Внизу авторских статей, в газете всегда писали имя и фамилию писателя, однако в этот раз газета изменила своим традициям, и создателя статьи не указала.
Сказать, что Михаэль рассердился, будет совсем неправильным. Он прямо взбесился, скомкав газету, и отшвырнул её на пол, после чего сжал кулаки до хруста костяшек. Подумав, он поднял её с пола, сунув подмышку, и направился в кабинет начальника. Его, считай, первую личную статью на новом месте работы попросту переиначили! Изменили, исправили! Отредактировали без его ведома, не говоря уже о согласии. Сменили стиль повествования из умеренного в агрессивно-обвинительный. Ведь можно сухо сообщить, к примеру, что в речке утонул мальчик, и это будет мало кому интересно. А можно сообщить, что этот мальчик сбежал от беспечных родителей, или, что власти не удосужились поставить заградительные перила на мосту. Вариантов много. Понятно, что от такого рейтинг газеты заметно повысится, число подписчиков увеличится, а доход газеты возрастёт. Глубоко в душе, журналист всё это сразу прекрасно понял и осознал, но продолжал кипеть негодованием.
По пути от своего рабочего места до кабинета главного редактора, Майер немного «поостыл», к тому же прямо возле двери начальства его перехватила Анжелика. Взяв журналиста за руку, она робко ни слова не говоря, попыталась увести парня. Но Михаэль, лишь немного задержавшись, спокойно освободил своё запястье из рук девушки и стремительно вошел в комнату. Хорошо что, мистер Томпсон оказался один, иначе бы некорректно вышло. Какой-то сотрудник врывается в кабинет начальника без стука. Безобразие, полная бестактность и отсутствие воспитания. Это Майер лишь позже сообразил.
– Что случилось? – редактор удивленно поднял взгляд на ворвавшегося сотрудника.
Михаэль бросил на стол начальника помятую газету, та, как по заказу упала статьей кверху. Хорошо, что чашка с кофе, стоявшая на столе, находилась в дальнем правом углу, иначе, возможно, редактора облили бы горячим напитком. Кроме чаши и «прилетевшей» газеты на столе ничего не было. Либо начальник не утруждал себя работой, либо уже завершил все неотложные дела. Хотя вполне вероятно, просто убрал все документы, бумаги в ящик стола, дабы случайно не пролить на них кофе и сделал пятиминутный отдых.
Наглый поступок Михаэля не вызвал на лице мистера Томпсона никаких эмоций, он лишь слегка изогнул левую бровь, вопросительно рассматривая журналиста.
– Моя статья! – Гневно выкрикнул Михаэль. – Вы её испортили!
– Разве? – главный редактор, с интересом разгладил газету на столе. – Всего лишь немного подкорректировали текст.
– Немного? – возмущению журналиста не было предела. – Да вы весь смысл статьи перевернули с ног на голову!
– Вот тут ты не прав. Смысл твоей статьи никто не менял и не собирался. Только немного довели до логического завершения. Улучшили.
– Кто вам позволил улучшать? Почему меня никто не спросил? Вы же приняли статью и одобрили! – журналист уперся обеими руками в столешницу письменного стола.
– Принял и одобрил. – Согласился Джон Томпсон. – Потому как ты не плохую статью сделал.
– Тогда почему? По какому праву? Зачем? – сокрушался Майер, и внезапно придя к какой-то мысли заявил: – Я напишу в столицу, напрямую к руководству газеты, и сообщу о вашем превышении должностных полномочий. Пусть примут меры.
Мистер Томпсон усмехнулся.
– Ладно, уговорил. Пиши, – и, протянув в молчании томительную минуту, продолжил. – Я даже тебе текст помогу составить. Записывай. Прошу наказать главного редактора газеты «Нью-Инстерк» Дж. Томпсона, за то, что он отредактировал мою статью. Считаю, что он не должен был этого делать, так как не посовещался со мною.
Руководитель конторы проговорил фразу с нажимом на слова «редактор» и «отредактировал» так, что даже возмущённый Михаэль вдруг осознал всю нелепость сказанной им угрозы. Ведь именно Томпсон и должен, по сути, проверять все статьи, корректировать их, и решать, что добавлять в новый выпуск, а что банально отсеивать.
Умом-то Майер это понял, однако обида и гордыня не давали ему сдаваться.
– Я, допустим, соглашусь, что вам нужно поднимать рейтинг газеты. Для этого вы переделали, ой, простите, отредактировали статью, сделав из неё обвинительно-агрессивную. Да только, вы понимаете, что меня подставили? Как я теперь людям, которых вы обвинили, в глаза смотреть буду? Вы могли меня сначала спросить или хотя бы предупредить!
– Я запретил указывать автора статьи, не переживай на этот счет.
Михаэль обоими руками схватился за голову:
– Да все знают, кто написал статью! Все! Полгорода, не меньше! Вы думаете, к примеру, мадам Джонс не вспомнит, что именно я с ней беседовал? И, кстати, обещал, что не буду принижать и порочить её приют. А теперь получается, что я нагло лгал. Позор!
– Под статьёй не указан автор, – повторил редактор, – так что, все обвинения в твой адрес будут не доказуемы.
– Аррх, – Михаэль, не найдя, что ответить, развернулся и покинул кабинет, не отказав себе в маленькой радости, сильно хлопнуть дверью. По-детски выглядело со стороны, зато чуть полегчало.
* * *
После разговора на повышенных тонах с начальством Михаэль покинул контору в расстроенных чувствах. Выйдя на улицу и бесцельно прошагав около пятнадцати минут, немец осознал, что идет, совершенно не разбирая дороги, на автопилоте, говоря современным языком. Мысль вспыхнула яркой вспышкой, напугав своего владельца, и тот остановился, пытаясь выбрать дальнейший путь. Но не смог.
Единственный близкий человек – Анжелика, сегодня была занята, домой в пустые комнаты идти тоже не захотелось.
– Может и зря согласился на помощь барона с уборкой… Сейчас бы воевал грязью, – в сердцах подумал Михаэль.
Даже привычной работы не было: статью сдал, а новое задание еще не получил. И тут, впервые в жизни, до боли в груди, Михаэль Майер почувствовал себя совершенно одиноким и никому ненужным человеком. Да еще и совсем бесполезным, как булыжник на обочине дороги. «Масло в огонь» самобичевания подлила случайная встреча.
Чарли Дуэйн с молодым полицейским вышли из перпендикулярного переулка и направились навстречу немцу.
– Вечер добрый, господа, – поспешно поздоровался парень.
Полицейский лишь кивнул в ответ, тогда как сам шериф полностью проигнорировал Михаэля, и вскоре служители закона прошли мимо, оставив Майера в одиночестве. Редкие и незнакомые прохожие не в счёт.
Провожая взглядом спины полицейских, журналист понял, что оказался прав. Из-за дурацкой, агрессивной статьи глава полицейских не захотел больше общаться с её автором, которого знал в лицо, несмотря на необоснованные заверения главного редактора. И скорее всего, так же поступят и остальные малочисленные знакомые…
Опечаленный, задумчивый Михаэль свернул в ближний переулок, из которого до этого вышли полицейские, и чуть не сшиб девочку, внезапно возникшую перед глазами.
– Привет, – сказала Кэрри.
Каким бы себя одиноким сейчас не считал журналист, но меньше всего на свете он мечтал о встрече с этой странной, ненормальной девчонкой. А потому он ничего ей не ответил, просто обошел вокруг и двинулся дальше.
«Раз другим можно не здороваться, то и мне простительно», – утешил он себя.
Через пару мгновений послышались звуки шагов, не принадлежащие ему. Михаэль обернулся и встретился взглядом, с шагающей следом Кэрри.
– А куда мы идем? – спросила она, глядя в ответ совершенно невинными глазками.
– Куда я иду – тебя не касается, – строго заявил журналист. – А вот куда так целенаправленно шагаешь ты, мне тоже интересно.
– Я с тобой, – насупилась та.
– Зачем?
– Просто… А что, нельзя?! – с вызовом бросила Кэрри.
– Нет, представь себе, нельзя. Уже поздно, скоро ночь и маленьким детишкам пора спать. Так что бегом в приют, а то тебя всякие бесы похитят и съедят. А я пойду по своим делам.
– А какие у тебя дела? – ребёнок проигнорировал все слова, кроме последней фразы Михаэля, а сказанный тон девочки, с лёгкой иронией, настойчиво навевал на мысль, будто она достоверно знает, что дел у него никаких нет.
– Разные! – ответил Михаэль и зашагал дальше. – Очень важные. А ты иди спать.
Спустя дюжину шагов, журналист снова обернулся. Кэрри продолжала идти следом.
– Я сказал что-то не понятное? Нужно повторить? Не ходи за мной.
– Уже темнеет, – напомнила она, – вдруг меня бесы схватят.
– Не схватят.
– А если схватят, ты будешь переживать?
– Нет.
– Даже немножко?
– Нет! Если тебя схватят бесы или демоны, то с тобой ничего не случится. Съесть они тебя не смогут, так как ты ядовитая. А скорее всего, приведут тебя обратно, чтоб мы тебя у них забрали. Да ещё и всякими подарками завалят, как в сказках. А всё потому, что ты хуже них. Вредная, приставучая и ненормальная. Не понятно чего желающая.
Глаза девочки лишь на миг превратились в две чёрные бездонные дырочки, но журналист успел отвернуться от неё.
– Я хочу, чтоб ты меня удочерил, – сказала она, и чуть тише добавила: – Как обещал.
– Ну, уж нет! Я тебе говорил и повторяю еще раз. Я не хочу тебя удочерять и не буду. Пусть тебя твои бесы удочеряют, с которыми ты вечно возишься… Кстати, в тот раз, когда пёс стащил мою сумку. Ты их своей кровью кормила? Или у меня что-то с головой не в порядке?
Так и не дождавшись ответа, от внимательно слушавшего ребёнка, Майер махнул рукой:
– Не важно! Меня это не касается. Стоит немного потерпеть и я вернусь в столицу, к нормальным живым и молодым людям, и забуду ваш затхлый старый город, как ночной кошмар!
Михаэль вновь шагнул было дальше по дороге, когда новый вопрос прозвучал из уст ребёнка:
– Но почему? Почему ты не хочешь стать моим папой? Ты ведь одинокий.
Укол про одиночество попал точно в свежую душевную рану молодого человека, но немец с внутренним достоинством не стал на этом заострять внимание.
– Я не хочу обременять себя заботой. Я не собираюсь оставаться жить здесь, а если я вернусь в Лондон с дочкой, друзья меня вовсе не поймут. Я слишком молод, чтоб заниматься обучением и воспитанием…
Михаэль, наверно, ещё долго мог перечислять причины, но Кэрри его перебила.
– Я была бы счастлива, повидать столицу, – в голосе девочки послышались мечтательные и просительные нотки, – и меня не надо воспитывать. Я уже взрослая, и всё знаю сама.
Дабы надоевший разговор снова не перетёк в спор, о том что «невозможно всё знать», Майер резко, и довольно грубо отрезал:
– Ты мне не нравишься!
С твёрдым намерением больше не останавливаться и не оборачиваться, журналист двинулся быстрым шагом по улице.
– Значит, ты не будешь меня удочерять? – негромко, но так, что немец услышал, спросила Кэрри.
– Нет! – не удержался парень от повторного ответа.
– Никогда?..
– Никогда!
Если б Михаэль, нарушив данное себе обещание, и всё-таки обернулся, то увидел бы, какая гримаса ярости и ненависти отразилась на обычно милом лице девочки. В глазах её исчезли зрачки, словно прикрытые могильной мглой. Губы скривились в жестокую, отталкивающую усмешку, а руки сжались в кулачки.
Но журналист не обернулся, продолжая поспешно удаляться всё дальше. Его действия больше напоминали бегство. Вот только от кого он бежал? От назойливой девочки или от самого себя? На этот вопрос, если бы его вдруг кто-то задал, Михаэль и сам не знал ответа. Не знал он, к счастью, и о тех невзгодах, которые коварная судьба приготовила ему, притаившись на пороге. Впрочем, он даже не знал, как в этот вечер добрался до дома, так как после разговора с Кэрри набрёл на дешёвое питейное заведение, где и напился до такого состояния, что остаток вечера и ночи исчез из памяти. Такого в его жизни еще не случалось. Похоже, становилось привычным, что многие события, произошедшие с парнем в Бринстоуне, оказываются в его жизни впервые.
Глава 11
– Ну, и зачем надо было так напиваться?
Каждое произнесенное слово девушки словно отпечатывалось на многострадальной голове Михаэля новым ударом боли. Память отказывалась повиноваться, лишь с великой жалостью к своему никчемному хозяину, сквозь марево пьяного тумана, напомнила, как Майер поднялся с дивана, разбуженный упорной барабанной дробью по входной двери и впустил в дом обеспокоенную Анжелику.
– Ты меня вообще слышишь? – чья-то добрая рука положила на лоб мокрую тряпку.
Головная боль немного отступила.
– Михаэль?
Парень с трудом разлепил тяжеленные веки. Он находился в своей спальне, на своей, уже родной кровати. Рядом, с тревогой в глазах, присела Аллен. Странно, до этого момента он точно вспомнил, что лежал на диване, на первом этаже. Как же очутился здесь?
Журналист попытался сказать «привет», однако пересохший рот и язык, в совокупности издали лишь невнятное мычание. Озабоченность на лице добровольной сиделки увеличилась многократно, и она поспешно сменила компресс на лбу больного на более холодный.
– Совсем плохо, дорогой?
Михаэлю стало стыдно. Собственноручно, если можно так выразиться, напился до чёртиков, а теперь за ним ухаживает красивая девушка и переживает о его самочувствии. Стыдно-то как, но при этом до дрожи приятно. Значит, кое-кому еще нужен.
Отрицательно качнуть головой оказалось проще, чем сказать словами, однако головная боль от этого слабого движения набросилась с новыми силами. Михаэль застонал.
– Сам виноват, – упрекнула девушка, правда, с заботой в голосе, – не стоило так напиваться. Переделали твою статью, и что? Теперь всё? Конец света? Ведёшь себя как избалованное дитя.
– Прости… – С трудом прошептал «больной».
Анжелика лишь глубоко вздохнула, будто заранее прощая все прегрешения парня.
– Хочешь воды?
Пить хотелось невыносимо, словно пробыл в жаркой пустыне несколько дней подряд. Пересохшие губы снова подвели и Михаэль лишь быстро кивнул. Девушка подошла поближе и подложила под спину парня подушку, чтоб удобнее было пить. Опять в голове Майера возникла ассоциация-сравнение себя с тяжелобольным пациентом, заставившая недовольно нахмуриться. Анжелика уже повернулась к столику, на котором стоял стакан и кувшин с водой, и не видела изменившееся лицо журналиста. Стоит отметить, что никакой посуды раньше на столе не стояло, значит, молодая подруга не только довела (или дотащила?) Михаэля до второго этажа, но и успела сходить за водой, предугадывая будущие желания проснувшегося с похмелья человека.
Пока Майер размышлял об этом, Аллен налила воды в стакан, и протянула его жаждущему. Стакан опустел до обидного быстро.
«Надо будет купить стаканы большего размера» – с сожалением подумал немец.
– Полегчало? – поинтересовалась девушка, забирая стакан.
Действительно, живительная влага оказала свое чудесное действие, спасла горло от засухи и немного прояснила сознание. Вот только, одного стакана явно не хватило, но просить добавки у заботливой девушки совесть не позволила.
– Да. – Губы растянулись в улыбке. – Спасибо тебе, большое. Спасительница!
Щеки Анжелики покрылись румянцем от смущения. Заслуженная благодарность и похвала приятна всем без исключения, а девушкам особенно. А когда Михаэль взял ладонь Анжелики в руку и поцеловал её пальчики, она ещё сильнее смутилась, окончательно покраснев, и заговорила:
– Тогда вставай, приходи в себя, а вечером заходи ко мне. Я хочу тебе кое-что показать. Сюрприз. А сейчас мне пора идти. Ещё куча дел. До встречи, дорогой!
И выскользнула из комнаты, крикнув из коридора:
– Не провожай.
Михаэль и не собирался. Он, только услышав, как захлопнулась входная дверь за девушкой, едва доковылял до стола, и, забыв о нормах приличия, прижался губами к горлышку кувшина. И не успокоился, пока полностью не опустошил его до дна. После чего, весьма довольный собой, добрался обратно до кровати. Лёг на бок и заснул.