Резервация - Антон Сибиряков 6 стр.


– Хочешь попробовать? – не оборачиваясь, спрашивает тварь. – Хочешь кусочек, Антон?

Антон пятится. А тварь продолжает вопрошать

– Хочешь, Антон? А, Антон? Хочешь попробовать кусочек, Антон?

Руки из стальных жгутов бросаются на Антона и впиваются ему в плечо. Поднимают и бросают обратно в комнату.

– Антон? Хочешь кусочек, Антон?! Антон?!


– Антон?!

Гай. Это Гай. Это он, Господи!

Антон дернулся, и напарник отпустил его плечо.

– Проснись, Антон!

Он открыл глаза. Облизал губы – горькие, сухие, и сразу захотелось пить.

Все та же темнота. Внутри и снаружи.

– Ты неспокойно спишь, – сказал Гай. – У тебя проблемы со сном?

– Нет, – прошелестел сухими губами Антон. Взял бутылку воды и сделал несколько глотков. Откашлялся. Сколько он уже не пил антидепрессанты? – Нет. Проблем нет.

– Ну, ладно. Через три часа начнет светать. Мне нужно поспать.

– Да, да, конечно, – Антон протер лицо руками. Как будто бухал всю ночь, – подумалось ему. Когда он возвращался из бара поутру и заваливался спать, просыпаясь, чувствовал то же самое – опустошение и головную боль.

– Ты справишься? – спросил Гай. Пока он дежурил, все было спокойно, но он знал, стоило только заснуть, и можно было уже не проснуться. – Антон?!

– Справлюсь.

Тепло из салона выветрилось, и стало зябко. Антон поежился, окончательно придя в себя.

– Я справлюсь, – повторил он уже уверенней.

– Хорошо, – ответил Гай. – Как только начнет светать – разбуди меня.

– Я разбужу.

Гай поерзал в кресле и затих. Спустя пару минут Антон услышал его мерное дыхание.

– Гай? – позвал он. – Ты спишь?

Он не ответил. Значит спал. А может, притворялся, что спал, не желая ввязываться в очередной катарсис. Антон немного посидел в тишине, размышляя о словах полицейских психологов, которые уверяли, что с человеком можно разговаривать даже во сне. Просить прощения, если тяжело. Рассказывать о том, о чем никогда бы не рассказал, глядя в глаза. Мозголомы – так, кажется, их называл Гай. Говорил – эти хуевы мозголомы вечно тут как тут. Если вдруг тебя заподозрили в чем-то, если вдруг у тебя начались неприятности на службе, будь уверен – они будут ждать тебя в своем узком кабинете, с этими дурацкими рисунками-кляксами.

Может быть, если он скажет Гаю, что ему не за что себя винить, что он все равно бы ничем не помог тем детям… может быть тогда и Антону станет легче?

По крайней мере, разговор не даст мне уснуть, – решил он.

– Гай, я… – начал Антон и замолчал. Прислушался. Ему почудилось, будто на улице что-то звякнуло. Как тот смешной звонок на велосипедном руле мальчугана.

Показалось, – подумал он.

«Дзыыынк!» – снова донеслось из темноты.

Антон замер. Аккуратно вытянул из кобуры револьвер. Взвел курок.

Тьма за окнами была непроглядной, душащей. Если бы в ярде от машины кто-то стоял, Антон не разглядел бы его.

Странное место, – подумалось ему. – И днем и ночью тут одна слепая пустота.

Он аккуратно приоткрыл дверь. Вслушался. Всмотрелся. Ничего. Тихая безлунная ночь – спокойная, как море.

И вдруг – снова этот «дзынк». Где-то там, в темноте.

Нужно было взять фонарь и сходить посмотреть. Пара минут. Что может произойти за пару минут, если не случилось за три часа?

Антон поглядел на напарника.

– Гай? – позвал он тихо. – Ты спишь или нет?

Гай спал. Посапывал, склонив голову к боковому стеклу. Антон сам так спал в детстве, когда отец отвозил его обратно к матери. Иногда они проводили вместе выходные – играли в приставку или гоняли мяч на заднем дворе. Родители развелись, когда Антону было десять.

– Я быстро, – шепнул он спящему напарнику, вытащил из бардачка фонарик и вышел в ночь. Прикрыл за собой дверь. Огляделся. Щелкнул фонарем и полоснул светом по темным развалинам впереди. Гай приткнул седан у обочины – по левую руку расстилалась песчаная пустошь, по правую – низина с развалинами каких-то бараков, похожих на склады.

Антон посветил туда еще раз. И кружок света за что-то зацепился там, в темноте. Что-то лежало у самых развалин – то, что было чуждым этому увядшему, разоренному месту. Антон пригляделся, и ему показалось, будто он увидел тонкое погнутое колесо, задранное верх. И педаль. Ему померещилось, что эта педаль все еще вращалась. Но расстояние было слишком большим, а ночь слишком темной. Он не мог сказать наверняка, что видел. Это мог быть велосипед, а могла быть и куча хлама вперемешку с разыгравшейся фантазией.

Нужно разбудить Гая, – подумал он. А сам осторожно зашагал к краю дороги.

Назад