– А кто этот товарищ Ванштейн? – спросил я, но понял, что больше информации мне дать не могут ни дядя, ни Герман.
– Хорошо, что будет с нами, если ко второму мая мы не прибудем в указанное место?
Дядя, до этого ходивший по комнате, остановился и посмотрел сначала на меня, затем на Германа. Он все так же молча прошел за свой стол и, вздохнув, закурил.
– Пойми, что ты не должен об этом думать. Ты должен быть решительно настроен на успех и никак иначе. Договорились?
– Договорились, – мы пожали руки, и именно тогда я понял, что если я попаду в эту самую больницу, никто, кроме меня самого, не сможет меня оттуда вытащить, или же придется ждать, пока один из людей Гриневского снова не появится за стенами больницы, чтобы вытащить всех нас, безнадежно застрявших в лечебнице. Во всей этой предстоящей истории я был лишь еще одной шестеренкой, еще одним инструментом, но так ли я был важен Василь Николаевичу, что он стал бы бросать на мое освобождения силы, если сейчас сам отправляет меня в больницу? Если даже не брать в расчет то, что мы с ним родственники, я был просто наемником для выполнения его просьбы в оплату за то, что он поможет нашей семье прокормиться и не умереть.
За ужином, когда все вещи были собраны и машина стояла у самого входа, мы разговаривали о самых обыкновенных вещах: о погоде, пилораме, предстоящем лете, словно всего сказанного в кабинете и не было вовсе. Руся принесла нам чай, поставила на стол печенье и вышла из столовой. Когда же она появилась вновь, она подошла к Гриневскому, склонилась к нему и что-то сказала, тот кивнул в ответ, и Руся снова ушла, а дядя встал из-за стола:
– Все готово, вещи уже в машине, можно ехать. Надеюсь все, о чем мы с тобой говорили…
– Все здесь, – сказал я и прислонил палец к виску, тем самым показывая, что я все держу в голове.
– Ты еще раз проверь, пока будете ехать, – дал поручение Герману Василь Николаевич.
– Есть, – по-армейски сказал Герман и тоже встал из-за стола. Он надел фуражку, перекинул через плечо офицерскую сумку и направился к выходу.
Мы стояли возле машины; Руся была на крыльце, она куталась в наспех наброшенную на плечи шаль и смотрела на нас с какой-то тревогой. Василь Николаевич махнул ей рукой, чтобы она шла в дом, и Руся скрылась за дверью, но затем появилась в окне на втором этаже. Возле ворот солдаты жгли небольшой костер; я подошел к ним – они говорили о чем-то своем, и, решив им не мешать, я просто стоял возле. Герман подошел к одному солдату, тот приложил руку к голове, но Герман тут же скомандовал: «Вольно!» – и завел с ним какую-то беседу. Из их разговора мне доносились лишь обрывки: речь шла об автомобиле Василь Николаевича, о маршруте, каких-то листах, путевках и прочем. Я посмотрел на Германа, и в сумерках он показался совсем бледным, а в глазах играли огоньки пламени костра. Он мне нравился, но в глубине души я чувствовал, что не стоит всецело доверять ему и лучше всего вообще держаться подальше.
– Клим, – меня окликнул дядя, и пришлось прервать свои мысли.
– Ну что, давай прощаться? – он протянул руку, я пожал. Он смотрел на меня сверху вниз и словно все пытался найти, что сказать, но, так и не подобрав слова, закончил: – До встречи.
– Вы уверены, что она состоится? – хотел пошутить я, но тут же добавил: – Я помню, не нужно сомневаться. Я решительно настроен.
– Ну, давай в машину, – и я поплелся к машине. В багажнике уже были мои вещи, но я еще не знал, что больше их не увижу, надеялся, что еще буду писать стихи в своих тетрадях, перебирать семейные фотографии, которых всего было три: отца, матери и своя.
– Товарищ Щенкевич, фляжка! – крикнул Герману дядя. Тот подбежал к нему, они пожали руки, попрощались, и Герман сел в автомобиль.
– Чуть было фляжку не забыл, – Герман крутил ее в руках. – Пить хочешь? – я кивнул, сделал пару глотков и вернул. – Трогай, – сказал Герман, и водитель захлопнул свою дверь, нажал на педаль и вырулил из ворот налево. Ворота за нами закрылись, а нас ждала дорога, и я думал, что это будет самая скучная поездка в автомобиле, но ошибся: скучать мне не давал Герман. Он задавал мне различные вопросы, проверял мою готовность.
– Как Вы оказались в больнице?
– Согласно записи в моей медицинской карте, я должен проходить лечение в данном медицинском учреждении.
– Ваш диагноз?
– Этого не знаю, какое-то расстройство.
– Какое?
– Не знаю, не имею необходимого образования.
– Ваше образование?
– Семь классов Одесской школы.
– Как добрались до учреждения?
– Не помню, последние несколько дней ничего не помню. Помню только, как очнулся в палате.
– Хорошо, – выдохнул Герман.
– Это было легко, – сказал я.
– Легко? Главное, чтобы тебе верили, – сказал Герман. – Усложняем задачу, готов?
– Готов.
– Где жили в Одессе?
– Улица Дворянская, дом шесть, квартира семнадцать.
– Сколько человек в Вашей семье и сколько человек проживало с Вами?
– Мы проживали впятером: два моих старших брата – Михаил, Андрей, я и наша мать, Анна Николаевна Ларина.
– Ваш отец?
– Умер, десять лет назад.
– Есть ли родственники в Москве?
– Есть дядя, но я с ним так и не встретился, – сказал я и зевнул от усталости и монотонных вопросов.
– Почему?
– Он не встретил меня у вокзала, а адреса его я не знаю, – сказал я, и снова зевнул. Мы ехали по лесистой местности; за окном мелькали деревья, больше я ничего не видел. Герман поглядел на часы, затем на меня.
– Число прибытия в Москву? Номер поезда? Номер места? Время отправления? Время прибытия? Кто были соседями по купе? Вы ехали в купе? – завалил вопросами Герман, я посмотрел на него, и, заметив на его лице улыбку, принял его вызов.
– В Москву прибыл 28 мая, на поезде номер 488173, номер места 27, Одесса-Москва, с 7-ю остановками, тремя по двадцать минут, двумя по пятнадцать, одной в пять минут и одной в сорок. Соседями были Нина Александровна с Василием Игоревичем Веретенко, ей сорок пять, ему —пятьдесят, ехали в Москву к детям. Василий Игоревич всю дорогу пил водку, пока жена отворачивалась. Общее время в пути заняло двое суток сорок три минуты пятьдесят секунд. Время прибытия в 9:13 утра 28 мая, место прибытия – Киевский вокзал. Светило солнце, затем прошел дождь. Своих соседей по вагону не видел, адрес, что дали мне в дороге, по неосторожности достал во время дождя в десять часов тринадцать минут. Адрес не запомнил, – и, улыбнувшись Герману, отвернулся к окну.
– Нина Игоревна и Василий Александрович, – я тут же повернул голову к Герману, он сложил ладонь на манер пистолета, и стоило мне только повернуться, как он вздернул руку, издал звук, похожий на выстрел.
– Ах да, Нина Игоревна, – у меня слипались глаза, изображение Германа стало совсем мутным, голова, словно каменная, переваливалась с одной стороны на другую, пока я не откинул ее на сиденье и не закрыл глаза. Все шло кругом, но почему? Меня никогда не укачивает, а тут вдруг… Последнее, что я слышал – это был повторный «выстрел», который сымпровизировал Герман, должно быть, контрольный. В голову.