем мы в Чечне.
«Опыта у большинства – никакого…»
Петр Шашкин, командир 6-й мотострелковой роты, старший лейтенант:
– Солдаты были в основном из 882-го и 386-го полков, из Хабаровска. Им сказали, что едут на учения, или на подготовку к параду. Начальная боевая подготовка у большинства была с оценкой «неудовлетворительно».
Только в период боевого слаживания солдаты узнавали, как загружать боезапас в БМП, как стрелять. Помню, механик-водитель БМП Витя Кравченко на самом деле был кочегаром на полигоне, Кирилл Кардашидзе был механиком-водителем танка Т-80, а к нам попал наводчиком-оператором БМП. Опыта у большинства – никакого. Но вот Андрей Заикин, мой механик-водитель – молодец, машину и свое дело знал отлично, у него талант был. Помню случай, когда Валера Каблуков подорвался на ГАЗ-66, мы его везли в медроту на нашей БМП, вижу – впереди траншея, говорю Андрею: «Аккуратно, в машине раненые», – «Ротный, командуешь ротой и командуй, а мне не мешай». Машина пролетела через капонир и падает на все двенадцать катков плавненько, как ни в чем ни бывало, и дальше пошла…
Перед отправкой я спрашивал солдат своей роты: «Поедешь?» Были такие, что отказались ехать. Убежал младший сержант Евгений Масловский. Потом оказалось, что он был неоднократно судим, в том числе за незаконный переход госграницы. Через два года мне пришло письмо от следователя с Дальнего Востока, требовал характеристику на Масловского. Его посадили, как дезертира.
«Зато документы были в порядке…»
Игорь Бабанин, старший помощник начальника штаба полка по кадрам и строевой части, старший лейтенант:
– С прибытием в полк солдат в штабе началась авральная работа. Всех надо принять, оформить, а их тысяча семьсот человек. Огромный объем работы по документам. Приходилось все это делать днем и ночью. Я диктую машинисткам, они печатают приказ на зачисление солдат в полк, это номер по порядку, должность, военно-учетная специальность, фамилия, имя, отчество, место рождения, призыва…
Все они хорошо одеты, в бронежилетах, чудо-богатыри! Но как солдаты, это были полные нули, ничего не знали. Заполняю учетно-послужной список, передо мной – механик-водитель БМП. Спрашиваю: «Сколько передач у БМП?» Я окончил Киевское танковое инженерное училище, в Германии служил командиром взвода ремонтной роты, потом помощником начальника бронетанковой службы полка, поэтому технику знал. У этого солдата глаза становятся круглыми, молчит. – «Ладно, вопрос попроще: сколько катков у БМП?» – «По-моему, пять». – «Вообще-то двенадцать…». Зато документы у всех таких механиков-водителей были в порядке. В военном билете, в учетно-послужной карте написано, что прошел учебку, имеет классность, да и печать стоит. Солдаты на Дальнем Востоке в то время – истопники или все время в наряде, какая там боевая учеба… – «Топил?», – спрашиваю, – «Топил» – «Чем?» – «Углем…»
Но потом помаленьку начинали их учить водить БМП, стрелять. Восемь часов разницы с Дальним Востоком, ночью солдаты ходили по казарме, не спали, а днем на занятиях, только команда «Перекур!» – на снег попадали, и спать. У них не было времени хотя бы адаптироваться к другому часовому поясу…
Солдаты писали на конвертах домой из Мулино: «Почтальон, доставить скорей письмо маме, меня отправляют в Чечню».
Евгений Ращупкин:
– Стал ездить с командирами рот принимать технику на батальон. Ее собирали со всей дивизии. Все системы машин проверяли, чтобы все работало. Техника была боеготовая, но по мелочи все равно что-нибудь вылазило: железо есть железо. Во время приемки техники познакомился с майором Юдиным, отбирали с ним лучшие машины. Вместе их перегоняли, пристреливали оружие. А холода стояли – ужас! Мне майор Юдин еще отдал свои теплые варежки – «А то руки не бережешь!».