– Я чар вообще-то боюсь, – сознался Юм. – Но я понимаю… Понимаю что-то такое… Ну, как голос и сам храм с ними совпадают, и что можно нотами все эти синие чары вести туда, выше, где самый главный смысл, чтоб получилась… Ну, такая архитектура из энергий, и – велеть, сильно раскрутить, потом – бац и стрелами по секторам вовне, чтоб исполнилось…
– Я тебе дам «бац и стрелами», – пригрозил Дед. – Не вздумай попробовать.
– Не буду. Меня там в этой новой школе этому научат?
– Не сразу. Сначала мозги надо на место поставить. И есть риск, что, когда ты все вспомнишь, начнется …опасная свистопляска.
– А как-нибудь можно сделать… Чтоб я ничего не вспомнил?
– Только не с тобой. Уже дважды… – Ние осекся. – Ох. Слушай, кусок космоса, просто живи, расти и учись. И будь честным. Тогда все будет хорошо.
– Значит, пока я ничего не помню… То в безопасности?
– Никто не в безопасности. Никто. И не надо, Юмушка, испытывать судьбу. Давай думать о школе. Там будет все, как ты захочешь, – сказал Дед. – Только и тяжелее, конечно, чем в маленькой школе, куда я тебя запрятал, пока ты не поправишься. Гораздо тяжелее. Учиться надо по-настоящему.
– А где эта школа? – подозрительно спросил Юм. – Что-то мне кажется, что мы уже довольно давно летим в сторону Айра. Вот кажется, и все.
– Навигатор, – усмехнулся Дед. – Правильно тебе кажется.
– «Венок»? – уточнил Юм, скрывая дрожь.
– «Венок», – кивнул Дед.
Юм уставился на Деда, потом на Ние, но ни тот, ни другой не собирались ему ничего отвечать. Улыбались только. Может, все еще будет хорошо, если ничего не вспоминать? Ведь сейчас-то – хорошо? И это такое страшное и любимое, такое родное слово «навигатор»…Юм почесал бровь – Дед и Ние почему-то переглянулись – и попросил:
– Учиться… Да. Давайте уж тогда скорее. Трудно жить наугад. Я всему научусь, чтобы все понимать и вести себя правильно… Сделать что-то полезное, из-за чего вы со мной так возитесь.
– Из-за чего, чучело? – рассердился Ние. – А сам по себе ты разве ничего не значишь? И просто так тебя любить нельзя?
– И ты просто так всем подряд косички плетешь, – буркнул Юм. – И на руках таскаешь. Ага.
Дед усмехнулся.
Юм, подумав, тоже. И сказал:
– Вы всегда недоговариваете, мол, я должен сам вспоминать. Я-то вспомню… А если не успею до того, как это будет нужно? Я боюсь чего-то. Какой-нибудь ужасной внезапности. А вдруг зачем-нибудь станет нужно то, что я могу, когда я космос? Я и так уже всегда виноват и всего боюсь. И сам себя боюсь. И тем больше, чем больше вижу, что боитесь вы. Потому и не говорите мне ничего сами. В том числе даже самого простого: вот кем Ние для меня является, к примеру.
Ние за подбородок поднял лицо Юма, посмотрел в глаза:
– Сердишься на нас?
– Нет, – свел брови Юм. – Может, я виноват, что нельзя говорить.
– Нет. Не виноват. Ние! Скажи ему. Сам скажи, сейчас.
– Но разве можно…
– Да я догадался, – хмуро сказал Юм и отодвинулся от Ние. – Чего тут догадываться-то… Ты ведешь себя, как настоящий старший брат.
– А ты откуда знаешь, как старшие братья себя ведут? – немного растерялся Ние.
В Юме все напружинилось так, что нервы звенели:
– Они ведут себя, как ты… Извини… Я просто хочу, чтоб ты был мне братом.
– Юмка! – Ние опять сгреб его в охапку. – По большому счету, я не был тебе братом. Я вообще о тебе думал мало – слишком уж ты был далеко… Да я и не знал тебя до того твоего дня рождения, из которого ты помнишь звездолетик в песке. Тогда ты был такой – очень отчужденный ото всего, ото всей жизни, в броне своего всемогущества, в глаза никому не смотрел, так что и непонятно было, какой ты на самом деле.
– В чего броне?
– Не важно. А потом узнал, какое ты… Солнышко весеннее. Такая маленькая добрая звезда. В красных сандаликах. Ты – чудо, а не чудовище. …Но я правда твой брат. И теперь буду им всегда, клянусь. …Ну что ты молчишь?!
– Я же сказал, что – хочу. А когда я чего-нибудь хочу – оно сбывается…
– Ах ты кусок космоса, – грустно сказал Ние. – И характер у тебя… Ох и характер. Брат я твой, брат, это правда. На самом деле брат. Хочешь или не хочешь. Вот у Деда спроси. И хватит об этом.
– Ние.
– Что?
– Ние, не сердись.
– С чего ты взял, что я сержусь?
– Не знаю. Мне что-то страшно…
– Брось. Ты лучше просто так пожелай чего-нибудь хорошего, чтоб оно сбылось. Ты умеешь.
Путешествие, неторопливое – «умиротворяющее», как сказал Дед – Юму нравилось. Снаружи космос, а вокруг Юма – околдовывающий красотой корабль. Тишина, неяркие звездные узоры на стенах, под ногами бархатные черные ковры, экипаж – спокойные люди с негромкими голосами, но на них Юм смотреть боялся. Хорошо, что он везде ходил только с Ние, который все показывал, разговаривал обо всем, о чем Юму хотелось поговорить, давал слушать музыку и потом они вместе разбирали лучшие кусочки по нотам; рассказывал интересное. А Дед почти все время был занят, ему нельзя мешать. Если не приходил Ние, Юм сидел один и читал учебники, что принес Ние – ведь в Венке будет экзамен… Только странные учебники-то: будто все, что в них написано, давно известно. А вот сказки и мифы – тяжелую красивую книгу принес Ние – нет, это впервые… Но со сказками вообще трудно: как отличить явь от выдумки? Своя каюта красивая, только мебель большая, Юму не по росту. И одежда тоже – новая, очень красивая, но словно бы чужая – великоватая и тяжелая…
Самым интересным местом на корабле была, конечно, рубка. Юму почему-то очень тягостно было находиться не в рубке, а в каюте или еще в каком-нибудь пассажирском помещении. Когда Ние привел его в рубку в первый раз, он не стал ничего спрашивать или рассматривать, почему-то шарахнулся от ротопульта, смутился, когда с ним поздоровался бездельничающий дежурный пилот, и от смущения быстро скользнул на свое место. Он только потом понял, что никакого «своего места» у него тут не было и быть не могло; понял уже после того, как произвел несколько точных и сложных движений абсолютно автоматически, без единой замеченной мысли: садясь, левой пяткой пнул панель подстройки кресла и, пока оно поднималось, приподнимая его к пульту, уже тянулся далеко вправо к клавише включения своих штурманских экранов, левой рукой скользнул по мелким кнопочкам, активируя пунктирчик мелких экранов всех маршевых двигателей, а сам стал уже только глазами, проваливаясь в центральный экран курсового коллиматора и всем сознанием переносясь на зеленоватый крест координатного сечения курса. Кресло тем временем заняло надлежащее место, изменило спинку, и ему стало удобно. Мгновенно и точно, не глядя, он набрал левой рукой аккорд активации ротопульта, правой поднял сегменты своей клавиатуры «Navigator REX», глубоко вздохнул и очень-очень плавно и осторожно снял корабль с автопилота.
– Этого я не ожидал, – пробормотал Ние.
– Я нечаянно, – очнулся Юм, но отвлекаться было нельзя. Он вел корабль, и на душе у него было ослепительно хорошо. Он начал разгон маршевых к порогу запуска ротопульта. – Ух, я все умею.
– Все?
– Абсолютно, – Юм на минуту всем существом ушел в маневр половинного спрямления курса. – Разреши мне, – взмолился, вернувшись. – Хотя бы немножко… Ты не волнуйся, поднялось все-все! Это ведь базовый навык! – Он не мог видеть Ние, но чуял его замешательство. – Разреши! Минут хотя бы сорок!
– Да чего ты просишь? Хочешь вести корабль – веди. Я знаю, что умеешь.
– Он в ротопульт просится, – сказал пилот с другой стороны от Юма. – Чего тут ему… Такому. Ему на марше – скука. Видите, он не просто корабль ведет, он вот-вот его свалит в таймфаг… Паттерну подстраивает… Умелец. Надо сказать Яруну и капитану.
Дед запретил. Тоном жестким, какого никогда Юм не слышал. Но на маршевых – пожалуйста. Юм вяло поиграл минуты три, потом вернул корабль на курс и включил автопилот. Почему же не пускают в таймфаг?
Наутро ему взгрустнулось. Да еще и Ние вошел как раз в тот момент, когда он строил домик из неинтересных учебников.
– Ага. Это ты так уроками занимаешься? Похвально.
– Нет. Я просто хочу домик…
– Домик?
– Ну, да… Настоящий.
Ние вроде бы растерялся, но быстро сообразил:
– Хочешь, значит, будет. А что ты думаешь про экзамен?
– Я уже все прочитал. И еще, если я знаю, как водить такие корабли, как этот, то вряд ли я знаю меньше, чем им для самого младшего класса нужно, – проворчал Юм. – Ерунду эту… Мне нужна настоящая память, – Он встал и наконец посмотрел в глаза брату: – Есть вещи поважнее квадратных уравнений. Да?
– Юмка, – Ние поднял его с пола, легко подкинул – это у них игра такая была уже несколько дней, потом на секунду прижал к себе – но почувствовал, что Юму не до игр, и поставил на ноги. – Ты думаешь, память – самое главное? Слушай сердечко. Разве оно не подсказывает, что у тебя есть тяжелое волшебное сокровище? Дар? А ведь есть же что-то еще. Я это знаю. И ты, кусок космоса, тоже это знаешь, – Он взял Юма за руки, некрепко сжал: – Ну, знаешь?
– Дар? Что-то кроме Дара? – Юм усмехнулся и отнял руки, сунул в карманы. – Да я даже не пойму, зачем мне Дар и как с ним управиться – ведь я не помню, кто я? А ты говоришь, что есть еще что-то? Связанное с сердцем? Ние, я не понимаю. Оно у меня только болит, когда страшно. Нет, не понимаю. Ты меня пугаешь. …И почему, если ты в самом деле брат, мне ничего не рассказываешь? Это разве честно?
– Я б тебе много, что мог рассказать, звездочка, только не стану. Понимаешь, эта память твоя… Сейчас это и для всех, и для тебя – счастье, это чудо, что ее нет. Это спасение. Ты как будто снова живешь. Родился заново. Конечно, ты должен вспомнить… И мы должны все сделать, чтоб ты вспомнил, и делаем. Только никто не хочет торопиться, ты еще очень уязвим. Незачем тебе…
– Значит, я в самом деле крупно напакостил, – Юм уставился на свои нарядные ботиночки. – Это когда красные сандалики? Что я сделал? Очень плохое?
– Нет, раньше, намного раньше и не плохое, а… Опрометчивое. Одинокий был и глупый. Из-за того ты и попал во все свои беды.
– Это связано с Бездной?
– НЕ ВСПОМИНАЙ!
– Это как же «не вспоминай»? Оно само лезет.
– Надо сначала подрасти, окрепнуть.
– …Я не знаю, что мне надо… И так тошно, да еще всю ночь таймфаг снился. Летать хочу.
– Налетаешься еще, – Ние осторожно притянул к себе, поднял, сел с ним на коленях и прижал к себе. – Все будет. Все, что захочешь.
– Знаю, – буркнул Юм и затих. Несколько минут пытался обо всем, что услышал, думать, но тяжелые смутные мысли никак не поддавались. И Ние мешал – гладил по спине и целовал в макушку. Еще было слышно, как глухо и взволнованно стучит его сердце. Стало немного страшно и неловко:
– Что ты меня все время жалеешь? Ну, пусти. Что вы с Дедом все время меня целуете, что я вам, пряник…
– Мы тебя любим.
– Тогда хватит меня нянчить, – он вылез из рук Ние. – Я не младенец. Я могу справиться со всем тем, чего не помню. Мне надо все знать и понимать. Знать, кто важный для меня есть еще. И я буду спрашивать. Вот буду, и все. Запретишь?
– Хуже будет, – пожал плечами Ние. – Вообразишь, чего и не было. Спрашивай уж. Хоть будет понятно, какие воспоминания ты восстановил.
– Память – это сложно. Она ведь… Избирательна. Как понять, что было на самом деле, а что увидел я? Я себе не доверяю, понимаешь? Поэтому буду спрашивать. Вот. Да, Ние, а ты кто? В смысле не кто мне, а вообще?
– Я Предстоятель Храма на Айре. Ты бы это скоро узнал.
– Такой молодой?
– Меня… Хорошо учили, – улыбнулся Ние. – Как тебя навигации, с младенчества, так и меня – всем храмовым дисциплинам. Вероятно, позже буду управлять всем Орденом.
– Круто… Ние, не сердись.
– Ну что ты. Ты прав. И я знаю, о чем ты хочешь спросить. О ком.
Как он догадался?? Юм молча прижал ладошки к груди, такая вдруг там распустилась страшным цветком жгучая боль. Если это и есть та суть, что кроме Дара, то… Какой же это ужас… Ние сгреб его на руки:
– Юмка! Тебе плохо? Белый ты какой стал…
– Нет… Нет. Почему… Мне нельзя знать, кто у меня есть еще?
– У тебя же есть сейчас и Дед, и я…
– Все другие меня ненавидят?
– С чего ты взял? Ты – свет с небес, – глубоко вздохнул Ние. – Верь мне. И мы все-все, вся семья, тебя любим, все – понятно?
– Как же… Любите? Вся семья? Но я же никого не знаю! Никого не видел? Или я всех-всех забыл? Почему я помню, что всегда жил один?
– Нет, не забыл… Ладно, я скажу тебе – судьба так сложилась, что отцу вообще не до нас – ни до меня, старшего, ни до тебя, самого младшего. У него много таких забот, которые куда важнее всяких там детских соплей. Ему просто некогда, понимаешь? Мы все его редко-редко видим. …А мамы давно уже с нами нет.
Стало тяжело. И холодно. И трудно дышать. Он хотел, чтоб Ние замолчал, но тот все рассказывал, простодушно и ласково:
– У тебя есть братишки – еще трое средних – они о тебе знают, конечно, но знают только, что ты есть. Раньше они тебя не видели. Они в Венке учатся, и вы сами познакомитесь…
Юм с каждым его словом каменел все больше. Как тяжело. Нельзя было в эту бездну. Рано. Глупо верить, что справишься… Не надо было ничего спрашивать… Глаза закрывались и несло в темноту. Нужна передышка. Полная. Вот чтоб не быть. Ние его осторожно покачал:
– Юмка… Юмасик… Открой глаза…
Юм не смог.
На Айре не было городов. Это была очень странная планета даже для Юма, который все мироустройство воспринимал без удивления: раз все устроено именно так, значит, это для чего-нибудь да нужно. Только чтобы было красиво – красивое его притягивало. Айр был красивым. Он видел, конечно, картинки в учебнике, знал, что Айр не похож ни на Океан, ни на все другие планеты в созвездии. Хотя трава тут тоже была зеленой, а небо – синим.
Но это была планета новенькая. Даже полвека не было всей звездной системе Айра, которая взялась ниоткуда по воле всемогущего Императора Сташа. Юму об этом рассказывали, но он запоминал это так же равнодушно, как все подряд. Но, когда смотрел из космоса на приближающуюся белую звезду с разноцветными шариками планет, одна из которых называлась Айром, как и звезда, потому что на ней одной в этой системе и можно было свободно, без систем жизнеобеспечения, жить людям, – он чувствовал что-то непонятное. Он никак не мог объяснить себе, как это вдруг ни из чего взялась огромная звезда, настоящая, живая, с планетами, и даже рассердился в конце концов на Деда:
– Да что ты мне все про Сташа-то рассказываешь? – Юм вообще терпеть не мог, когда при нем вспоминали Сташа или даже просто громко говорили: «Дракон», потому что образ чего-то огромного, черного и страшного, что подразумевало это имя, его пугал, невыносимо пугал: убежать и спрятаться. Юм, правда, всегда старался, чтоб о страхе никто не заподозрил. Потому что Сташа стыдно было бояться. – Мне все это уже в школе рассказывали. – Ты мне просто объясни – КАК? Я же чувствую, что звезда – живая! Я чувствую, что это можно сделать, даже знаю, как скатать шарик из плазмы и сколько чего в нее надо, могу посчитать всю систему и куда спутник к планете, но я не помню, как!! А это просто, это должно быть просто…
– Просто, если ты Астропайос.
– …Или хотя бы кусок космоса?
– Вот именно.
– Кусок Сети, – подумав, выразил какое-то давнее знание Юм. – Но я не помню, как теперь к ней подсоединяться… А в детстве – раз, и… И все можешь. Хоть целую планету вроде Айра. А ты можешь?
– Нет. Зато ты – можешь.
– Планету?
– Когда вспомнишь, как, сначала расскажи мне. Сам не пробуй.
– Ты – всерьез? – ошалел Юм. – Я что, забыл ТАКОЕ?
Дед, холодно сверкнув глазами, взял за плечи, сжал и слегка встряхнул:
– Юм, этим не шутят. И не играют. Вот, оцени масштаб нашего ужаса, стоит только нам представить, что ты выходишь из-под контроля. Понимаешь? Какого черта, ты думаешь, тебя так долго держали в космосе, подальше ото всего? Подальше от Сети? Думаешь, тебе одному страшно?
– Дед… Ты правду говоришь?
– Ох, малыш, да. Правду.
– Я не хочу такую правду!!
– Юми. Юмасик. Послушай меня. Ты… Ты просто старайся, что бы ни происходило, быть понятым нами… Понятым и понятным. Не скрывай ничего. Ни мыслей, ни воспоминаний, что к тебе будут приходить. Пожалуйста. Нам надо тебе доверять. Тогда, может, мы и переживем все это. Будь понятным. Пообещай мне.