Валериан Маркаров
Всему свое время
«Всему свое время, и время всякой вещи под небом:
время рождаться, и время умирать;
время насаждать, и время вырывать посаженное;
время убивать, и время врачевать;
время разрушать, и время строить;
время плакать, и время смеяться;
время разбрасывать камни, и время собирать камни;
время обнимать, и время уклоняться от объятий;
время искать, и время терять;
время молчать, и время говорить;
время любить, и время ненавидеть;
время войне, и время миру».
Царь Соломон.
ГЛАВА 1. Эйрин
– С днём рождения тебя, папа! – молодая женщина в зелёном шарфе, повязанном поверх элегантного кашемирового пальто красного цвета, легко ступив в палату, склонилась над больным и, нежно обхватив его за шею, мягко прикоснулась своими пухлыми губами к его щеке.
Он лежал в небольшой палате, в которой основное место занимала кровать с надувным матрасом, что автоматически подкачивался воздухом, если больному меняли позу. Кнопки по бокам кровати позволяли регулировать изгиб, а также поднимать или опускать её поверхность.
Напротив кровати, на стене, висел небольшой плоский телевизор, окруженный по бокам разными картинками, а под ним были аккуратно расставлены мягкие стулья для посетителей. В углу палаты – туалет с душевой кабинкой и всеми необходимыми для гигиены принадлежностями.
Рядом с кроватью примостилась одинокая белая тумбочка с пультом, с помощью которого можно было включать или выключать свет, либо только приглушать его, регулировать громкость и каналы телевизора, или, если это необходимо, вызвать медсестру.
На стене, за изголовьем кровати, неугомонно мигала своими жёлтыми индикаторами различная аппаратура, датчики с мониторами, а также какое-то приспособление для капельницы, отнимающее, вероятно, поверхностный сон у всех здешних обитателей. Именно оно очень громко пищало по любому поводу, сигналя медсёстрам о том, что либо трубка предательски перегнулась, либо вводимое лекарство вот-вот закончится.
Вошедшей женщине на вид было лет двадцать пять. Среднего роста и изящного телосложения, в ней таилось что-то завораживающее, истинно кельтское. Она любила свои красивые волосы и с гордостью их носила – невероятного, ослепляюще золотистого, переходящего в рыжий, цвета, очевидно считая их одним из своих богатств, которое она бережно хранила и за которым ухаживала без особой сложности.
Обладая добрым лицом с ровным носом, на мир она глядела открыто своими глубокими, зелёного цвета, глазами, под которыми было рассеяно небольшое количество мелких, задорных веснушек. На висках её можно было увидеть просвечивающиеся голубые вены под тонкой белой кожей. Мужчины, наверное, не отнесли бы её к эталону красоты, однако, пообщавшись с ней лишь некоторое время, проницательные представители сильной части человечества непременно подмечали ее безупречный вкус, хорошие манеры настоящей леди, умение красиво говорить, её обаяние и притягательность! Знали бы они ещё, что Эйрин отлично двигается в танце, играет на фортепиано и гитаре, увлекается фотографией и довольно уверенно держится в седле!
– Ты ведь помнишь, какое сегодня число? – спросила она, не отводя взгляда от его потемневших глаз. – 17 марта! Тебе сегодня 65, папа!
– Я скорее помню, что сегодня день Святого Патрика, – гордо сказал он. –Как там парад? Ты сделала фотоснимки?
– Да, конечно, папа. Специально для тебя поднялась на балкон в Bullring, в Digbeth. С него открывался замечательный вид на участников парада.
Она стала демонстрировать ему фотографии со своего новенького iPhone 8. Одну за другой.
– Поднеси поближе… Ага, вот так… К счастью, воды городского канала не окрасили зелёным цветом, – произнес он. –И, уверен, в пубах желающим сегодня тоже не предложат зелёного пива…
– Да, это было бы уже слишком. Мы ведь не в Нью-Йорке или Бостоне. Достаточно того, что в одеждах и в украшениях преобладают цвета НАШЕГО флага – зелёный, белый и оранжевый. А пиво льется рекой… Так и должно быть!
– Расскажи, как всё начиналось?
– Как всегда, папа, парад открывал лорд-мэр Бирмингема вместе с самим Святым Патриком, нашим небесным покровителем…
– Какой он тут важный, наш мэр! – отметил тот, рассматривая снимки. – Весь такой напыщенный и надутый!
– Потом появился глава местной администрации. Он, как направляющий, шёл в голове колонны демонстрантов. За ним прошествовал ансамбль флейтистов и волынщиков. Потом появились персонажи из «Звездных войн», затем – воины ирландской бригады. А вот это – очень талантливые девочки из школы ирландских танцев…
– Хм, судя по их виду, Эйрин, девушки эти – будущие кандидатки в ансамбль Lord of the Dance. Посмотри на их платья и парики с кудряшками. Каждый такой наряд, наверняка, и стоит недёшево – порядка 500 фунтов!
– Потом появились веселые гномы – лепреконы – в своих обязательных зелёных кафтанах, с рыжими волосами и бородой… Один из них потешно передвигался на музейном тракторе… А вот – девушка-павлин… человек-сад…
– Красочное зрелище. Бразильский карнавал какой-то! В комбинации с индийскими мелодиями под там-тамы. А вот и китайцы – крепко держат своего дракона, наверное, чтобы не сбежал.. а другие китайцы – их ведь не перечесть – несут своего льва, к счастью, в цветах ирландского флага. А это что? –он глазами указал на очередную фотографию, – Праздничное шествие детей африканского континента, тоже с драконом, только на колесиках?
– Да, папа. А ещё вот, смотри, настоящий вождь краснокожих на своем железном скакуне. И, наконец, вот они… ирландские переселенцы в своих кибитках… Парад удался!
– Теперь кто-куда, но, как обычно, основная масса будет держать путь на Watering Stations, чтобы поднять бокал за Ирландию!
– За нашу Ирландию, папа! С наступившим тебя юбилеем!
– С «наступившим», Эйрин? – печально вымолвил Кевин. – Или, правильнее сказать, с «постигшим» меня юбилеем?
– Ты всё шутишь, папа!
– Это единственное занятие, которое я ещё умею делать, – он тяжело вздохнул, но ту же изобразил на лице улыбку, чтобы не расстраивать её. –Я, наверное, ужасно выгляжу, да?
– Нет, как обычно. Давай я тебя немного причешу… –она достала из своей впечатлительных размеров сумки пластиковый гребень и стала аккуратно причесывать почти такие же, как у нее самой, рыжие густые волосы, направляя их на затылок, как любил отец. Потом перешла к бороде и усам:
– Одно загляденье! Ты красавчик, папа! – она чмокнула его в нос, что со стороны смотрелось очень забавно. – Кстати, скоро приедет мама, она мне звонила. И принесёт с собой горячий горшочек твоего любимого рагу из баранины. Оно получилось отменным, я уже «взяла пробу», как ты учил…
– Лучше бы она принесла пинту «Гиннесса»… – пожаловался Кевин.
– Давай воздежимся от пива, папа. Ты ведь и чай любишь не меньше? К тому же, я испекла твои любимые дрожжевые булочки бармбрек со сливочным кремом…
– Со сливочным кремом… – повторил он, мечтательно посмотрев в белоснежный потолок с еле заметной трещинкой посередине.
– Да, и с отборным изюмом. Пальчики оближешь! – сказав это, она вздрогнула, осознав, что сказанное ею – не более чем чушь.
Отец не мог «облизать пальчики». Он теперь вообще ничего не мог. Он, Кевин О’Брайен, самый главный мужчина в ее жизни, из когда-то крупного, атлетического телосложения человека, теперь превратился в хилое, жалкое, немощное создание, которое не может пошевелить рукой или ногой. Не может приподняться самостоятельно на кровати. Болезнь сделала его совершенно неузнаваемым человеком, у которого давно уже не было аппетита, и он, только после настойчивых уговоров дочери или жены, соглашался принять крошечное количество пищи, долго держа ее во рту, до тех пор, пока она превращалась в жидкость и самотеком выливалась в его сморщенный от голода желудок. Да, он прав… единственное, что он мог делать, превозмогая свои мучения, это шутить.
– Папа, – произнесла она после некоторой паузы, – папа, я хотела сказать тебе, что я… я люблю тебя! – на её изумрудных глазах показались слёзы, которые она всеми силами старалась скрыть. Но они упрямо прочертили две отчётливые, тёмные и мрачные с виду дорожки на ее лёгком макияже, а две из них тяжело упали на затянутую шёлком высокую грудь.
– Правда? – он посмотрел на неё и улыбнулся. А заметив ее мокрые глаза, решил приободрить, сказав:
– Ты любила меня чуточку больше, чем сливочный крем, Эйрин?
– Конечно, папа. Намного больше, чем сливочный крем! – она прикоснулась к его бледной неподвижной руке, прокрутила на запрястье браслет, служивший медработникам для идентификации пациента. Они, прежде чем дать ему лекарство, сканировали с браслета штрих-код. И почти всегда ещё и переспрашивали дату рождения и фамилию, чтобы избежать ошибки.
– А я… я люблю тебя больше всех на свете. Не помню, говорил ли я, что ты чуть не умерла во время родов. Тебя принесли – крошечный комочек – запеленованную в ситцевую ткань. Я вспоминаю, как осторожно взял тебя на руки, и по моим глазам катились слёзы радости. Да, огромной радости, даже несмотря на то, что я очень хотел иметь сына… хм… – он осёкся, но тут-же продолжил. – Но когда Бог дал мне тебя, я ощутил наивысшее счастье. В самом деле – какая разница – сын у тебя или дочь!
Она тихо слушала его повествование.
– Я ничего не понимал в воспитании детей, особенно девочек. Наверное, я был недостаточно хорошим отцом…
– Ну что ты, папа! Ты был и остаёшься самым лучшим отцом на свете! Ты – мой герой! И ты любишь мою маму. Хотела бы я, чтобы мой мужчина относился ко мне так же хорошо, как и ты к своей жене.
– Ты преувеливаешь, Эйрин.
– Вовсе нет! В раннем детстве ты носил меня на руках, кружил меня так, что дух захватывало, подбрасывал и ловко ловил, не давая упасть…
– Хорошо, что я это делал тогда… когда ты была маленькой, и у меня ещё не болела спина…
– Ты всегда был рядом со мной, папа. Охотно интересовался моими увлечениями и всегда был готов прийти мне на помощь. У нас с тобой были даже секреты от мамы. Помнишь, как ты веселил меня, когда мы играли в прятки? Как учил меня танцевать джигу и отличать рил от хорнпайпа?
– Я помню, что у тебя долго не получался «степ», – молвил он.
– Да. Ты повторял раз за разом: «почувствуй ритм», «держи спину ровно и голову прямо», «не смотри себе под ноги»… Это было так забавно! А помнишь, как-то в школе меня дразнили «рыжей метлой», а ты успокаивал меня, твердил, что я самая-самая красивая… как принцесса!
– Потому ты и выросла уверенной в себе женщиной, которая смогла добиться успеха.
– Ты, я видела, радовался каждому моменту, который мы проводили вместе. Хотя мне кажется, что ты воспитывал во мне и мальчишеские качества.
– Это почему же? – Кевин повернул голову. – Уж не потому ли, что брал тебя с собой на рыбалку и на скачки? Или в походы по горам, чтобы ты изучала природу?
– Не только в походы! Мы ходили и в цирк, и в театр! А гитара и губная гармошка? Ты помнишь, как учил меня играть на них. И хёрлинг! Наши деревянные клюшки всё ещё ждут нас, папа.
Он вновь вздохнул, оставив без комментариев ее восторг. А она продолжала:
– Это всё не прошло даром! Благодаря твоим урокам, папа, я научилась постоять за себя. Ты доверял мне, давал, в отличие от мамы, больше свободы…
– Но маме хотелось оградить тебя от всех бед… ты ведь понимаешь?
– Конечно. Но считаю, что это не повод ограничивать свободу действий… Имея хорошее воспитание, дочь не натворит глупостей, не правда?
– Правда… Эйрин, ты уже взрослый, совершенно самостоятельный человек. И наступит день, когда ты навсегда покинешь родительский дом. Я хочу, чтобы ты знала, что всегда, в любой момент, ты можешь вернуться домой, если пожелаешь. Неважно, в каком возрасте и при каких обстоятельствах.
– Спасибо тебе, папочка! О, кстати, у меня для тебя подарок, – опустив руку в сумку, она вытащила оттуда аккуратно сложенную майку зеленого цвета. – Смотри, что тут написано. – она ее развернула и Кевин улыбнулся, с нескрываемой гордостью прочитав крупную надпись «Поцелуй меня, я – ирландец!».
– Давай я её на тебя надену в этот благословенный день. В твой день! Будешь что надо! Иначе, тебя начнут щипать все кому не лень, за то, что не облачился в этот день в зелёное. Ведь даже Её Величество сегодня в зеленом наряде… – он опустил веки, что означало согласие и процедура эта отняла у них непростых несколько минут.
– Как там дела в нашем пубе? – тихо поинтересовался он.
– Папа, надо говорить «в пабе», – она мягко поправила его.
– Ни в коем случае! Пабы – это английские пивные. Мы же – айриш пуб! Как идёт торговля?
– Всё хорошо, папа. Даже отлично! Все передают тебе привет и желают скорого выздоровления. Только…
– Что только? – забеспокоился Кевин.
– Бармены обижаются, что мы запрещаем им брать чаевые. Говорят, что стараются изо всех сил, бегают как заводные… что работай они в других заведениях, они могли бы лучше зарабатывать на жизнь…
– Знаешь, Эйрин, – он перебил ее, – Порой люди считают, что выполняя свои обычные трудовые обязанности, они совершают подвиг. Хотя в целом, должен сказать, я доволен их работой. Ты ещё раз напомни им, что в айриш пубах испокон веков не принято брать чаевых. Ты вот что, дочь…, ты прибавь им зарплату на 20 процентов. Хочу, чтобы они были довольны… мы ведь как одна семья.
– Щедро, ничего не скажешь. Хорошо, папа, пусть будет так, – она послушно кивнула ему головой.
– Тебе удалось нанять ещё двух официанток? Помнишь, ты мне говорила?
– Да. За прошедшую неделю приходили восемь соискательниц. Заполняли анкеты на работу. Судя по тому как они себя описали, они были так близки к совершенству. А на практике оказалось – не могли удержать подноса в руке.
– Эйрин, будь реалистом и не пытайся найти идеальные трудовые кадры. Где разыскать их в отнюдь не идеальной стране?
– В конечном счете, двух официанток я всё-же нашла, правда, с трудом. К столам их пока не подпускаю, пусть подучатся. Одна из них, честно говоря, не особенно расторопна, зато у неё имеется поварской опыт. Я постараюсь наилучшим образом использовать её потенциал…
– Из тебя получился хороший менеджер, Эйрин! И я рад, что ты вот уже шестой месяц успешно заменяешь меня, с тех пор, как начались эти неописуемые головные боли.
– Но иначе и быть не могло! Работа приносит мне удовольствие. И, в конце-концов, это ведь наше общее дело, наш семейный бизнес. И я горжусь им!
– А я горжусь тобой, Эйрин, – и вдруг он тяжело охнул, закрыв глаза. – Больно… как же больно…
Прибежавшая медсестра сделала инъекцию в вену и вскоре головная боль его отпустила. Надолго ли? Когда спустя минут пять сестра пришла вновь и спросила, как больной себя чувствует, он ей улыбнулся в ответ и спросил сам:
– Я в порядке… Благодарю вас! Я вот подумал, есть ли у меня хотя бы мизерный шанс приударить за вами, моя мисс спасительница? – в его глазах вдруг появилось столько жизни! Конечно, он страдал. Но выглядело это очень мужественно, с улыбкой на измождённом лице.
Эйрин смутилась от этих слов, испугавшись, что медсестра не поймёт шутку отца. Она опустила глаза, а ее благородное лицо залилось алой краской.
– У такого видного мужчины как вы, несомненно, есть шанс! – не раздумывая, ответила медсестра, изображая улыбку. А, поймав на себе взволнованный взгляд Эйрин, спокойно добавила:
– Пациентам это позволительно, мисс… Поправляйтесь, мистер О’Брайен! Если я понадоблюсь, вы знаете где кнопка вызова, – и, покидая его белоснежную, оснащённую электроникой, обитель с еле заметной трещинкой на потолке, она бесшумно закрыла за собой дверь.
– Кстати, Эйрин, – позвал он дочь. – Я хочу, чтобы на моих похоронах ты вылила бутылку ирландского виски на мою могилу.
– Папа! Опять ты за своё?!
– Ты сделаешь это? Посмотри на меня! – потребовал он то ли серьезно, то ли полушутя.
– Ну если ты хочешь…, – покорно ответила она, не ожидая подвоха с его стороны, и поспешно потупила взгляд.